– А что, забавно… Иди, Поль, а я посмотрю и, может быть, – за тобой! – дядюшка поднял бокал.
– И не надо транжирить свои копейки. Пока ты здесь, – я твой меценат и спонсор. Ура, обеспеченным народовольцам!
– Урра! – ответствовал племянник, и бокалы сошлись в хрустальном звоне.
– Что вы, сумасшедшие? Какой народ? Мальчику нужно идти в филармонию, оперный театр, эстраду. На телевиденье, наконец!
– Всё было, всё надоело! Не было самодеятельности. Кстати, прекрасное двухкоренное слово – «сам делаю»! Вполне совпадает с моим божественным предназначением. Ура первому самодеятельному творческому коллективу «Бог Саваоф и компания»!
В глубине дачи зазвонил телефон.
– Странно, кто бы это мог быть? – пробормотал Соломон и вышел.
– Я знаю, что тебе нужно, Аполлон. Тебе нужно жениться. Ты уже вполне, так сказать…
– Половозрелая особь, тётушка, половозрелая!
– Фу, Аполлон, фу! Я говорю дело. Пойдут детки – и сразу всё встанет на свои места.
– Что ты! Чур меня! Ты что, забыла? Я же пробовал! И вообще, любовь не только не картошка, а именно то стихийное яблоко, которое поранило лысину Ньютону. Ну а я…
Ей-богу, лучше в дым напиться,
Чем в молодых годах жениться!
Подумай только, что в жене
Хорошего? Уж при луне
С ней прятаться в садах не будешь,
Побед любовных вкус забудешь,
И говорить о них не смей
Ревнивой стражнице своей.
И днём и ночью твой покой
Нарушен хитрою пилой,
Что ранит очень постепенно,
Но к сроку сточит непременно
Мужское «Я» твоё, как дуб
На землю валит червя зуб.
И о бюджете разговоры
В твоём мозгу просверлят норы
И все былые кутежи
Там не оставят и межи.
А как начнут плодиться дети,
Так тотчас радости все эти
Семейной жизни в сотни раз
Умножатся. Печальных глаз
Тогда не оторвёшь от быта.
И будет молодость забыта,
И будешь, как прекрасный сон,
Ты вспоминать свой юный звон…
Нет, камня пусть ударит град,
Чем этот жуткий дантов ад!
Нет, петля лучше тигры злой,
Что называется – женой!
– Боже мой! – воскликнула тётушка.
– Да, тётушка. С эмансипацией и феминизацией перегнули палку. Забыли, что мужчина биологически ориентирован на цель и победу, а женщина – на стабилизацию и гармонию. Женщина, у которой одна из основных божьих программ – жертвенность и охрана семейного очага, должна многим жертвовать во имя гармонии и продолжения рода человеческого. В том числе, конечно, и взбрыкивая иногда и как бы ускользая, дабы азарт и восторг удачливого охотника в мужике не угасал. Но именно – как бы! А главное всё-таки – кормить и хвалить, кормить и хвалить!
– И быть всегда готовой к любви! – добавила тётушка.
– Ну, без этого вообще не о чём говорить! Кривой, косой, горбатый, безногий, большой, маленький, худой как щепка и толстый как бочка, бедный, богатый, удачливый и не очень – мужчина всегда должен чувствовать себя дома солнцем и главой. Вот как ты это делаешь. Ты хоть и подначиваешь Соломона, но всё время чувствуется, что в семье он – король, император и президент. Женщина – то окружение, которое делает либо короля и мужчину либо раба и тряпку. И прежде всего – для самой себя! Или подвигает на подвиги, или загоняет в бутылку. Понимаешь, сначала задавят мужика, а потом его же и обвиняют в том, что он не мужчина. И плохо ведь самой бабе без стороннего мужского характера. Плохо! На том же биологическом уровне плохо.
Скучно, в конце концов. Нельзя солнцу быть луной, а луне – солнцем!
– Бедный мальчик… – тётушка бережно поправила слегка растрепавшиеся джунгли роскошной шевелюры племянника.
Дверь веранды хлопнула.
Тётушка и племянник вздрогнули.
На пороге стоял дядюшка.
Глаза у него были круглые.
