Они сидели на кожаном диванчике у нее в кабинете близко-близко друг к другу и целовались, а Цуна наблюдала за ними из-за своего стола. Перед ней был раскрытый ноутбук со сводками с биржи. Данные были странными: у фейсбука был тренд на падение, а кривая Доу-Джонса формировалась во что-то подозрительно фаллическое.

Занзас гладил шею Сквало своим любимым енотовым хвостом. Сквало кусал губы, довольно жмурился и шарил ладонями по широкой спине.

Одежда куда-то волшебным образом постепенно исчезала.

Цуна ослабила галстук на шее. Какого черта на ней надет костюм Реборна, ей было невдомек.

Сквало уже стоял на коленях перед Занзасом (между раздвинутых бедер, жарко прижимаясь) и целовал его — точно так же, как Цуну накануне. Одежды на них уже не было. Кроме енотового хвоста.

Цуна дернула галстук и расстегнула пару верхних пуговиц на желтой рубашке. И как Реборн в этом ходит? Жарко же.

Сквало начал целовать Занзаса в шею. Цуна не могла на них не смотреть, любовалась и завидовала. Они были очень контрастной парой. Белое на черном, черное на белом. Серебристые пряди на смуглой коже, темные, широкие, покрытые шрамами ладони на узкой белой спине. Занзас откинул голову назад, урча от удовольствия, и Цуна застыла, не в силах оторвать взгляд от искаженного блаженством лица, с которого обычно не сходило суровое, угрожающее выражение.

Кажется, Цуна застонала, и в нее тут же впились две пары глаз — темно-алых и серебристо-серых.

Любовники расцепились и направились к ней. Тогда Цуна поняла, как чувствует себя кролик, замерший перед удавом. Они обошли стол с разных сторон и синхронно откатили кресло, в котором сидела Цуна, к окну.

Она даже не пыталась встать: ноги бы ее точно не удержали.

А потом ее начали избавлять от костюма Реборна в четыре руки.

Занзас оглаживал оголяющуюся кожу обжигающе горячими ладонями, Сквало сжимал так, что невозможно было дышать, и целовал, выводил языком узоры на шее. Цуна не заметила, когда костюм Реборна испарился.

Затем Занзас начал целовать ее так, что пальцы на ногах подгибались от удовольствия. Цуна стонала и дергала его за волосы на затылке, требуя еще. Это было даже круче, чем…

Сквало, словно услышав, о чем она подумала, решил опровергнуть мысль о «самых лучших поцелуях». Раздвинул дрожащие коленки в стороны, припал губами к бедрам… а затем сделал то, что отказался показывать накануне.

…Цуна проснулась, дыша так, словно пробежала многокилометровый марафон. Она провела под собой ладонью и со стоном закрыла лицо руками. Простыни были мокрыми насквозь.

========== Идиоты ==========

Оставь пистолет. Захвати пирожные.

Цуна смотрела на себя в зеркало невидящим взглядом, подперев голову ладонью. Она уже была одета в подобающее случаю платьице (дегустация же: Шанель, шпильки, пафос) и накрашена, ей только оставалось вдеть в ухо вторую сережку, которую она так и держала в пальцах, и все, можно ехать.

— Что за вселенская скорбь на лице?

Цуна недовольно обернулась к стоявшему в дверях Реборну.

— А что тебе от меня надо с утра пораньше? — Она тяжело вздохнула и все-таки вдела в ухо сережку. — Кажется, я начала мечтать об ужасных, порочных, основанных исключительно на сексе отношениях с двумя горячими вроде-как-бисексуалами. Отвратительное чувство.

Реборн присвистнул и тут же примостился на стульчике рядом со столиком, за которым сидела Цуна, внимательно глядя на бывшую ученицу. Та невозмутимо корректировала пинцетом левую бровь.

— Мне вот интересно. Это просто какие-то абстрактные бисексуалы, или у них есть реальные прототипы? Ты ведь у нас за Занзаса замуж выходишь, если что.

Цуна больше не могла притворяться: она выронила пинцет и всем телом развернулась к Реборну; глаза ее горели истинно маньячным огнем.

— Я тут такое узнала, ты не поверишь.

— Когда ты так говоришь, я начинаю чувствовать себя твоей лучшей подружкой, — хмыкнул Реборн.

