- На вокзал не повезу - некогда. Сам доберёшься. Будут деньги - не стесняйся, заходи.
Витёк виновато попросил:
- Это... билет у меня есть обратный... на вечерний... мне бы пожрать чего-нибудь в дорогу купить...
- Вот ты лох, бля... - не сдержался тесть. - Ты пример дефицита презервативов в советские времена!
Он вытащил из багажника пару банок тушёнки, недоеденной ночью, и со словами: "Чёрт! Надо ж было оставить ребятам!" - протянул их зятьку.
- Денег не дам. Из принципа. Шубу продай. Дочку захочешь увидеть - даже не думай. Не позорься.
И уехал.
Витёк долго смотрел ему в след, а потом сказал:
- Нет. Это послания.
Между парами Леонид Михайлович позвонил военкому Лапе Семёну Ивановичу. Знакомство с ним было не крепким, но приятельским. Леонид Михайлович старался не обижать его племянника с истфака, где читал курсы этнографиии и фольклористики у младших и культурологию и знаковые системы у старших. За это Лапа Семён Михайлович один раз отмазал от армии не Бог весть какого хорошего парня - "нашему забору двоюродного плетня": младший брат мужа у второй дочери Леонид-Михалыча бывшей жены от второго ея мужа. Каковой второй ея муж (для краткости профессор называл его "мужмуж") бросил ея вскоре после рождения второй ея же дочери. Трагедия была посильнее "Фауста" Гёте. Экс-жена просилась назад к первому мужу, хотела отдать Ольгу на воспитание в интернат (и почти уже отдала, но Ольгу вытащил Леонид Михайлович и забрал к себе), резала себе вены, лежала в психиатрии и, как говорил профессор, "мндрпр". С красным дипломом филфака она кем только ни работала: председателем общества книголюбов (с десяток хороших книг появились в квартире, об одном альбоме - "История и искусство народов острова Пасхи" - он жалел до сих пор), корректором в газете, библиотекарем, регентом в церкви (это уже в новейшие времена отсутствия партийной бдительности) - в средней школе не работала: детей всех возрастов боялась до мочеиспускания. Да к тому же, воспитанная пещерной антисемиткой мамашей ("Я не против тёщи, - шутил Леонид Михайлович, - но тёща-антисемитка - уже напоминает групповое изнасилование: хорошо, но много".), как выяснилось, сама евреев то ли боялась, то ли ненавидела. "Зачем замуж шла?" ╛- удивлялись друзья. "Это я её заставил, она ж на аборт собиралась, ╛- объяснял Леонид Михайлович. ╛- Ольга родилась, когда мы на пятом курсе были. Замуж бы её не взял - внучи моей Мирьямочки не увидел бы", - говоря так, представлял, как целует Мирку-Машеньку в голову, в самое её всегда вкусно пахнущее темечко. Ольга от матери сбежала, сдуру выйдя замуж за вожатого "Орлёнка", где тоже вожатой работала летом. Кто ж знал, что Витёк-зятёк с крыши спрыгнет в поиски инопланетного разума. Сестра её от мужмужа тоже сбежала от матери в Уренгой и там выпускница-физкультурница удачно нашла нефтяного "магнитика", открыла фитнес-салон для местных "сэров и их сэрух, которые ещё недавно были ...ляди и вдруг стали леди", и даже родила сына. "Классно! - искренне радовался Леонид Михайлович. - А то у меня в роду одни девки! Теперь вот павнучек появился!" Так и живёт его "экса" в одиночку, в пенсионной нищете, подрабатывая корректором в карагайской молодёжке, сменив партбилет на православный крестик, в полной уверенности своего всепрощения и осиянности - снизошло на неё.
Лапа ответил сразу:
- Опаньки! - воскликнул он. - На овёс и конь бежит!
- У тебя ещё один племянник объявился, Сэмен Иваныч?
- У меня сейчас подготовка к призыву - не до... Хотел тебя на шашлыки позвать.
- Шашлыки - это мы любим. Это вкусно. Канцероген, конечно...
- Так ты Елену Малышеву меньше смотри! Здоровее будешь. А то она тебе свитер-то отрежет по самую горловину. У неё всё - канцероген и ящур.
- Чем нейтрализовать будем?
- Да ты не переживай. Найдём всё. Мне пару овечек подкатили с деревни, и вискарь есть, и коньячок-первачок. Кому сплавить девчонок своих есть?
Что-то в вопросе интонация возникла дополнительная - не разобрал Леонид Михайлович в потоке речи, и потому не сосредоточился.
- Устроимся как-нибудь.
И тут Лапа проговорился. Сопоставив с восклицанием про коня и овёс, Леонид Михайлович насторожился.
- Привози и девок своих. Жена моя будет, дочка...
- Я с тобой, Иваныч, не настолько знаком. Кто-то говорил, что дочка твоя у нас учится, но я даже не знаю на каком...
