– Я понял, Саныч, я вспомнил… ты скажи им там, что я денег дам… много… всем дам… пусть заберут меня отсюда… я заплачу… сколько надо… пусть только заберут… я не хочу тут… Саныч!
– Тихо, Гаврилыч, тихо. Не дергайся только, нельзя тебе – рана откроется. Ты не ссы, завтра нас по-любому эмчеэсники снимут, там же Вика с Васькой остались, они сообщат, куда надо. Все нормалек будет, подумаешь – поломался слегка. Я вот на Памире в восемьдесят шестом поломался, думал – все. По кусочкам собирали. А у тебя так – херня. Еще денек покантуемся тут, народ подойдет, и начнем спускать тебя потихонечку. Ну, а там, сам знаешь, импортные костоправы, да за твои-то бабки починят тебя – как новенький будешь. Через пару часиков таблетку еще дам, чтобы не ломало так, с утра повязку поменяю. А сейчас лежи, нельзя тебе шевелиться.
…Все произошло на спуске с вершины.
Утром вышли из лагеря чуть позже, чем планировали, да и весь путь до вершины оказался продолжительнее обычного – Дарганов сильно устал. Преодолев склон вершинного купола и выйдя на седловину, он не менее двадцати минут с хрипом и матюками восстанавливал дыхание. Последние двести метров – подъем от седловины до восточной вершины – он прошел «на автопилоте». На предвершинном взлете Саныч закрепил веревку, по которой клиент должен был жумарить последние метры. Движения Дарганова были то замедленно вялыми, как у зомби, то вдруг становились беспорядочно-резкими, когда он в последних усилиях пытался ускориться, бросками передвигать тело вперед и вверх.
На вершине пробыли минут десять. Дарганов, повалившись на снег, судорожно и шумно дышал, абсолютно равнодушный к потрясающе красивым видам. Саныч взял у него фотоаппарат, сделал несколько панорамных снимков, запечатлел клиента на фоне уходящего на запад зазубренного массива Большого кавказского хребта, близкой западной вершины, подступающих с юга гор Грузии. Дарганов, в отличие от большинства восходителей, не проявил к фотосессии особого интереса, будучи всецело поглощен проблемой восстановления дыхания.
Пошли вниз, когда было уже начало третьего. Саныч понимал, что они чуть выбиваются из графика, – спуск с вершины рекомендуется начинать не позже часа, поскольку во второй половине дня, даже если с утра стоит идеальная погода, в районе господствующей вершины нередко образуются локальные зоны плотной облачности, которые иногда даже несут в себе снежные заряды. К тому же, гида беспокоило физическое состояние клиента, – переход до лагеря предстоял долгий, местами с крутыми, требующими собранности и внимания спусками, а Дарганов выглядел крайне измотанным. Поэтому обратно шли не по пути подъема, Саныч решил чуть сократить путь, не обходить небольшое поле ледника слева, а выйти к морене, на которой находились стоянки, напрямик.
Саныч шел первым, опытным глазом выискивая на поверхности голого льда полосы белого снега, под любой из которых могла оказаться слегка прикрытая снежным покровом трещина. Дарганов тащился сзади, метрах в тридцати. Между ними по льду свободно змеилась веревка. Дарганов шел из последних сил, его шатало, периодически заносило в сторону, в результате чего он заметно отклонялся от пройденного гидом пути. Он помнил о полученной еще утром, при выходе из лагеря, строжайшей инструкции: по леднику двигаться след в след. Он видел цепочку отметин, оставляемых на льду кошками гида, но придерживаться этой линии было выше его сил, все мысли были только об одном – дойти. Тем более что черная полоса морены была уже видна и казалась совсем близкой. Вскоре на ней уже можно было различить красную точку палатки. Саныч периодически оглядывался, бросал короткие подбадривающие фразы, не забывая при этом напомнить об осторожности:
– Давай-давай, Гаврилыч. Чуток осталось. За мной строго держись, не отклоняйся.
Дарганов не отвечал. Он не испытывал сейчас никакой радости от покоренной сегодня вершины, у него просто не осталось сил на подобные эмоции. Страшно хотелось пить, во рту было абсолютно сухо, любая попытка пошевелить языком вызывала боль, словно по нёбу проводили раскаленным наждаком. Ноги, казалось, двигались сами по себе, выполняя заложенную в них программу, время от времени заплетаясь, сбиваясь с ритма и помимо воли уводя в сторону.
