Дону Бальсамо стало страшно: краска отхлынула от лица так быстро, словно кто-то нажал кнопочку «обесцветить» в фотошопе. Сквало хихикал за спиной у своего босса, Гокудера недоумевал, Цуна же — просто любовалась на дело рук своих.

— Атлантика поделена уже давно, и ради одного небольшого клана тесниться никто не будет — Вонгола уж точно. Мы понимаем суть ваших претензий, но терять прибыль только из-за того, что вам что-то… — Бальсамо нервно сглотнул: Занзас улыбался все ласковее и доброжелательнее, — не нравится, было бы неразумно. В связи с этим, я могу предложить вам следующее: не соизволите ли вы пойти к черту?

Пока Сквало кусал губы и трясся от смеха, а Дон Бальсамо — от страха, Цуна неодобрительно покачала головой.

— Занзас, это ты называешь «вежливо»?

— Но я же спросил «не соизволите ли вы».

Два часа медленно подходили к концу, Занзас пугал боссов все больше, хотя и высказывался он не так уж и часто. Просто улыбочка у него была слишком уж многообещающая.

Два часа и ни одного мата. Даже маленькой угрозы. Цуна вздохнула: налицо явный проигрыш. Значит, ей придется выполнять сумасшедший вызов Занзаса.

Она медленно выдохнула, словно приходя в себя перед прыжком в ледяную воду, и хорошо поставленным, крайне серьезным голосом сказала:

— Господа… я предлагаю убить президента Соединенных Штатов.

========== В стиле “Игры Престолов” ==========

Кажется, меня слегка отпустил Куробас, простигоспади. Сорри за продолжительный хиатус, кукусики. :3

Эттеншн: мелодраматизм, Санта-Барбара, юмора нидодал.

Энрико, Массимо и Федерико - канонные (покойные) сыновья Тимотео. Сестра Мария-Клементина и Бизус - ожп.

Флэшбэк в счастливое детство Занзаса, милота, упоминается спаивание малолетнего Дино и раскрыта страшная тайна: почему Гокудера думал, что убив Цуну займет место Десятого.

Да, автор упоролся и просит прощения за это.

______________

Утро у Занзаса выдалось поганое. После почти дружеских посиделок в компании Каваллоне в Мафия-ленде в голову так и лезли дурацкие воспоминания из детства.

Воспоминания были даже не дурацкие… счастливые. Эту часть своей жизни Занзас мог бы вспоминать с удовольствием, если бы не Бизус. И теперь — полночи проворочался, потому что стоило ему заснуть, как он видел красное на белом и удивленное лицо сестрицы.

Занзасу очень хотелось кого-нибудь убить.

Офицеры, только увидев выражение его лица, шарахались в стороны и на дороге старались больше не попадаться. Обнаружившийся в столовой Бельфегор даже хихикать перестал.

— Босс сегодня не в духе?

— Как ты догадался? — Занзас поморщился и гаркнул в коммуникатор: — Кофе! И машину к воротам через полчаса.

— Куда это вы с утра пораньше…

— В церковь.

Бельфегор от удивления подавился печенюшкой.

Мать настоятельница Мария-Клементина не шелохнулась и даже глаз не открыла, когда некто опустился на колени перед распятием рядом с ней.

— Это женский монастырь.

— Я и не в монахини записываться пришел, — мрачно ответил Занзас.

Рядом с таким уровнем гиперинтуиции даже Савада могла пойти и отсосать, а уж про его «маленькое, скромное предвидение» и говорить нечего. Зависть горечью оседала на языке.

— И как тебя пустили? Пошел вон.

— Ты такая зануда, Селле.

Мария-Клементина, в миру — Селесте Вонгола, открыла глаза и скосила взгляд на приемного братца.

— В этот раз хоть оделся по-человечески. Пошли.

В узком переулке за воротами монастыря Занзас дал Селесте прикурить от пламени — единственный порок, которому та хотя бы иногда предавалась — и отдал (пожертвовал) чек на приличную сумму.

— Что ж, хоть кто-то еще меня не забыл, — хмыкнула Селесте, пряча чек в рукав. — Допился до рака печени и решил покаяться?

— Не дождешься. — Занзас помимо воли улыбнулся.

Селесте, сколько он ее помнил, была от души матерящейся послушницей, щедрой на пинки монашкой, и мать-настоятельница из нее получилась ехидная до чертиков.

