– Все нажито непосильным трудом, гражданин начальник. Не имеете права.

Зоя хрюкает, подавившись своим чаем, и озорно улыбается.

– Про себя мне расскажи, Петя. Я ведь тебя только в газете и видала. В коляске, с шоколадной медалькой и синей рожей.

– Видно было, да?

– С тех пор гораздо лучше стало, – признает Зоя, отхлебнув из чашки. Румянец появляется на ее щеках. – Че ты делаешь тут? Ну, когда без мигалки?

– А какие тут занятия для приличного человека? Рэкет, разбой, заказное убийство.

– Кого грабишь?

– Торговцев клещом, сутенеров. У кого есть, что брать, – отвечаю я. Зоя смешно хмурит брови. Они у нее с изломом и вороные, в контраст светлым волосам. Она делает пару глотков и задумчиво смотрит на меня.

– Как оно было, Петь? – вдруг спрашивает она. – В Москве?

– Я не хочу про это.

Каждую ночь, их взгляды следуют за мной.

– Я-то тебя не виню, – жмет плечами Зоя. – Не знаю, что сама делала бы. Приказ есть приказ, так?

Не было такого приказа. За час до того, как танки Воронина покатились по Новому Арбату, последняя верная правительству батарея раскатала полевой штаб Управления – кто-то спутал координаты. Вертолетам, присланным нам в помощь, “Панцири” Виктора не дали долететь даже до Садового кольца; танки 4-й гвардейской на въезде на МКАД размазали по шоссе, как по булке. Мы остались одни. Был приказ – отступать. Был коридор. Было время. У симфонии, которая разыгралась два часа спустя, был только один автор.

– А это чего?

– Ммм?

Зоя тыкает куда-то за мою спину. Я оглядываюсь. Справа от окна, между патефоном и полкой с цветочными горшками висит большая и изящно выцветшая афиша. Она замаскирована желтоватой листвой – так, что видно только название.

– “Кольца Венеры” – читает Зоя. – Это фантастика, да? Я в кино с Зарницы не была!

Выпалив это, она тут же опять делает мрачную мину и подозрительно косится на меня. Я делаю вид, что не заметил ее энтузиазма.

– Нет, почему фантастика, – отвечаю я, – скорее комедия. Романтическая.

Зоя удивленно поднимает брови и щурится.

– Погоди-ка, – бормочет она, – “по сценарию Петра Леонова”? Это не по твоему же?

Я жму плечами.

– Елки-палки!

– Что? Это не столь уж невообразимо. Голливуда больше нет, как впрочем и Мосфильма. Время независимого кинематографа.

– Всегда мечтала актрисой стать, – признается Зоя. – Только не кино.

– Эстрада?

Зоя мечтательно улыбается, но потом внутри нее словно что-то щелкает, и на ее лицо возвращается ее обычная хмурая и чуть насмешливая мина; она отворачивается и смотрит в потолок. Молча допив чай, Зоя ставит чашку на кофейный столик и выуживает из заднего кармана сигареты. Пару раз она щелкает колесом зажигалки, и гостиная заполняется дымом. Зоя кладет руки под голову и прикрывает глаза. Я молчу. Сколько себя помню, я всегда мечтал быть разведчиком.

– Думаешь, с Аркадием все нормально будет? – спрашиваю я. Зоя открывает один глаз, и ее лицо сразу мрачнеет – по-настоящему.

– Нет, – отвечает она, стряхивая пепел в чашку. – Не хотела сейчас про это… Короче, видел припухлости вокруг глазниц?

– Да.

– Отравление. Какая-то дрянь попала в кровь с осколками. Ртуть, может. Без понятия.

– И что дальше?

– Он умрет – вот что дальше. Скорее всего. Нужна сложная операция, и еще понадобятся такие лекарства, которых ты в аптеке не найдешь.

– Если я их достану, сможешь его починить?

– Нет. Я тебе не Пирогов, Петя, – говорит она, выпуская дым в потолок. – Что-то я умею, но… Не думай, что я не хочу ему помочь. Очень хочу… Короче, придется зашивать, как есть, а там – будь что будет. Может, свезет.

Несколько минут она молчит, а я перебираю в уме варианты дальнейших действий. Но вместо конкретных решений мне в голову все время лезут воспоминания.