- Отметим и это тоже. Девятого после парада часикам к четырём на дачу и приезжайте. Знаешь, где дачка-то?
- Помню.
- Навигатор включишь. "Джопаесть" в переводе.
- Кто-то ещё будет?
- Да не волновайся ты так, Михалыч! Знаю я твои привычки в четырёх стенах сиднем сидеть, в книжки пялиться... Жду - а сейчас некогда. Жена речь написала - учу.
"И что ему от меня нужно? - думал профессор. - Жена, дочка, кто-то ещё... Жена пишет речь - училка, должно быть. Военные любят училок и врачих - по казармам таскать удобно, всегда работа найдётся. В хорошем смысле. С Ольгой её познакомить хочет? Скучно училке-то, скорей всего, литературы и русского языка... Ничего не понимаю, ибо мало информации. Главное - его уговорить Гришу рекомендовать".
Заскочил на телестудию, сообщил о шашлыках, попросил не планировать на праздник ничего. Ольга, как ни странно, не ерепенилась, легко согласилась. В её комнатушке-загородке стоял Куляба с повинной головой. Видимо, что-то написал невиданное-неслыханное. Талантливое. Он может. Он способный.
- Я сегодня задержусь. Работы к празднику много, - сказала она. - Оставишь машину? И у Мирки сегодня музыка.
- Да ради Бога! И из школы заберу, и в музыкалку отведу. На такси справимся.
- Я в обед домой ездила. Что у нас там запашок кучерявый стоит? Кострами пахнет, шатрами кочевников... Да скифы мы? Да азиаты мы?
- Звон трензелей и гортанный говор. Твой приезжал.
"Хорошо, что в стиралку не заглянула".
- Что хотел?
- Денег привёз.
- Да ладно! Много?
- Придёшь домой, сосчитаешь. А то молодой человек стишок рассказать должен - забудет. Маршака? Барто?
- Чуковского.
- "Тараканище"? Успехов.
Профессор поспешил на лекцию.
- Иногда мне кажется, что я его ненавижу, - вздохнула Ольга.
Она посмотрела на Кулябина маслеными глазами и тихо сказала:
- Я люблю тебя, дурак. Поцелуй меня быстро.
Кулябин скользнул по её губам своими, и она всё сделала сама.
- Задержись после работы. А сейчас уйди.
В шесть вечера все ушли. Уборщица, после очередного скандала: "Где моя бумажка с записями?!" - мусор выбрасывать из корзин и пол протирать приходила в середине дня. Да и удобней ей так было: студентка подрабатывала часик-полтора сразу после занятий.
В тишине они целовались до запоя и головокружения. Константин потянул её к дивану.
- Не здесь. Не надо, - прошептала Ольга.
Она включила сигнализацию, заперла входную дверь на ключ, и парочка вышла на улицу, молча и сосредоточенно села в машину и доехала до дамбы за городом.
- Почему сюда? - спросил Константин.
- Молчи, дурачок, ничего не спрашивай.
Закатное солнце светило им в спины, и длинные тени их сливались, достигая другого берега реки. Они подошли к самой кромке воды, и река вдруг встала, перегороженная их тенями, начав подниматься слева тёмной бурой грязной пеной, заливая дамбу. Открылось илистое дно, из которого торчали местами арматура, бетонный мусор и полузанесённые коряги. Раздалась вонь гнили и тухлятины.
Они шагнули на этот ил - и не провалились, двинувшись по собственным теням, затвердевшим и ставшими мостками для них. Противоположный берег был уже тёмен, хотя солнце за спиной ещё не село за горизонт. Лишь в отблесках лучей было видно, как из трав, мокрых и высоких, выползали ужи и свивались в шевелящиеся клубки, спариваясь между собой с шипением. Из почвы, зловонной и кочковатой, вылезали дождевые черви, мокрые и липкие. Они попарно и семьями скатывались в розово-багровые клубни, которые шевелились и катались по чёрной земле, волоча за собой розовыми соплями отставших. Ольга с Константином слились вместе с ними, обмотав друг друга своими кольчатыми телами и смешав слизь свою со слизью напарника-гермафродита. Семя одного сливалось с яйцеклетками другого, всё смешивалось с выделениями остальных выползков. Над поляной летали нетопыри и с шипением падали попарно в шевелящиеся мотки змей и червей, спариваясь в резких криках. Жуки и мухи, комары и ящерицы - все предавались майскому шабашу соития и размножения. Вокруг поляны стояли чёрные старухи и хрипло хохотали, подняв руки ввысь к тёмной бездне. Едва не потеряв друг друга, два красно-алых червя вырвались из клубня и устремились, извиваясь и блестя своею слизью, к берегу реки. Вода в ней застыла на границе теней, не поднимаясь выше и не опускаясь ко дну. И черви, спиралью обвившиеся друг вокруг друга, поползли по теням на человеческий берег, в мир людей, солнца, коснувшегося уже края земли, живых трав и зацветающих деревьев.
