Вечерело.
На веранде, за белым роялем, сидел облачённый в махровый халат свежевымытый Аполлон.
Он вяло музицировал.
В тиснёных кожаных креслах финского гарнитура из карельской берёзы возлежали дядюшка и тётушка. Посасывая через пластмассовые трубочки гранатовый сок, они мирно переругивались.
– Ты стал недалёким человеком, Соломон!
– Я? Недалёким? Хм…
– Да-да – ты! Это другим можно втирать очки, а я-то тебя вижу насквозь. Меня не обманешь! Ты вот так живёшь и думаешь, что это хорошо.
– Ну да – это плохо!
– Плохо, Соломон, плохо! Ты отупел, зарос жиром, перестал видеть людей и уж тем более понимать их. А ведь у тебя был талантище! Я помню, когда мы с тобой впервые встретились, ты сразу сказал, что я – это всё! Ты был провидец! А теперь ты стал похож на этих вурдалаков…
– С кем поведёшься, кисонька. С кем поведёшься…
– А ты не водись! – тётушка капризно оттопырила мизинец.
– А ты в финские кресла не садись! – в тон ей усмехнулся дядюшка.
– Чем эти упыри будут сидеть, так лучше уж я.
И вообще – мир хижинам, война – дворцам! – тётушка причмокнула, всасывая очередную порцию сока.
– Правильно, о моя хижинка! – рассмеялся Соломон и дребезжащим голоском тоненько проблеял: «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой!».
– Слышу звон бубенцов издалёка! Может, подыграть? – тут же откликнулся Аполлон и взял несколько мажорных аккордов.
– Ты сильно изменился, Поль, – вместо ответа заметил дядюшка. – Мне кажутся несколько странными твои мысли…
– И изречения! – закончил племянник.
– Да-да! И потом, что это за маскарад был на тебе сегодня? Кепка… Какой-то сумасшедший лапсердак… У тебя же должен быть прекрасный вкус!
– Шоковая одежда, дядюшка! Дорожно-шоковая! Скучно мне! Невыносимо скучно! Тоска разъедает, как ржавчина! Собственно, поэтому я здесь и сижу… в вашей благословенной Алма-Ате! Днём сердцебиения… страхи какие-то… а ночью… Вчера во сне я разрубил топором голову маме… Освободил от боли… Она так молила меня об этом!.. Так молила!.. Вот!.. Опять началось… – Аполлон схватился за пульс и побледнел.
– Соломон, ты изверг! У нас такое горе! – тётушка отставила стакан и всхлипнула.
– Я понимаю, но надо держаться… Крепиться…
– А почему надо? Для кого? – прерывисто откликнулся племянник. – Кому нужен этот театр масок? Нет, господа, сам не испытаешь – другого не поймёшь!
Аполлон склонился к роялю и, нервно наигрывая «К Элизе», продекламировал: «Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг исчезнет при слове рассудка; и жизнь, как посмотришь с холодным вниманием вокруг, – такая пустая и глупая шутка…».
– Печорин! Вылитый Печорин! Бедный мальчик!..
Тётушка опять всхлипнула.
– А?.. – просипел племянник и, неровно дыша, уставился в своё бледное отражение на крышке рояля. – Впрочем, конечно… намешано всякого… Наверное, есть и что-то своё, но что? Может быть, ты скажешь, о жрец самых честных местных правил? Ты же мудр, как твой библейский предок!
– Не знаю, Поль, не знаю…
– И я не знаю…
Бурные переливы аккордов ударили по хрустальным побрякушкам люстры, и Аполлон выдал на всю мощь своего великолепно поставленного голоса:
– «Передо мной веков бесплодных ряд унылый проходит. Властвовать Землёй наскучило. Без наслажденья я сею зло. Нигде ему не нахожу сопротивленья…». Нет, господа! Нет и ещё раз нет – зло я не сею! По крайней мере специально… И вообще, похоже, что я на грани… Моя мама не вписывалась в социально удобную женщину, но она была для меня и папой, и мамой, и бабушкой, и дедушкой. Я всем обязан ей! Всем! А она растаяла, как свечка… На глазах… Саркома, граждане! Злокачественное новообразование!.. И метастазы! Метастазы, чёрт бы их подрал!.. Она была тёплая, когда я её хоронил! Почему? Почему?.. Она не умерла! Она занималась йогой! Она умела отключаться! Это была каталепсия! Да-да – она не умерла! Я закопал её живую! Живую!..
