Так как гений, несомненно, понятие историческое, приобретающее свой истинно материальный вес далеко после физической смерти индивида, то будем считать название этого эпизода условным.

Есть категория людей, которые всегда чего-нибудь боятся, так как страх у них врождённый, сформированный где-то в период образования индивидуальной ДНК. Ещё не родившись и даже не предполагая, что это должно скоро случиться, они, сами того не зная, каждой клеточкой боятся, что не родятся.

Появившись же на свет, боятся, что не выживут.

Когда выжили и уже начали кое-что соображать, вполне осознанно начинают бояться, что не доживут.

Когда дожили – что не сживутся.

Когда сжились – что не переживут.

Когда пережили – что вовремя не умрут.

Когда умерли…

Тут нам уже не дано знать, чего эти бедняги ещё продолжают бояться, хотя, опираясь на религии, собственное воображение и интуицию, предполагать можно многое.

И всё-таки если выстроить в одну шеренгу сто таких органических трусов, то можно и среди них найти одного, а может быть, и двух, способных совершить даже от того же испуга храбрый поступок. А если собрать в кучу тысячу трусов, то в этой толпе может обнаружиться и чужеродное тело смелого по природе и воспитанию зеваки, выясняющего причину скопления в одном месте такого большого количества трясущихся особей.

Так вот Федя был смелым человеком – он писал и говорил правду!

Естественно, что его никогда и нигде не печатали и всерьёз не воспринимали.

Это совсем не значит, что те, кого печатали, лгали. Просто их правда особенно глаз не колола и, обходя рифы социальных и природных закономерностей, шибко не тревожила. Даже профессиональные сатирики не решались поднять глаза вверх, против течения – к истокам, и смотрели лишь вниз – по течению, указывая на уже образовавшиеся заторы, а не на места, откуда несло мусор. Следствием этого было то, что не успевали благодарные труженики ликвидировать один затор, как тут же образовывался новый, и зачастую – в совершенно непредвиденном месте.

Сизифов труд народа благ стране не прибавлял, и некоторые литературные угодники чувствовали от этого дискомфорт. Неудобно становилось таскать на себе скафандр позорных связей и унизительного попрошайничества. На какие-то мгновения разум отключался и чего только не звучало… К их счастью, это случалось нечасто и в основном в кругу семьи. Да и то с оглядкой на жену, которая вполне могла оказаться стукачкой. Среди богемы ходили чёрные истории о спрятанных в холодильниках магнитофонах и вызовов на собеседование в КГБ.

Федя же всегда плыл и смотрел против течения, то есть вверх, и не понимал, почему выше министров ошибающиеся, корыстные или просто бездарные смертные прижизненной гласной критике не подлежат. Сейчас он шёл вместе с Аполлоном по улице Космонавтов. Новоиспечённый директор с удовольствием вдыхал свежий, ещё не загазованный автомобилями кислород раннего утра и выдыхал не менее свежий CO₂, а художественный руководитель размахивал руками и, сильно сутулясь, что-то горячо доказывал. Он двигался наскоками и толчками, умудряясь при этом быть всё время рядом. На его буйной голове красовалась роскошная фетровая шляпа со старомодными широкими полями.

Миновав первую клиническую больницу и прямо за ней расположенный центральный городской морг, коллеги услышали нарастающий рокот человеческой говорильни и тут же попали в толпу снующих, стоящих и сидящих в пыльной придорожной азиатской траве размякших граждан с кружками в руках и бутылками водки за пазухой. Невесть каким доблестным поборником плана прямо к забору морга была прилеплена пивнушка с красноречивой надписью «Прохладительные напитки». Тут постоянно имелось свежее пиво и стабильный контингент клиентуры.

– Федя, уйми на минутку свой фонтан. Перед нами достопримечательность города! Мечта покойника – питейное заведение «У морга»! Заглянем? – неожиданно сказал Аполлон и, не дожидаясь ответа, врезался в толпу.

– Куда, куда, здесь очередь! – загудела потревоженная хмельная братия.

– Народный контроль, граждане, народный контроль! А ну, пропусти! Я тебе говорю, дядя, а не председателю месткома местной покойницкой! Ну?.. А тебе, папаша, уже хватит. Да не падай, не падай, папаша! Держись! Твой час ещё не пробил!

Аполлон придал устойчивое положение запойному пожилому отцу семейства с безвольной улыбкой и двумя намертво вмурованными в узловатые пальцы кружками.

