Куколь энергично замотал было головой, но под скептическим взглядом Нази все же кивнул с явной опаской.
— Бросьте, — женщина пожала плечами и, вытащив из груды одежды более или менее подходящее по размеру платье, приступила к выбору обуви. — Меня это нисколько не смущает. В конце концов, мертвым платья и правда уже не нужны.
Единственные подошедшие ей туфли оказались слегка тесноваты, но это, в любом случае, представлялось Нази лучшим вариантом, чем шатание по каменному полу босиком. Подхватив с кровати отложенное платье, женщина попросила своего невольного провожатого показать ей дорогу, истово надеясь, что в столь старой постройке все же есть водопровод, и она сумеет хоть как-то привести себя в порядок. Обходиться для подобных целей холодной водой ей было не привыкать.
По возвращении в отведенную ей комнату Дарэм, слегка посвежевшая и чувствующая себя куда более спокойной, чем прежде, обнаружила, что поток визитеров на сегодня еще не иссяк: прямо на ее кровати, скрестив ноги по-турецки, сидел вампир и с интересом просматривал составленный для нее врачом рецепт.
Что ж, этого, наверное, следовало ожидать.
— Добрый вечер, Герберт, — вежливо поздоровалась Нази, аккуратно прикрывая дверь за своей спиной. — Могу ли я вам чем-то помочь?
========== В порядке честной игры ==========
— Здравствуй, — Герберт соскочил с кровати и, сделав шаг к женщине, чуть склонил голову к плечу, разглядывая Дарэм с неприкрытым любопытством, которое в приличном обществе могло бы считаться даже слишком откровенным. — Я вижу, ты меня запомнила, несмотря на мимолетность прошлой встречи. Впрочем, я на всех произвожу определенное впечатление. Но, коль скоро ты знаешь меня, самое время представиться и тебе. Отец, кажется, называл твое имя, но я не запомнил.
Вампир легкомысленно пожал плечами, как бы показывая, что ему абсолютно не интересно тратить время на запоминание лишней, малозначительной информации. Однако обижаться на молодого человека Нази не хотелось. Настолько, что она даже прислушалась к себе, пытаясь понять, не пустил ли Герберт в ход свое вампирское обаяние, однако пришла к выводу, что на разум ее воздействовать в данную минуту никто не пытается. Скорее уж дело было в обаянии природном, вероятнее всего, присущем юноше еще в те времена, когда он был жив.
— Нази Дарэм, — представилась женщина, и вампир улыбнулся, слегка обнажив идеально-белые, ровные зубы. Владел собой этот малый не хуже, чем его старший собрат.
— Чудесно, — одобрил Герберт. — По законам гостеприимства я должен сказать, что рад принимать тебя под сводами нашего замка…
— Однако, ты не рад? — уточнила Дарэм и, устав стоять, обошла юношу и уселась в кресло возле камина, жестом предложив ему сделать то же самое.
— Ну, отчего же? — в кресло Герберт садиться не стал, примостившись на широком подлокотнике вполоборота к Нази. — Здесь, знаешь ли, довольно скучно, так что я радуюсь всякой живой душе, с которой, в отличие от Куколя, можно вести внятный диалог.
— И как долго душа, забредшая под эти своды, обычно остается живой, прежде, чем вы съедаете собеседника? — вкрадчиво осведомилась Дарэм, заставив молодого человека бросить на нее еще один внимательный взгляд.
— По-разному, — невозмутимо отозвался он. — Как правило, пару-тройку дней. Раз уж ты знаешь, кто мы, ты должна догадываться, что по своей воле сюда приходят редко, ну, а те, кого сюда приводит отец, обычно нужны для вполне определенной цели. Именно поэтому мне и любопытно, что здесь делаешь ты. Неужели героически предложила себя в жертву во имя спасения этой рыженькой дочки трактирщика?
— Насколько я припоминаю, ничего подобного я никому не предлагала, — Дарэм в ответ покачала головой. — И, если уж на то пошло, я сама пока не имею ни малейшего понятия, зачем твой… отец притащил меня к вам домой. Конечно, если я правильно все поняла, и под отцом ты понимаешь высокого, темноволосого высшего вампира возрастом примерно тридцать пять-сорок лет на момент инициации.