Я помню, как тяжело было брату, когда он впервые вернулся домой. Зимой это было, сразу после первой битвы за Сиэтл. Аркадий не находил себе места – не мог заснуть, если не стреляли. Он сбежал обратно на фронт, бросив нас с матерью, как только смог. Помню, что я не узнал его, когда он только вернулся. Где был тот брат, который пытался сделать из меня хоккеиста, который помог мне в первый раз завязать шнурки? В пятом классе, катаясь на горячо обожаемых Шарлоттой лыжах, я упал и здорово растянул себе связки. Аркадий нашел меня, и на своих руках пронес через весь лес. Я делал за него уроки в обмен на мороженное, а он всегда был готов за меня вступиться в драке, если только дрались мы не друг с другом…

Что же легло между нами? На этот вопрос я, конечно, всегда знал ответ: не что, а кто. Виктория. От нее он сбежал в армию, потом – на войну. Я не должен на него злиться, не должен сваливать вину за то, кем он стал, на него одного. Сейчас ему нужна моя помощь, потому что больше помочь некому.

– Есть еще другой вариант, – говорю я, и Зоя немедленно поворачивается ко мне. – Слышала когда-нибудь про Удильщика?

– От тебя, только что.

– Известнейший персонаж в узких кругах. Все о нем знают, все делают вид, что его нет. Он может помочь.

– С чего ты взял?

– Потому что имею… опыт общения с ним.

– Тогда надо выйти на него! – говорит Зоя, и поднимается с дивана. – Мы должны помочь Аркаше, по-любому.

– Не так все просто, – говорю я, и подхожу к окну.

Мой дом стоит на вершине сопки, и из окон гостиной открывается вид на мрачный простор железнодорожного узла, который скоро станет единственной нитью, связывающей город с землей, лежащей за пустошами.

– Че сложного-то? – интересуется Зоя.

– Для начала – придется найти Удильщика. Для Управления он, формально – враг вообще. Номера своего он мне не оставил, а значит, надо лично наведаться к нему. Придется лезть под землю.

– В смысле?

– А в прямом. Удильщик никогда не выходит на поверхность. Сеть подземных коммуникаций он превратил в свое герцогство.

– Но ты-то ведь сможешь пройти? – с надеждой спрашивает Зоя.

– Может быть. Я давно с ним не виделся, так что…

– Если можешь – иди, – решительно заявляет Зоя. – Не знаю, сколько Аркаша протянет, если ничего не сделать. Пока наложу швы, помогу ему, чем смогу, а ты – иди.

Я киваю и направляюсь к выходу, но Зоя окликает меня, когда я уже стою на пороге:

– Слушай, я тут подумала – не тему того, что дальше делать…

– Потом, – говорю я. – Сначала выручим Аркадия. После будем выпутываться, – добавляю я. Зоя, подумав, кивает в ответ.

На ходу проглотив остывший чай, я выхожу в прихожую. Фенамин уже начинает действовать, и силы потихоньку возвращаются ко мне. Зоя подходит через пару минут, когда я надеваю бронежилет. Она помогает мне затянуть ремни, а после подпирает плечом косяк и молча следит за тем, как я натягиваю шинель и проверяю магазин своего “Шестопера”.

– Симпатичная мортира, – говорит Зоя. – Никогда таких не видела. Чем ты ее кормишь?

– 11,5х39 мм, бронебойно-разрывной отравляющий. “Шестопер” произвели серией всего в 700 экземпляров.

– Для борьбы с онанизмом, не иначе.

– Сразу видно, что ты у нас недавно, – говорю я, убирая пистолет в кобуру. Зоя следит за мной.

– Ты смелый, – подумав, говорит она. – Не знаю пока, по дурости или нет.

Я молча застегиваю шинель.

– Чего? – спрашивает Зоя.

– Я думал, ты пришла отговаривать.

– Я-то? – удивляется Зоя. – Нет, конечно. Нужно всегда действовать первым. Бить первым.

Она прикуривает новую сигарету от старой, а бычок, затушив, кладет в карман.

– Возвращайся живым, Петя.

***

Луна, белая и перетянутая облаками, как ремнями, глядит на меня сверху, когда я выхожу на улицу. Мощный порывистый ветер приходит в смерзшийся город из пустоши. На фоне его завываний можно уловить редкие ночные шумы: то взвизгнут лохматой покрышкой, то захлопают хлопушками, а то и закричат бодро. Окна обитаемых квартир задраены ставнями, и благонадежных людей в такую пору не встретишь на улице. Я углубляюсь в извилины старых кварталов, грязно-кривые, уютные и знакомые мне интимно. Знающий человек без труда скроется здесь от кого угодно и куда угодно доберется, у такого человека в этом лабиринте одна беда – за каждым поворотом скрываются фантомы из минувших дней, воспоминания об ошибках, протертые от еженощной перемотки и повтора.