Из детей Тимотео она была старшей, и в свое время разочаровала папашу, пожалуй, даже больше, чем сам Занзас (ушла в монастырь, когда ей предложил руку и сердце министр юстиции), так что приемную сестру он, несмотря на ее вопиющее занудство, уважал.

— Как ты?

— Женюсь скоро. Как определимся с датой — вышлю приглашение.

Селесте задумчиво посмотрела на тлеющий кончик сигареты.

— Знаешь, я завела пару полезных знакомств в Ватикане, могу подергать за ниточки, чтобы бедную девочку причислили к лику святых.

— Иди ты в жопу. Это Цуна Савада, так что если кто тут и великомученик, то явно не она. — Занзас потер подбородок, весело хмыкнув. — Святой Занзас, я уже это вижу.

— Неужели ты так отчаялся, что решил стать… как бы это сказать помягче… доном-консортом?

— Вот об этом я вообще не думал.

— Да-а?

Занзас просто посмотрел на нее со странным выражением в глазах и стал созерцать кирпичную стену напротив.

Селесте чуть сигарету не выронила.

— Так у тебя это серьезно?

Он вспомнил, как смеялся на памятном собрании альянса после того, как Савада исполнила свою часть вызова, и, тихо хмыкнув, подтвердил подозрения сестры:

— Очень. Только… не вышло бы все… как с Бизус. Да меня до сих пор при звуках марша Мендельсона тошнить начинает.

Свадьбу младшей дочери дона Тимотео отмечали с размахом, вино лилось рекой — Занзасу даже удалось стащить со стола пару бутылок и тайком споить Дино. Беатриче, или, как ее называли дома, Бизус, выглядела восхитительно и светилась от счастья. В те золотые времена новым доном готовился стать Энрико, а Занзас ни о чем не волновался: развлекался и хулиганил на пару с Бизус (или Дино) и собирался поступать в консерваторию. Кому теперь рассказать — не поверят.

Вот Энрико отбирает у него сигареты, вот он горланит со сцены нежно любимых Бизус «Героев» Дэвида Боуи, вот они делают большое семейное фото… и музыку перекрывает грохот выстрелов.

На похоронах Занзас в щепки раздолбал свою гитару о стену склепа и сказал папочке, что ему давно пора на пенсию.

— А что, есть повод для беспокойства? — Селесте мягко положила ладонь ему на плечо, выпуская из-под пальцев пламя дождя.

— Есть.

«Все просто. Надо разобраться с ди Маре до того, как я потащу Саваду венчаться, а не оставлять на потом».

18 лет назад

— Хочешь стать доном Вонгола, мелочь?

— А то!

Занзас и Федерико переглянулись и тихо подобрались к беседке, в которой, судя по всему, происходил тот еще спектакль: некто собирался нагло обмануть наивного ребенка.

Федерико, встав на четвереньки, тихо раздвинул ветки кустов, а Занзас, наплевав на парадный костюм, по-пластунски прополз по траве прямо под братцем, между его рук, выглядывая в щель.

Оказалось, что над невинного вида пацаненком четырех лет издевался аркобалено Солнца, Реборн.

— Тогда тебе нужно убить всех претендентов на это место. А начать придется с милого дедушки, дона Тимотео, и монашки.

Федерико тихо фыркал прямо над ухом у зажавшего в зубах палец Занзаса. Ну, Реборн, ну, скотина.

Пацаненок широко раскрыл глаза, чуть не плача.

— Но… дон Тимотео хороший…

— И что?

— А монашек убивать вообще нельзя. Это же девушки. И они служат Господу!

— Чтобы стать доном, нужно чем-то жертвовать.

— Если я обижу старичка и монашку, то буду вечно гореть в аду! — Пацаненок горько заплакал.

Реборн ухмыльнулся и надвинул на лоб шляпу.

— Мелочь и плакса ты, Хаято, а все туда же — в киллеры. Подрасти и убей кого-нибудь сначала, а потом поговорим.

— Раз ты убиваешь монашек, я не хочу у тебя учиться! Плохой Реборн! Плохой!

— Душераздирающее зрелище, — хихикнул Федерико. — Интересно, где его родители.

Занзас не успел ответить: из открытого окна на втором этаже донесся громкий, недовольный вопль Беатриче.