— Ему тридцать восемь, — автоматически уточнил Герберт, после чего со смешком подтвердил: — Да, это вполне точное описание, если к нему добавить еще: «ужасно скрытный», «удручающе педантичный» и «абсолютно невыносимо занудный». Последнее, впрочем, лишь временами.
— Ну, в такие тонкости я не посвящена, — пожала плечами Нази и поинтересовалась. — А зовут твоего родителя как?
— Ты и этого не знаешь?! — искренне не то возмутился, не то восхитился юноша. — Да все местные обитатели хоть раз в жизни слышали имя графа фон Кролока! Хотя бы в детской страшилке.
Вид у Герберта при этих словах стал настолько недовольным, словно невежество Нази в подобных вопросах оскорбило его фамильную гордость.
— Мое детство прошло далеко отсюда, — возразила Дарэм. — Так что, приношу свои извинения твоему почтенному батюшке за то, что не узнала его сразу. А имя у него есть?
— А вот про имя ты у него сама спроси, — вновь посерьезнев, посоветовал Герберт. — Вдруг ответит. Но я бы не слишком рассчитывал: лично мне он его так и не назвал за все годы, что мы знакомы, хотя я чего только ни пробовал, чтобы докопаться до истины! А я, знаешь ли, умею быть очень и очень настойчивым. Сомневаюсь, что вообще есть кто-либо живой или не слишком живой, кто знал бы, как его зовут. После обращения он сказал, что я могу звать его «отцом», если сам того пожелаю, или обращаться, как и прежде.
— И давно вы знакомы? — полюбопытствовала Нази, которая на глаз могла определить лишь возраст Герберта на момент его обращения. И даже по самым смелым прикидкам она не могла бы дать сидящему перед ней юноше больше двадцати лет. Алебастрово-бледная кожа, золотистые локоны, яркие голубые глаза — молодой человек обладал внешностью, за которую, не задумываясь, отдали бы что угодно тысячи юношей его возраста. Вот только эта холодная, навсегда застывшая на пике цветения красота была лишь оптической иллюзией. Причем благодаря живости манер, энергичности и подвижности самого Герберта, эта иллюзия юности была настолько полной, что Нази невольно приходилось напоминать себе: существу перед ней может быть гораздо больше лет, чем всем ее знакомым, вместе взятым.
— И почему принято считать, что лишь у дамы неприлично осведомляться о ее истинном возрасте? — Герберт слегка выпятил нижнюю губу и заправил за ухо длинную светлую прядь. — Несколько месяцев тому назад мне минуло девятнадцать, и в честь этого события мои родители устроили великолепнейший прием в нашем Венском особняке. Сотни свечей, фейерверки, море шампанского, весь цвет общества. Рассвет двадцатого года моей жизни я встретил в объятиях прекрасного виконта, только что вернувшегося из путешествия по землям Франции, — молодой человек мечтательно вздохнул, хотя дышать у него вообще не было никакой необходимости, и твердо, уже без малейшей нотки напускной обиды, добавил: — И все остальные сто двенадцать лет, восемь месяцев и три дня не имеют никакой власти над этим обстоятельством! Самой-то тебе сколько?
— Двадцать семь, — с легкостью «созналась» Нази, которая, в отличие от своего собеседника, не испытывала по поводу своего возраста ни малейших терзаний, и, заметив, как пренебрежительно фыркнул Герберт, уточнила: — Старовата? Вы тут дело только с юными девами имеете?
— Как придется, — уклончиво отозвался молодой человек. — Чем моложе кровь, тем больше в ней жизненной силы, так что, да, предпочтительнее, конечно, юные девы. Хотя я бы с большей охотой имел дело с юношами, однако отец чертовски консервативен в своих взглядах и пристрастиях. Но бывают и исключения из возрастного ценза. Ты, должен заметить, тому прямое подтверждение.
Дарэм не могла сказать, в какой именно момент тело вампира пришло в движение. Только что он сидел в паре метров от нее, и между ними располагался низкий полированный столик на гнутых ножках, а в следующее мгновение он уже стоял рядом. Несмотря на все годы практики, Нази почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
Если бы Герберт был живым, она щекой ощутила бы его дыхание, почувствовала тепло его тела и не услышала, но угадала бы в тишине стук его сердца. Однако ничего этого не было и в помине: только легкое возмущение прохладного воздуха. И вполне материальный, но абсолютно неживой юноша, стоящий слишком близко.
