- Короленко так и писал о нас "ненужный город"?

- Он здесь оказался через четверть века после Салтыкова-Щедрина. "Время здесь как будто стояло на месте..." Ничего не изменилось. Поставили пару заводов, которые не знамо что выпускают... атомщики цериевые браслеты уже делать начали, чтоб что-то заработать... А люди как были вялые и ни на что не способные, так их никто не подымет. Где те турмуды, что поднимали мятеж против Екатерины Второй? Где те, которые шли против большевизма в Гражданскую?

- Спились.

- Кстати, именно после этого восстания в восемнадцатом веке против насильственного крещения позже возникла легенда о ласковой императрице, якобы здесь побывавшей. Гениальный папа называет это "инверсия знака". А "спились" слишком простое объяснение в масштабах всей страны.

Они обходили горку Гурезь, ту самую, с бывшим капищем, огибая которую хитренько втекала в Капор Куляба - речушка болотистая и непроходимая. Как они, рудных дел иноземцы, хотели подрыть под гору подкоп, не затопив его грунтовыми водами двух речушек, было не понятно. Ещё одна легенда, должно быть.

А мысок, с которого устремлялась вверх Гурезь, уже весь покрылся цветущими одуванчиками и кое-где даже нарциссами.

И они вступили на эту полянку и по сырой земле направились к подножию горы.

- Хотите цветов? - спросил Константин и нагнулся сорвать какой-то синий весенний бутон.

- Ни в коем случае! - повысила голос Ольга. - Спаси и сохрани тебя.

- Почему? - удивился тридцатилетний парень.

- Сорви лучше нарцисс: приглядись - на что похож венчик? Наш пропуск. Иди за мной.

Оцепенение напало на Константина и он, как сомнамбула, двинулся за главным редактором университетского телевидения и преподавательницей-почасовиком "История русской критики и журналистики девятнадцатого века". Они пришли туда, где никогда не двигалась никакая история и не существовало никакой России. Здесь стояла древняя очень старая берёза. Спокон веку её расщепила стихия почти у корня, и она росла в два ствола большой круглой рогулькой.

- Стой здесь, - приказала Ольга.

Лицо её одеревенело и исказилось - все черты мягкой женственности пропали и выступила мертвенная окаменелость черепа. Из-под ног к стволу проползли, металлически блестя, два длинных ужа с оранжевыми пятнами на затылках. Ольга подошла к дереву и вставила свою голову между чёрно-белыми корявыми стволами. Но вдруг, будто что-то вспомнила, выпрямилась и приказала Косте:

- Пролезь между ними. И не спрашивай - зачем! - со сталью в голосе произнесла она.

И Костя пролез. И она пролезла вслед за ним.

По ту сторону стоял полумрак. Гора пропала, и вместо неё темнел стеной густой без листвы лес. Воздух был пуст, бездвижен и без запахов. Небо отсутствовало над головами - вверх уходила чёрная бездна. У самой берёзы на корточках сидела старуха с путаными космами. Висело на ней какое-то обветшалое тряпьё, из-под которого торчали жилистые кривые ноги с большими ступнями. Она подняла голову и втянула в себя воздух.

- Ох ты, - произнесла трескуче, - пóтом пахнешь да ссаками. Живая, чай. Вот возьми-тко пирожка моего покушай. Да и дальше ступай, к болоту.

Лицо её безносое уставилось на людей. Глаз у старухи не было. В пустых глазницах сквозь пряди нечистых волос тлели красным угольковым светом огоньки.

- Ты поешь-покушай еды-пищи нашей.

- Не бери, - прошептала Ольга. - Не вернёшься. И в глаза ей не смотри долго - увидит.

Она протянула старухе цветок нарцисса, и та, зажав стебель в кулаке, пообещала:

- Идите-идите, уж-тко помогу.

Она постучала венчиком нарцисса себе по ладони и сдула, приговаривая что-то, пыльцу на Ольгу. Пришельцы попятились от старухи и подошли к берегу болота.

- Мы где? - испуганно спросил Константин, прикрывая себе сиськи ладонями.

- Нам неизвестно, где запад лежит, где является Эос; где светоносный под землю спускается Гелиос, где он на небо всходит... - пробормотала бывшая студентка филологического факультета. - Нет здесь ни востока, ни запада, ни севера, ни юга. Ни купола над головой, ни земли под ногами.