У самого окошка стоял мальчик лет двенадцати. В каждой руке он держал по пустому пятилитровому бидону.

– Отец, слышишь, рубит, а я отвожу? Так, малец?

– Чё-ё? – малец агрессивно выдвинул своё пролетарское плечико.

– Ничё!

– Чё-ё?

Малец начал наскакивать.

– Капчё! Свидание окончено!

Аполлон мягко оттеснил пружинно сопротивляющегося подростка и просунул голову в пивной загашник.

– Бонжур, камарад! Пару кружек – и живо!

Камарад – нахальный молодой брюнет с волосатыми руками – выпучил глаза:

– С Луны свалился, да? Нет кружек!

– Народный контроль, беби, народный контроль! Снятие сливок за счёт пенок при мне не состоится! Быстро наливай, быстро! Трудящимся ждать некогда – у них план!

Уверенность и чувство юмора клиента неожиданно были оценены и кружки появились и наполнились.

– Пей, плотник! – вытирая слёзы смеха, сказал брюнет.

– Народный контроль, граждане, народный контроль! Дегустационный сеанс и гипноз пены!..

Толпа замороченно потеснилась и выдавила Аполлона, держащего в вытянутых руках два наполненных до краёв запотевших сосуда.

– Принимай, Федя, и можешь продолжать фонтанировать!

Федя машинально отпил глоток и, по причине занятости правой руки, взмахнул левой:

– А чем фонтанировать-то? Бухгалтерша у нас хроническая алкоголичка. Заведующая костюмерным цехом – бездельница и убеждённая аферистка. А киномеханик – всё это вместе, да ещё и какой-то патологический бабник! Причём, несмотря на то, что одной ноги у него нет. Видимо, как-то компенсирует… Это, Поль, кадры, за характеристику которых я могу поручиться и уволить которых нет никакой возможности. Наум Аркадьевич – и тот махнул рукой. Он на Народных театрах уже вконец измучился. Вот там, кстати, люди новые, и их я ещё не знаю…

– Неприглядная живопись… – Аполлон с удовольствием втянул очередную порцию пива.

– Я не сгущаю краски – есть и хорошие люди.

– Ну-ну интересно…

– Прежде всего – вахтёр тётя Паша. Она же кассир, контролёр, билетёр и гардеробщик. Следующий – рабочий сцены Первутинский. Он же столяр, бутафор и мастер на все руки. И, наконец, руководитель кружка юных иллюзионистов, он же фотограф, он же эпилептик – Наум Миронович Веллер!

– Наум?

– Да. Тёзка Наума Аркадьевича. Его протеже… Совершенно замечательная личность! Но больной…

– Разнообразно живём, разнообразно. Да ты пей, пей, Федя!

Федя переложил кружку в левую руку, сделал ещё глоток и взмахнул правой рукой.

– А!.. Если бы хорошие люди погоду делали… А то одна погань с небес сыпется. Живя в этой атмосфере, я каждое утро просыпаясь, говорю себе, что я – дерьмо!

– И как? Помогает?

– А как же! Никаких иллюзий и разочарований. Чувствую себя на своем месте – в сортире жизни!..

– Пойдём, поэт, взорим, вспоём у мира в сером хламе!.. – Аполлон несколько картинно полуобнял Федю за плечи.

– Нет, правда, Поль, подумай только – меня называют инакомыслящим! Мне, видишь ли, не нравится социализм. Да нравится он мне, нравится! Так нравится, что голову готов положить. Только нет его! Нет – и всё тут! Ни развитого, ни никакого другого! Социальная защищённость каждого – это же мечта человечества! Дурят народ! Понимаешь, дурят! Военно-бюрократический централизм вместо социализма! Кому-то становится выгодно, чтобы одни и те же личности стояли у руля, и вот уже появляются изменения о сроках выборности. Да и вообще, что это за выборы? Кто кого выбирает? Мы их или они нас? Блефонация, Поль! Дешёвый спектакль! И главное, все всё видят, всё понимают и молчат! Молчат, как в танке! Одно только и слышно: «Ах, мяса не хватает! Ах, молока нет!». Потому и не хватает, что в головах не хватает! Все ленинские нормы извращены, исковерканы! Коммунисты превратились в позорнейшее безгласное канцелярское быдло! Знаешь, Поль, Рим погиб от разврата – партийный аппарат поражён им же!