«Золотая» молодёжь
Жена ответственного работника уронила в унитаз бриллиант, и уже четвёртые сутки по всему дому грохотали очумелые сантехники.
– Не там ищите, дяденьки! – замечал каждое утро малец, сопровождаемый молодой мамочкой в садик. – Надо за голодом искать. В очистных соолужениях!
– Не учи учёного! – мрачно парировал уже нетрезвый предводитель команчей и блудливо фиксировал свой помутневший стереоскоп на мамаше.
Видимо, устами младенца и на этот раз глаголила истина, так как бриллиант как в воду канул. Зато из подвала появился на свет разбуженный канализационной канонадой отпрыск потерпевшей. По его виду сразу было ясно, что очередная дружеская попойка опять не пошла впрок.
– Одно добро сплыло, другое всплыло! – с трудом уняв тошноту, заметила соседка.
Встряхнувшись, как пёс после купания, отпрыск прищурился и стрельнул в чистое голубое небо огненным глазом. Мелко задрожав от восторга, а может быть, и похмелья, он хрипло загундосил: «А русалка – вот дела! – честь недолго берегла и однажды, как смогла, родила!..».
В тесном кругу тёплой компашечки ему был уважительно присвоен весьма козырный псевдоним – Бес, и поэтому всю свою сегодняшнюю жизнь он посвятил героическому оправданию столь высокого звания.
Итак, отпрыск одного из самых верхних звеньев партийных функционеров, закатив глаза и неритмично дёргаясь, самозабвенно пел.
То ли услышав, то ли уловив шестым чувством призыв родной крови из-за угла дома не замедлила появиться слегка растрёпанная наследница известного и очень уважаемого и в тех… и в этих… и прочих определённых кругах бандита-торгаша.
Полукриминальное дворянство и абсолютно криминальное купечество встретились!
Взаимопонимание было полное!
– Тебя ищет милиция! Ходят слухи, что ты опять проломил черепок какому-то студентику.
– Довысказывался… Интеллигент! – Бес презрительно сплюнул. – Ему, понимаешь ли, наше правительство не по вкусу пришлось. Ну, стукнул слегка… Дис-с-сиденты, мать твою!..
Судя по высказываниям, Бес был ярым патриотом существующего порядка. Его жизнь ему нравилась, и он крутил её на всю катушку. Иногда, правда, неожиданно для окружающих этот орёл начинал истерически плакать и одновременно хохотать, понося всех и вся и даже самого себя последними словами, но это почти всегда приписывалось излишне выпитому и странному, почти болезненному, увлечению философской литературой.
– Хлюпик-то отдал богу душу! – продолжила русалка.
Ни один мускул не дрогнул на помятой подушке физиономии Беса.
– А! Врачебная ошибка. Да туда ему и дорога! У нас таким не место. Треплют языками, треплют, а сало русское едят!
Последнюю фразу Бес взял не из Толстого или Бердяева. Это была любимая поговорка его далеко не русских предков.
– Ну, ты даёшь! – гордо восхитилось дитя торгового магната. – Но слюнтяй-то… Как ни крути – мокруха!
– Ерунда! Родаки (родители) высушат! Да и причём тут я, если медицина у нас отпадная? – уверенно успокоил «настоящий парень» и плотоядно почесал под ложечкой. – Пора вделять! Как с тугриками?
– Хоккей! – стандартно отреагировала подруга и шмякнула по сумочке одутловатой лапкой с брызгами крупных бриллиантов.
– Ну, поехали!..
Бес ещё раз, но уже с удовольствием, сплюнул и, приклеив свой верхний левый манипулятор к бедру торговой русалки, завихлял на опохмелку и кормёжку.
В отличие от Беса, Камиль не принадлежал к привилегированному сословию, а был потомком пролетариев умственного труда. Тут всё было проще, но опять же не без некоторой доли определённой философии. Протрудившись какую-то часть жизни на заводе слесарем и заочно закончив юрфак, глава семьи занимал одну из ключевых должностей в местной прокуратуре. Прекрасная же половина главы была воспитанницей детдома. Благодаря тоже упорному труду и полуголодному существованию она реализовала свою мечту и, закончив институт и аспирантуру, получила кандидатскую степень.