- Плодитесь, размножайтесь и наполняйте землю! - хрипло захохотала за их спинами старуха.

Ольга потянула себя за нос кверху, и её кожа на лбу расстегнулась, как замок-молния. Она тянула всё дальше и дальше так, что волосы причёски и уши отвалились и повисли на плечах.

- Помоги мне.

И Костя потянул нос вниз с затылка вдоль позвоночника. Её кожа, словно комбинезон, упала к ногам, и из неё выпрыгнула жаба.

- Иди за мной, - пробулькала она и сползла брюхом в тяжёлую воду болота.

И самец-лягушонок прыгнул вслед за ней. Жаба взлезла на мокрую кочку. Константин-лягушонок сидел у неё на спине, обхватив тонкими липкими лапками белёсое её брюхо, колыхающееся от похоти. Его острый гилес проник в жабью клоаку и осеменил её. Жаба прикрыла веками глаза от прилива чувств и забулькала страстно зобом. Она вертляво сбросила с себя самца и нырнула в воду, где опорожнилась густой икрой и снова влезла на кочку. И снова мелкий кулябин-самец оплодотворил её, и она вновь опросталась икрой. Так продолжалось несколько раз, и всякий раз брюхатое земноводное разевало от похоти свою пасть и урчало любовно, пока самец осеменял её ненасытную клоаку. Но и он вскоре выдохся.

На берегу они оделись и вернулись к берёзе. Старухи уже не было, не было и корзины с пирожками. Только старое дерево с рогулькой своей, похожей на гигантскую вагину, темнело во мраке. Они пролезли через неё в мир солнца, цветов и людей.

- Уходи, - сказала Ольга Леонидовна, - и не рассказывай никому.

- Хорошо, - пробормотал не пришедший в себя ещё самец Кулябин.

- Душ прими - воняешь.

- Donde vá mama? - спросил Михаил Леонидович, когда Ольга в прихожей снимала грязные ботинки. - Правильней, конечно, сказать de donde - "Откуда?", но, судя по всему, Гойя был-таки прав.

В гостиной раздался звук прыжка, и в прихожую ворвалась Мирка:

- Мамочка-мамулька! Ты почему так долго?

- Ужинать?

- А мы с дедой галушки готовили! - радостно сообщила Мирка. - Я тоже катала тесто!

- Мне надо в душ, - сообщила дочь-мама.

- Чувствуется амбрэ... - произнёс отец тихо и ехидно.

- Папа! Перестань! Со сметаной?

Мирка покивала головой.

- Я ела со сгущённым молоком! Гляди, какое пузо, - объелась!

- Ты же машину забрал со стоянки, пришлось тащиться напрямки мимо Гурези.

- Ты бы, я понимаю, предпочла, чтоб мы с Миркой и её портфелем и с моей сумкой тащились пешком по слякоти мимо Гурези. Я нашёл в холодильнике какой-то старый творог, жёлтый уже. Не пропадать же... Очень вкусные Мирочка-Мирьямочка Машенька-Мария галушки скатала!

Дедушка, счастливый, поцеловал в темя внучку.

- Да! Вкусно! Даже Соня ела!

- Какая Соня?

- С курсовой не может справиться.

Ольга повесила куртку на вешалку.

- То-то я чувствую амбрэ... De donde?

Из кухни донеслось:

- Иняз, третий курс. Романо-германские языки.

Ольга погладила рукой по лёгкой шубейке, висевшей в коридоре.

Соня вышла из кухни.

- Наверное, надо показаться.

Была она небольшого роста, но стройная и гармоничная в своих джинсах и в свитере а ля Бэлла Ахмадулина.

- Я вас помню, Соня. Это вы Ольгу Берггольц читали?

- "Блокадную ласточку". Спасибо, что помните, - покивала головой Соня. - А галушки и вправду - объедение. Но мне уже пора.

Ольга заглянула на кухню. На столе были разложены тетради и пара книжек.

- Извини. Уже темно, мне придётся отвезти Софию в город.

- Мимо Гурези? Сделай одолжение. Конечно, с тремя сумками по слякоти пешком... Хорошо, что мы там не встретились.

- А могли бы? - спросил ехидно Леонид Михайлович. - Ты уложишь Мирку?

Девушка вернулась из кухни, застёгивая свою сумку.