У Аполлона задёргались плечи.
– Мальчик, дорогой, не надо… Не надо!..
Тётушка подбежала к племяннику и, глотая слёзы, обняла. Дядюшка тоже растерянно заморгал и суетливо поднес стакан с соком:
– Ну, ладно… Ладно… Выпей… Легче станет…
Страдалец сделал глоток и с досадой тряхнул рукой:
– Чёрт знает что! Зачем живём? Что суетимся? Что выигрываем? Все мы, как только родились, уже проиграли, потому как умрём!
Аполлон ещё раз тряхнул рукой, но уже более решительно:
– Впрочем, наше дурацкое мельтешение… Убери эту изжогу, дядюшка, и неси шампанское и ананас. Я на кухне видел это заморское чудо. Мама у меня была… Да что теперь говорить! Всё равно откапывать поздно… Тем более что она завещала…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо, остро!
Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! и берусь за перо!
Стрекот аэропланов! беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! крылолёт буеров!
Кто-то здесь зацелован! там кого-то избили!
Ананасы в шампанском! – это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грёзо-фарс…
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!
Аполлон снова взялся за пульс и ещё нервно, но уже облегчённо вздохнул:
– Вот, пожалуйста! Отпустило! Вегным кугсом идём, товагищи!
Через несколько минут все пили шампанское и, смеясь, рассказывали друг другу анекдоты и весёлые, вполне правдоподобные истории. Слегка захмелевший дядюшка позволил себе даже посетовать на свою, весьма не хилую, судьбу:
– Деньги в наше время – ерунда! Что на них купишь? Нужны связи!
– Фройндшафт энд френдшип?
– Вот именно! Я всегда тонко чувствовал конъюнктуру. Сейчас все крепко повязаны друг с другом…
– Как в шайке-лейке!
– Ещё безобразней, Поль, потому как по мелочам. И вообще, не я породил этот бордель, а бордель породил меня. По своим способностям я мог быть вторым Плевако или первым дипломатом, но всё это не очень-то требуется и не очень-то оплачивается в наше время. На хорошее дело таланту путь неперспективен. В гробнице талантов мы живём. В гробнице!
И тут уж, как говорится, спрос требует предложения, а для них… – дядюшка ткнул пальцем в люстру, – нужен я такой. Снабженец! Козырная шестёрка! И знаешь, Поль, у меня так называемых друзей почти столько же, сколько абонентов в телефонной книге, но случись что – все отвернутся. Впрочем, может быть, и не все, и то потому, что мне слишком много известно такого… – дядюшка брезгливо сморщил нос.
– Как вверху играют, так внизу и пляшут!
– Истина! Великая истина! Впрочем, что я тебе рассказываю. У тебя же самого богатейший опыт…
– Вот именно! Поэтому я и хочу не работать, а трудиться. А может быть, я хочу и чего-нибудь другого?.. Не знаю… Одно ясно – устал я ломать перед каждым подонком шапку своего ума и таланта.
Люди посланы делами.
Люди едут за деньгами.
Убегают от обиды, от тоски.
А я еду, а я еду за мечтами,
За туманом и за запахом тайги.
С завтрашнего дня я завкультмассовым сектором одного из ваших местных клубов!
Тётушка оторвалась от журнала мод и в ужасе всплеснула руками:
– Что ты! Бог с тобой, Аполлон! С твоим образованием! С твоими талантами! И потом, там же платят копейки!
– Искусство принадлежит народу, тётушка! Вот я и иду в народ. А деньги… Есть у меня… На ближайшие пять лет хватит.