Цуна пододвинулась к нему поближе и, понизив голос, заговорила:

— Пообещай, что никому не скажешь.

— С чего бы? — удивленно выгнутая бровь.

— Пожалуйста, Реборн, ты же мой любимый папочка-садист! Не чета… эхем, господину Саваде.

— Воу. Это ты сейчас заявляешь, что я тебе дороже родного отца? После многолетних тренировок на выживание и прочих прелестей жизни?

— Да.

— Сейчас расплачусь. — Цуна не поверила ехидному тону ни на йоту: Реборн довольно щурился, подкручивая бакенбард. — Рассказывай.

— Занзас и Сквало! — сказано это было торжественным шепотом.

— Не смеши меня, что за бред.

— Серьезно!

— Не может быть.

— Хочешь поспорить?..

— А где хвост с перьями? — не сдержалась Цуна, увидев Босса Варии, стоящего у монструозных размеров внедорожника.

Занзас был, как обычно, лаконичен:

— Заебал, — фыркнув, он распахнул перед ней дверь.

Цуна с удобством устроилась на мягком сидении. Занзасу надоел его бессменный аксессуар? Серьезно? Это было почти так же невероятно, как стриженный Сквало или робкий Рёхей.

— Что это ты сегодня с водителем?.. А, ну да, логично, мы же едем пить.

Занзас весело усмехался.

— Вот именно. Если бы я захотел себе трезвого водителя на обратную дорогу, взял бы с собой Маммон. Видел уже, как ты водишь. Я еще жить хочу.

— Иди ты.

Ликероводочный завод был прекрасен как абсент. А абсент, который на этом заводе производили, был круче, чем вид с горы Монблан. По крайней мере, Цуна больше не переживала, что будет каждый раз при взгляде на Занзаса вспоминать свой эротический кошмар и краснеть. После крайне удачной дегустации в секции вина представляла она вещи и похлеще, зато ни смущения, ни угрызений совести по этому поводу не испытывала совсем.

С каждым часом Занзас выглядел все более довольным: Цуна вцеплялась в него с силой (страстью, детка, страстью!) прямо пропорциональной степени опьянения. Веса в хрупкой от природы японке было от силы килограмм на тридцать пять, так что, несмотря на таблетки, замедлявшие и ослаблявшие процесс усвоения алкоголя, которые Цуна предусмотрительно захватила с собой, на каблуках удерживаться ей стало трудно еще к концу третьего часа.

— Учти, на руках не потащу. Рукавом хоть занюхай.

— А что, опыт уже есть? О-о-о, как мило, — умиленно протянула Цуна, очень живо представляя Сквало на руках у своего визави.

На жизнь жаловаться она еще не начала, ей вообще было довольно весело, что не могло не радовать. У них с Занзасом даже завязалась отличная дискуссия относительно музыкальных пристрастий, в ходе которой Цуна чуть было не плеснула портвейном ему в лицо (партия Битлз против партии Роллинг Стоунз, предсказуемый результат).

— А тайные музыкальные увлечения у тебя есть? — поинтересовалась Цуна, глядя на Занзаса сквозь бокал.

— Ты это о чем?

— Вот мы с тобой сейчас нахваливаем тяжелый рок. Но что у тебя, что у меня явно есть слабость к какой-нибудь группе, признаться в любви к которой после дословного цитирования песен Мэнсона — западло.

— Не слабо. Бони Эм и Челентано, — хмыкнул Занзас, открыто и нагло глядя Цуне в декольте.

— Ха-ха-ха, я тоже их люблю, но это не в счет. Милое старье, которое не обитает в плей-листе, но у которого знаешь все слова и, словив на радио, делаешь погромче — это не тайное увлечение. Клозетный фанат — это когда у тебя в машине есть их диск, и ты его прячешь, когда с тобой едут попутчики.

На сомелье они внимания уже не обращали.

— Я обычно говорю, что любовница притащила и забыла, а у меня выкинуть руки не доходят.

— Я так и знала. И кто же это? Леди Гага? — Цуна потирала ручки и улыбалась в лучших традициях доктора Зло.

— Мимо, попробуй еще. В твоем случае я ставлю на ту телку, которая поет «ай ке-ейм ин лайк э ре-е-екин болл»… — с учетом гулкого, прокуренного вусмерть баритона на грани баса, прозвучало исполнение крайне угрожающе.