— Да чего же вы стоите? — наконец не выдержала миссис Забини. — Сделайте что-нибудь!

Мужчина усмехнулся:

— Возьмите ребенка у няни, — скомандовал он и, пройдя по комнате, открыл настежь окно.

— Что вы делаете, он же простынет! — воскликнула мать, тем не менее послушно забравшая сына у всхлипывающей в отчаянии кормилицы.

Мужчина обернулся:

— Прочь из детской, и пока не смоете с себя все косметические и парфюмерные зелья, не подходите к ребенку! — рявкнул он плачущей молодой ведьме и, проследив, как та вихрем вылетела за дверь, взглянул на мать, прижимающую к себе обессилившего от крика младенца. — Вот, что значит — не кормить дитя грудью, миссис Забини! Вы не чувствуете его, не видите, не понимаете! А он, бедный, всеми имеющимися у него способами пытается вам рассказать, отчего ему плохо.

— Да как вы смеете… — начала миссис Забини, но осеклась, удивленно глядя на замолчавшего малыша.

Колдомедик подошел к женщине и осторожно погладил пальцем крохотную детскую ручонку. Блейз еще всхлипывал и вздрагивал, но уже не кричал, только иногда немного кривился, словно от накатывающейся секундной боли.

— Что, малыш, сложно жить в мире, где мама не может тебя понять, пока ты не начнешь говорить? — ласково улыбнулся он и серьезно взглянул на женщину. — Миссис Забини, Блейз очень чувствителен к запахам. Мне жаль, что вы не способны были заметить этого самостоятельно, но теперь это неважно, ибо уже заметил я. Постарайтесь снизить в детской концентрацию искусственных ароматов. Ребенок сам покажет вам, что ему нравится, а что вызывает болезненные ощущения, просто обращайте внимание на его реакцию.

Он вернулся к окну и, захлопнув створку, улыбнулся растерянной женщине:

— Проветривайте чаще. Я пришлю счет с совой. До свидания, миссис Забини.

С того дня в доме были запрещены духи, ароматизаторы помещения… Даже косметические и моющие средства миссис Забини заказывала специально «без запаха». Кормилица была переселена со своим ребенком в отдельную комнату, и для кормления Блейза она теперь сцеживала нужный объем молока, а давала его малышу отныне только мать.

Блейзу было три года, когда, гуляя с мамой по Косому Переулку, он вдруг потянул ее за руку в парфюмагическую лавку.

— Нет, сынок! — в ужасе воскликнула женщина. — Нам туда нельзя!

Но мальчик начал топать ножками и очень настойчиво требовать повиновения. Миссис Забини любила сына больше всего на свете и потакала практически всем капризам ребенка, но сейчас она не знала, как быть.

— Пойдем, мама, там твои запахи, они нужны, пойдем, мам, — тянул мальчуган, и женщина, совершенно не понимая, что он имеет в виду, все же поддалась.

В лавке малыш вел себя еще более странно. Он встал посреди небольшого помещения, прикрыл глаза и несколько раз медленно, неглубоко втянул ноздрями воздух. Продавец и две посетительницы, выбирающие духи, удивленно уставились на хорошенького мальчонку, похожего на слепого принюхивающегося зверька.

— Вон тот! — Блейз вдруг распахнул глаза и ткнул пальчиком в один из пузырьков на витрине. — Дайте моей маме вон тот!

Продавец перевел удивленный взгляд на красивую темнокожую женщину, напряженно замершую в дверях.

— Дайте мне этот флакон, — кивнула миссис Забини, быстро вытаскивая кошелек и подходя к прилавку.

А Блейз уже дергал за мантию одну из посетительниц.

— Вам не нужен этот, ваш вон тот, — он вновь тыкнул пальчиком в один из флаконов и принюхался к другой девушке. — А ваш… Ваш… Вот! Вот этот! И еще вот этот тоже.

Миссис Забини забрала купленный флакончик духов и, подхватив сына на руки, быстро покинула лавку, провожаемая ошарашенными взглядами.

