Судьбе было угодно, чтобы Ширли, девушка, с которой Ванду разделяли всего две коридорные двери, и единственная ее подруга, пригласила ее на мероприятие под названием «Натурабсорбция. Знакомство».

Ширли была приверженкой оккультизма и очень щедро делилась своими мыслями и ожиданиями от жизни. Она слушала божественную вдохновляющую музыку, посещала занятия по полинезийскому гаданию, раскладывала пасьянс или карты таро, прежде чем принять важное решение. По ее признанию, все эти разнообразные подсказки, с которыми она сталкивалась в жизни, давали ей понимание происходящего. Ванда ничего не понимала в этом, но никто не был способен развеселить ее так, как Ширли.

И вот теперь та собиралась представить Ванду Ату Абаншамашу, судя по информации из Интернета, прекрасному солнечному духу, явившемуся из сказочной Скандинавии в Лондон с новой доктриной, которая, отметая все несущественное, способствует полному прояснению всех событийных и энергетических жизненных взаимосвязей.

Ширли прыгала до потолка, к тому же стоимость входа на мероприятие оказалась не заоблачной, и если Ванда захочет тоже пойти, Ширли готова была заплатить и за нее.

Все-таки здорово сходить куда-нибудь вместе.

Ату Абаншамаш Думузи не был похож на гуру, которых Ванда видела по телевизору и в многочисленных брошюрах Ширли. Он не сидел в позе лотоса или на ажурном троне, окутанный благоговейным почтением, он не поучал. Не развратник, но явно и не аскет, Ату Абаншамаш был нормальным мужчиной из плоти и крови, который с улыбкой и блеском в глазах рассказывал им о том, каким образом учение о натурабсорбции способно обновить человека настолько, что «вы наконец ощутите, как каждая клеточка вашего тела внезапно оказывается способна противостоять атакам любого рода, и ваше тело во всей целостности сливается со вселенной, которая поглощает его».

Вселенная и энергия солнца – в этих словах заключалась мантра Ату Абаншамаша. И вот, в светлой непритязательной квартире на Бейсуотер, где располагался лондонский филиал Академии натурабсорбции, он обходил сидящих на полу людей и осматривал их проницательным оком. В горле у них начинало пылать, плечи опускались, когда в такт его словам они глубоко вдыхали в свои недра благополучие.

– Абаншамаш, Абаншамаш, Абаншамаш, – протяжно пропел он глубоким голосом и попросил всех повторять за ним.

Просидев так в течение некоторого времени, с закрытыми глазами вторя нехитрой мантре, Ванда осознала, что утратила пространственную ориентацию и совсем не желает возвращаться в реальность.

– А теперь откройте глаза и посмотрите на меня, – неожиданно попросил Ату аудиторию. – Абаншамаш, Абаншамаш, – зашептал он вновь и вытянул руки вперед, так что легкие рукава его желтого халата затрепетали подобно крыльям ангела. – Я вижу вас, – шептал он. – Я вижу вас впервые, и вы прекрасны. Ваши души реагируют на меня. Вы готовы… Вы прекрасны, как само солнце, – повторял он каждому мужчине и каждой женщине, проходя между присутствующими.

Приблизившись к Ванде, он на мгновение остановился и замолчал, крайне внимательно заглянув в ее глаза.

– Ты прекрасна, как само солнце. Ты прекрасна, как само солнце, – на этот раз он повторил фразу дважды. – Но не слушай никого! Даже меня не слушай! Слушай лишь собственный Атман, свою собственную душу, и покорись.

Словно усиленные действием галлюциногенных веществ, эти слова укоренились в Ванде как долгожданное признание ее несомненных достоинств и просветление. Она инстинктивно распахнула глаза; кожа ее полыхала, руки тряслись, охваченные судорогой, словно в момент оргазма.

Наклонив голову, Ату погладил ее по щеке. Спустя десять минут он вернулся и протянул ладони, остановив их в паре сантиметров от ее лба.

– Успокойся, цветок мой, ты впервые испытала экстаз от приближения к чистоте абсолюта и прошла через перерождение. Теперь ты готова, – завершил он.

Затем Ванда потеряла сознание.