После того, как он впервые разглядел вдали палатку – желанную цель, обещавшую кружку крепкого горячего чая и полное расслабление в теплом спальнике, остатки мыслей о возможной опасности окончательно вылетели из головы, а напоминания Саныча, на которые он уже давно не обращал никакого внимания, стали даже раздражать.
Он провалился в тот момент, когда в очередной раз позволил одеревеневшим ногам сойти с прямого пути, сделав пару заплетающихся шагов вправо.
Правила поведения (а значит, и выживания) в горах, как и все правила, написанные кровью, в любой ситуации диктуют людям последовательность действий лаконично и недвусмысленно. При движении в связке, в случае срыва на склоне или провала в трещину, человек должен громко выкрикнуть команду «Срыв!». Своим криком он дает всем, кто идет с ним несколько коротких мгновений, пока выбирается слабина веревки, чтобы успеть «зарубиться». Услышавший команду «Срыв!» падает вперед, в падении перехватывая ледоруб и с силой втыкая в лед его клюв, надавливает на лопатку ледоруба двумя руками и наваливается плечом, чтобы загнать глубже. При этом бьет двумя ногами по льду, втыкая передние зубья кошек. Если успеть проделать все это до рывка натянувшейся веревки, есть шанс удержать сорвавшегося от дальнейшего падения. Все гиды, ведущие коммерческие группы, всегда, независимо от декларируемого участниками опыта, находят время для проведения ледовых тренировок.
Сан Саныч, ходивший в горах четвертый десяток лет, имевший за плечами экспедиции на гималайские восьмитысячники, сам неоднократно ломавшийся на ледниках и скалах, слишком часто за свою карьеру видел, как жестоко и быстро горы наказывают за хвастливое самомнение, за пренебрежение правилами и за бесшабашный авантюризм. Поэтому еще до начала подъема на контрфорс он целый час гонял уставшего и злого клиента на пологом склоне ледника, отрабатывая технику работы с ледорубом и траверса ледяного склона, после чего вновь и вновь заставлял повторять действия в критических ситуациях. Непривыкший к подобной муштре Дарганов возмущенно пыхтел, периодически чуть слышно бормотал «Тоже мне, блин, мальчика нашел», всячески изображал свое недовольство, но открыто протестовать не решался.
Однако когда правая нога вместо твердой ледяной опоры встретила податливую снежную мякоть, которая мгновенно поглотила ботинок, после чего с тихим шуршащим треском пошла вниз, увлекая с собой почти метрового радиуса кусок поверхности вокруг, Дарганов не вспомнил ничего из заученного на тренировке. Вместо четкого и громкого «Срыв!», прозвучало тихое и досадливое «А-а, б….я!».
Почувствовав, что проваливается, Дарганов не выпрямил сведенные вместе ноги, как это нужно было сделать, а резко махнул ими, инстинктивно пытаясь нащупать опору. Опору он нащупал, – правая кошка зацепила стену трещины, и энергия маха ноги загнала передние зубья в лед. Дарганова резко крутануло, послышался треск выламывающегося коленного сустава, и падение он закончил метрах в трех от поверхности почти вниз головой. Если бы он в таком положении упал на дно, то наверняка сломал бы шею, но трещина внизу резко сужалась, и он просто воткнулся в ледяной клин, сильно ударившись головой и левым боком. Падая, он выпустил из руки ледоруб, темляк которого не был одет на запястье, как это положено по правилам. Ледоруб, пристегнутый к усу самостраховки, совершал падение отдельно от своего хозяина, в сужение влетел перпендикулярно стенкам трещины, острием древка уперся в лед и встал в распор. Дарганов, уже тормозясь о сужавшиеся стенки, налетел на собственный ледоруб, и острый клюв, прорвав куртку, воткнулся ему в левое плечо.
Саныч все-таки услышал тихий и совсем «не уставной» возглас клиента. Чутье опытного гида подсказало, что это не просто машинально вырвавшееся проклятье споткнувшегося или слегка оступившегося человека, и он, не раздумывая, метнулся на лед. Он не успел полностью «зарубиться», но рывок оказался на удивление слабым, веревка натянулась в тот момент, когда Дарганов уже почти затормозился внизу.