Для женщины стало огромным открытием первое знакомство с выбранными для нее Блейзом духами. Она не могла расстаться с этим тонким, едва сладковатым ароматом. Разложить его на составляющие миссис Забини не сумела, но букет сводил ее с ума. И самым удивительным было, что не ее одну. Подруги наперебой требовали название духов, а когда слышали, удивленно охали со словами: «Не может быть, они пахнут совершенно иначе!»; мужчины оборачивались на аромат, и лишь после этого восхищение вспыхивало и во взглядах тоже, при виде красоты обладательницы запаха. Но чудесней всего была реакция самого Блейза. Мальчонка довольно терся щекой о плечо матери и почти мурлыкал от удовольствия, когда она брала его на руки.

Несколько лет спустя юный Забини смог, наконец, объяснить словами ощущения, становящиеся причиной его головной боли. Несопоставимость! Несопоставимость ароматов друг с другом вызывала в мозгу Блейза чувство неправильности. Ломалась какая-то внутренняя матрица, какой-то установившийся шаблон, и это было мучительно больно. Природные запахи, выделяемые кожей человека, смешиваясь с запахами парфюмерии, производили подобный эффект повсеместно! Маги чаще всего пользовались разрекламированными в «Ежедневном Пророке» парфюмагическими новинками, совершенно не заботясь о том, как они «в них» действительно пахнут. И каждое появление «модного» аромата доводило несчастного мальчика до истерики.

Хуже всего ему пришлось в Хогвартсе, когда старшекурсницы и старшекурсники на фоне буйства собственных гормонов уливались литрами «модных» духов. Если бы не профессор Снейп, однажды заметивший, что кожа Блейза, обычно красивого ровного оттенка молочного шоколада, неожиданно стала зеленоватой, и, оставив его после урока, выпытавший, что происходит, после чего, долго ругаясь, приготовивший для него зелье, временно ослабляющее обоняние почти до нуля… Блейз, наверное, загремел бы в Мунго.

Но пользоваться зельем постоянно Забини не мог, без запахов он в буквальном смысле терял ориентацию в пространстве. И тогда Северус Снейп вновь пришел ему на помощь, небрежно бросив:

— Мистер Забини, а вы не думали помочь себе, помогая своим сокурсникам?

Сначала Блейз занялся Слизеринским факультетом. Через пару недель Слизеринцы считались не просто сливками Хогвартса, они превратились в самых популярных юношей и девушек в школе, а Забини мог, наконец, хотя бы в подземельях прятаться от травмирующего его обоняние ароматического уродства других факультетов. И уже через месяц все старшекурсницы и многие старшекурсники Хога выстроились в очередь к новоявленному консультанту-парфюмагу. Жизнь понемногу наладилась, в школе теперь можно было наслаждаться, а не страдать. А вскоре Блейз понял, что ему нравится занятие по подбору магических ароматов для юных волшебников, особенно если это представляло некоторые сложности по причине гормональных особенностей конкретных учеников. Он словно решал интересные задачки по любимому предмету.

Единственными, кому Забини никогда не пытался подобрать парфюм, были Поттер и Малфой. Прежде всего потому, что ни тот, ни другой никогда не просили его об этом. Герою, наверное, было не до украшения себя ароматической вуалью, а Драко… Драко фыркал и заявлял, что ни один искусственно собранный букет не сможет сравниться с природным ароматом Малфоя. И Блейзу даже в голову не приходило с ним спорить.

Вопреки устоявшимся и воспетым в литературе шаблонам, люди никогда не пахли цветами и фруктами. Отнюдь! Человеку присущи человеческие запахи, вряд ли чья-нибудь подмышечная впадина могла бы ароматизировать свежей земляникой, а не потом. Фокус подбора Блейзом парфюма заключался в правильном переплетении естественных ароматов кожи с цветочными, фруктовыми, древесными нотами духов, доводя общую композицию до совершенного «звучания». И только у Малфоя полную композицию источало само тело. Лишь у Драко кожа пахла свежескошенной травой, губы молоком, волосы морским бризом, а покрывающие бледную кожу бисеринки предоргазменного пота спелыми абрикосами… Блейз улавливал сотни оттенков, вариаций их переплетений и интенсивности, когда Малфой был возбужден или расслаблен, доволен или зол, счастлив или напуган. Драко был целым миром, пусть и раскрывающимся только обладающему уникальным обонянием Забини, пусть и почти незаметным для других, но усиливать в нем что-то искусственными катализаторами Блейз считал почти святотатством и искренне радовался тому, что сам Малфой считал так же.