Среда, 30 апреля 2014 года

Остановившись на секунду, они оглядели страшный дом, обмазанный белой штукатуркой. По всей видимости, это было самое убогое строение на центральной улице Йернбанегэде в Окиркебю.

Как и во многих провинциальных датских городках, подобные улицы являлись хорошей иллюстрацией роста благосостояния рабочего класса столетней давности, когда работяги смогли позволить себе иметь собственный кирпичный дом с небольшим участком вокруг. В прошлом такая улица обеспечивала куском хлеба каменщиков и плотников, однако теперь было очевидно, что они уже давным-давно не наведываются сюда. В городе, который летом называли «цветочным», а зимой – «сказочно-рождественским», не существовало ни цветочного рая, ни рождественской атмосферы – по крайней мере, уж точно не на обшарпанной улице Йернбанегэде.

Бывшая жена Хаберсота, как заправская ищейка, через узенькую дверную щель сразу учуяла полицейское удостоверение в кармане Карла.

– Убери ногу, – зарычала она на Ассада, пытаясь захлопнуть дверь. – Вам тут делать нечего.

– Фру Хаберсот, мы… – попытался было Карл.

– Вы не умеете читать? Здесь ясно написано «Кофоэд». – Она демонстративно ткнула пальцем в табличку, вновь толкнув дверь. – Тут больше нет никаких Хаберсотов.

– Фру Кофоэд, – тихо обратилась к ней Роза. – Мы принесли вам плохие новости от Бьярке.

Следующие пять секунд тянулись невыносимо долго. Сначала ее взгляд метался между тремя каменными лицами. Затем осознание реальности проникло во все нервные окончания и блокировало их. Позже пришло осмысление, что сказанного достаточно. И вот наконец угли в ее глазах потухли, ноги сами собой подкосились.

Сознание женщина потеряла ненадолго, однако успела утратить ощущение времени и пространства, и искренне изумилась тому, что вдруг оказалась лежащей на диване в гостиной, обставленной по-спартански. Очевидно, она не вполне оправилась от полученного шока.

Троица осмотрелась. В гостиной не было ничего особо интересного. Запечатанные конверты с прозрачными окошками лежали в вазе для фруктов. Пыльные диски с датской попсой. Мебель из дисконтных сетей. Уродливые пепельницы и керамические вазы с отбитыми краями.

Оставив хозяйку лежать с застывшим взглядом, устремленным в потолок, они прошли на кухню. На редкость неопрятный кафель коричневого цвета поглощал почти весь свет, попадающий в помещение, которое многие датчане называют главной комнатой в доме. Даже Карл обратил внимание на то, что данному определению кардинально противоречил жуткий хаос в этом безобразном углу.

– Мы не можем слишком сильно давить на нее, учитывая ее нынешнее состояние, – прошептала Роза. – Давайте сжалимся над ней, мы ведь можем прийти завтра.

Ассад явно был против такого подхода, это заметили оба коллеги.

– Идите сюда, – слабым голосом подозвала их Юна.

– Карл, ты заварил всю эту кашу, так что, я думаю, именно ты и должен сообщить ей эту новость. И ты скажешь все, как есть, о’кей? – быстро отреагировала Роза.

Карл уже хотел в предостерегающем жесте поднять указательный палец, но почувствовал на своем запястье руку Ассада. Итак, он подошел к женщине и посмотрел ей прямо в глаза.

– Юна, мы пришли известить вас о том, что ваш сын мертв. И, к сожалению, это еще не всё. Мне очень жаль сообщать вам это, но он покончил с жизнью. По свидетельству участкового врача, вероятно, около четырех часов.

Хозяйка дома втянула щеки и на мгновение застыла, словно глядела на себя в зеркало и пыталась отмотать время назад в надежде убежать от безжалостной действительности.

– Около четырех? – прошептала она, поглаживая руку. – О господи, как раз после того, как я позвонила ему и сообщила об отце… – Юна несколько раз сглотнула, схватилась за горло и больше ничего не смогла сказать.

Они просидели с ней около получаса, после чего Карл кивнул Розе – пора отпускать руку несчастной женщины и уходить. Они успели пересечь гостиную, как Ассад вдруг спохватился: