Очнулся я от этого никогда раньше испытанного чувства через несколько часов, потому что солнце стояло уже высоко, а от погребального костра осталась лишь горка пепла. Волки растворились в лесной чаще. Я опустился на колени и принялся собирать его в специальную шкатулку, вырезанную из дерева, растущего лишь в окрестностях Эранидарка, предназначенную специально для сбора праха. Когда же выпрямился, рядом со мной стоял Лежар.

- Уезжайте, де Кавиль, - сказал он мне. - И как можно скорее. Де Сен-Жамон арестует вас.

- Не имеет права, - покачал я головой. - Я королевский ученый и на мой арест требуется санкция из Эпиналя.

- Сен-Жамон не станет вдаваться в тонкости закона, - возразил Лежар, - а его провинциальная милиция, набранная из каторжников и сарков выполнит любой его приказ. Я забочусь исключительно о вас, де Кавиль. Вы разворошили такое осиное гнездо, что жить вам не дадут. Спасение, лишь в скорейшем бегстве, в нем нет ничего позорного...

- Оставьте проповеди, Лежар. Я найду убийцу Чека'Исо и лишь тогда покину Ним.

- Господь свидетель, я сделал все что мог.

Де Сен-Жамон с провинциальной милицией прибыли достаточно быстро, я не делал никаких попыток скрыться, лишь смотрел на смешного дворянчика в сопровождении пары человек в некоем подобии униформы с мушкетами на плечах.

- Шевалье де Кавиль, - обратился он ко мне в свойственной напыщенной манере, - вы арестованы по обвинению в налете на поместье Шарля де Ливарро и убийстве последнего.

- По какому пра... - Мне дал договорить удар прикладом в висок. Мир взорвался радугой цветов, завертелся и погас...

Очнулся я в каменном мешке - шаг на полтора и не больше ярда в высоту; так что в нем можно было только сидеть. Вскоре все тело жутко затекло и мышцы начало сводить от невозможности распрямиться. К тому же невероятно болела голова и каждое неловкое прикосновение к ранке на виске, перевязывать которую никто не собирался, вызывало волны дикой боли, просто захлестывавшие сознание. Вскоре я потерял счет времени, измерявшееся теперь промежутками между кормлениями. Еду приносил лысый толстяк, ни разу не произнесший и слова. Однако продолжалось мое заключение не так долго, как мне казалось. Все лишь два дня.

Спустя этот срок в мою камеру вошла женская фигура в черном плаще.

- Елена, - прошептал я осипшим голосом.

- Прости, - раздалось в ответ и к моим ногам легла миска с то жижей, что называлась здесь едой. - Это - я. - Капюшон лег на плечи - и в темноте я увидел лицо Лучии.

- Не думал, что увижу тебя в таком месте. - Я принялся за еду, слишком уж редко кормили тут, чтобы отказываться от угощения из-за появления доброй знакомой. - Кто же ты такая?

- Не важно, - ответила она, присаживаясь в углу камеры, использую свой плащ как подстилку. - Так ты узнал, кто такой Зверь?

- Мантикора, закованная в железный панцирь, - ответил я, проглатывая размазню, - над которой поработал некто де Бренвиль - друг семьи де Вьерзон...

- Только графини, - уточнила Лучия.

- Я так и не понял кто он такой?

- Это дело не твоего ума, - отмахнулась Лучия, - и тебе о нем лучше вообще не думать. Так что же Зверь?

- Он - лишь инструмент в чьих-то руках. - Я доел кашу и положил миску на солому, устилавшую пол. - Вот только в чьих?

- Несколько лет назад в Феррару, Отцу Церкви, пришло письмо с сообщением, что в скором времени в Адранде появится Зверь, - начала рассказ салентинка, - который послужит всем предупреждением за терпимость к поэтам и философам разного толка, часто заходящим далековато в своих рассуждениях. Берегитесь, боритесь со скверной - иначе конец всему миру. Отец Церкви, им тогда только стал Симон VIII, никак не отреагировал на это письмо, посчитав его автора тривиальным фанатиком. Появление Нимского Зверя заставило его изменить точку зрения.

- Автором его был де Сен-Жамон? - спросил я.

- Нет, - покачала головой Лучия. - Лежар. Он уехал из Феррары, когда начались события, толчком к которым послужило падение Брессионе, и изменившие в корне всю политику Церкви. Это не понравилось многим, в том числе и Лежару.

- А я подумал, что это Сен-Жамон, - объяснил я, - потому что в той книжице, что ходит сейчас по Эпиналю есть плохонькие стишки и автор их... - Я закашлялся.

- Максим де Боа, - улыбнулась Лучия, - в прозе он несколько сильнее, нежели в поэзии.

Я тем временем схватился за горло - шею словно стянуло стальным обручем. Я рухнул на солому, продолжая надсадно кашлять, кое-как сумел поднять глаза на нее и прошептал:

- Почему?..

- Прости, Арман, - она вновь набросила на лицо капюшон и поднялась, - ты слишком много знаешь.

Елена была просто в ярости, щеки раскраснелись, глаза горели, но это вызывало лишь издевательскую ухмылку у сарков, который напрочь отказались пропускать ее к коменданту тюрьмы, где содержался де Кавиль.

- Да как вы смеете?! - воскликнула она, когда один их схватил ее за руку. - Я дочь графа Фионского!

Это вызвало новый приступ веселья у сарков. Однако обоих оборвал резкий окрик на их родном наречии.

- Ради Господа, дайте ей войти, - произнес следом еще кто-то, в ком Елена сразу узнала Лежара.

Она прошла мимо неохотно расступившихся сарков в просторный кабинет коменданта, который в тот момент занимали кюре и де Сен-Жамон.

- Я требую встречи с де Кавилем, - твердо заявила она.

- Боюсь, это невозможно, - прогнусавил Сен-Жамон.

- Не имеете права, - горячо возразила Елена, готовая драться до конца.

- Простите, мадмуазель, - вступился за Сен-Жамона Лежар, - но это невозможно потому, что шевалье де Кавиль скончался этой ночью.

- Я желаю видеть его тело, - непреклонно стояла на своем Елена.

- Мы не станем препятствовать вам в этом, - оборвал уже открывшего рот Сен-Жамона Лежар, - но уверяю вас, мадмуазель, это не слишком подходящее зрелище для столь юной и впечатлительной особы как вы.

Елена ничего не ответила ему, лишь замерла, выжидательно глядя на обоих и гордо вскинув подбородок. Сен-Жамон и Лежар проводили ее в холодное помещение тюремного морга, посреди которого на столе лежал Арман де Кавиль, до подбородка накрытый простым серым куском белой ткани.

- От чего он умер? - севшим голосом спросила Елена.

- Вероятно от тоски по своему эльфийскому приятелю, - выступил из темного угла Жан-Франсуа, неслышно последовавший за ними из кабинета коменданта, где также занимал самый темный и неприметный угол. - Они ведь были так близки, что спали в одной комнате и вместе ходили к мадам Бовари.

- Жан-Франсуа, - укоризненно покачал головой Лежар, - как можно отпускать такие шуточки при даме, да еще и своей сестре.

- Я этого так не оставлю, - неожиданно для всех твердо произнесла Елена. - Я поеду в Эпиналь. Убийство королевского ученого... - Ее голос сорвался, она вздрогнула и прижала ладони к лицу.

- Нет, сестричка, не плач. - Жан-Франсуа подошел к ней, обнял единственной рукой за плечо. - Идем отсюда. Тебе здесь нечего делать. - Он увел безвольную сестру, не сопротивлявшуюся ему.

- Самое интересное, - усмехнулся Сен-Жамон, когда брат с сестрой ушли, - что ни один врач не может понять от чего он умер.

- Все в руце Господней, - ответил ему Лежар. - Похороните это как должно.

Жану-Франсуа в тот вечер вновь стало плохо. Мать нашла его около резной статуи, изображающей Мать Милосердия, он стоял на коленях, заливаясь слезами и звал сестру. Салентинка по рождению Жермона де Вьерзон была женщиной сдержанной и расчетливой, она не бросилась успокаивать сына, а отправилась искать кюре Лежара, у которого это получалось гораздо лучше. Более в этом деле преуспевала лишь Елена, но звать свою дочь графиня Фионская не собиралась, она давно разочаровалась в младшем ребенке и железной рукой пресекала все намерения Жана-Франсуа вовлечь сестру в их организацию.