— Да ну тебя, — повторил уже в третий раз.

От слов друга тревога только увеличивалась, и уже совершенно не хватало никакой силы воли, чтобы её задавить.

***

Был поздний вечер, когда на пороге магазина возник Септум. Заметив достаточно многочисленную очередь, он замер у самого входа, ожидая, когда я всех обслужу. Выглядел тот очень нервным: сжимал руки в кулаки, постукивал носком кеда по полу и всё время смотрел на меня, отчего мне становилось как-то неловко и неуютно. Когда последний покупатель покинул магазин, Септум едва ли не бегом понёсся ко мне, но резко и как-то испуганно остановился буквально в сорока сантиметрах от меня, уже явно вторгнувшись в моё личное пространство. Он стоял так несколько секунд, а потом опустил напряжённый взгляд и хотел уже отступить назад, но я, притянув обратно, прижал его к себе.

— Если хочешь обнять, нужно просто брать и обнимать. Ничего сложного.

Тот облегчённо выдохнул мне в самое ухо и обхватил мои рёбра так крепко, что те едва не хрустнули.

— Снова школа? — поинтересовался я участливо.

Тот молча кивнул.

— Всё будет хорошо, — заверил его, не пускаясь в расспросы. — Ты справишься. Ты со всем обязательно справишься. Школа — это ведь не на всю жизнь. Осталось совсем немного. Всё, что не убивает, делает нас сильнее.

— Если верить этому, я должен уже стать качком, — хмыкнул грустно.

— Вот выдержишь это — и точно станешь самым настоящим качком. Все проблемы и сложности одним ударом будешь сметать!

— Взрослые обычно говорят иначе. Говорят, что всё что у меня сейчас — мелочи. Ведь дальше, во взрослой жизни, всё будет только хуже.

— Ну знаешь, если прислушиваться к таким взрослым, жить вообще не захочется, — фыркнул. — Никакая проблема, волнующая и задевающая тебя, не может быть мелкой. Одни и те же трудности просто могут восприниматься людьми по-разному. Поэтому серьёзность их меряется исключительно чувствами человека. К примеру, двое задолжали доклад по какому-либо предмету в школе. Проблема у них одинаковая. Но один может тревожиться и переживать из-за того, что не успевает или у него попросту не выходит это сделать, а другой махнул на всё рукой, а потом без зазрения совести просто сделал всё хоть бы как. Понимаешь? Люди не имеют права заявлять, что твоя проблема — вовсе не проблема, лишь потому, что для них она таковой не была. И взрослые заморочки вовсе не важнее и не сложнее подростковых и детских. Нельзя обесценивать чужие страдания. Проблемы кажутся несущественными лишь тогда, когда они уже решены и прошло достаточно времени, чтобы воспоминания о страданиях поблекли.

— Хосок, — его голос звучал приглушённо.

— Да?

— Ты стал моим антидепрессантом… — совсем перешёл на шёпот.

— Эй, это звучит почти также по-дурацки, как и фраза про личный сорт героина, — рассмеялся.

— Может быть. Но всё равно, спасибо… И спасибо, что позволил мне стать твоим младшим братом.

— Я думал, тебе это не нравится.

Септум на это ничего не ответил, лишь отстранился сразу, стыдливо отводя взгляд.

Фигура Септума маячила сквозь стеклянные двери магазина, и я беспрестанно косился на него, обслуживая новоприбывших покупателей. Меня никак не покидала мысль о том, что он может исчезнуть из моей жизни также легко и стремительно, как и ворвался в неё. Нужно было уже что-то с этим делать. Потому что терпеть становилось просто невыносимо.

Закончив с последним покупателем, я тоже вышел на улицу. Было уже совсем темно, и в воздухе сеялась мелкая надоедливая изморось, только нагнетая атмосферу и добавляя некого трагизма и без того разрывающим меня чувствам.

— Септум.

— Ты чего? — он обернулся и поспешно спрятал за спину сигарету. — Иди внутрь.

— Ты мне правда так ничего и не скажешь?

— О чём ты? — он направился к урне.

— Можешь продолжать, — разрешил.

— Но ты же… Тебе же не нравится запах…

— Потерплю.

Он, искоса глядя на меня, нерешительно поднёс сигарету к губам.

— Так и не собираешься назвать мне хотя бы своего имени?

Я больше не мог проявлять выдержку. Никак не мог. От самообладания остались лишь считанные крупицы.

— А что в нём такого важного? Тебе ни к чему его знать.

— Вот как? То есть несмотря на то, что я уже достаточно продолжительное время рядом с тобой, я так и не дослужился до того уровня, который зовётся «доверие»?

— Почему ты так говоришь? Ведь я с тобой куда более откровенен, чем с кем-либо и когда-либо в моей жизни.

— Извини конечно за сравнение… — отрывисто произнёс я, из последних сил стараясь не повышать голоса. — Но я чувствую себя грёбаной шлюхой. Потому что ты просто приходишь, когда тебе захочется и уходишь, когда тебе вздумается. А я? Я ведь и при всём желании не смогу с тобой связаться, когда мне вдруг приспичит. По-твоему, это нормально?

— Я могу больше не приходить. Раз уж тебя это так напрягает.

— Ну да. Это ведь именно тот вывод, который напрашивается, — прошипел запальчиво.

— Ну, а что ты хочешь от меня?! — вспылил. — Я не скажу своё имя! И что?! Что теперь?!

— Я важен тебе? Хоть чуточку?

— Не дави на меня этим.

— А вот ты мне важен. Нет ничего, что было бы мне важнее тебя.

— Чон Хосок, следи за своими словами, — процедил, сжав зубы. — А то я могу тебя неправильно понять.

— А тут нечего неправильно понимать.

— Вот только прозвучало это так, словно ты влюблён в меня.

— А это так и есть, — увиливать и выискивать оправдания уже надоело.

Его глаза растерянно забегали по тротуару, а сигарета, зажатая в пальцах, мелко задрожала.

— Септум, — я подошёл ближе. — Я хочу быть рядом с тобой всегда. Но не в качестве старшего брата. Понимаешь, о чём я?

— Я не могу тебе нравится, — потрясённо замотал головой. — Такого просто не может быть. Ты лжёшь. Тебя же во мне раздражает абсолютно всё. Начиная с внешнего вида и заканчивая тем, что я делаю, — и в качестве доказательства тряхнул сигаретой, с которой сразу же посыпался пепел.

— Уже не раздражает. Я готов принять в тебе всё что угодно.

— Звучит слишком невероятно, — затянувшись в последний раз, бросил окурок в урну.

— Ты мне правда нравишься. Неужели я не заслуживаю знать хотя бы имя того, кто мне нравится?

— Я… не хочу, чтобы ты встревал в мою жизнь.

— Ясно, — я грустно улыбнулся. — И правда, с чего я вообще решил, что ты можешь ответить мне взаимностью? Кто я такой? Чем мог привлечь? Я слишком обычный для тебя. Даже деньгами расположить к себе не могу. Универ и тот не закончил, пришлось бросить его и идти работать долбаным продавцом. Неудачник.

— Не говори так, ты вовсе не обычный и никакой ты не неудачник.

— Тогда, — я направился к нему, заставляя того пятиться к стене, — начнём встречаться? — и, одной рукой прижимая его к стене, второй ухватился за его подбородок. Мне казалось, что я просто сойду с ума, если не коснусь сейчас этих влекущих губ. Больше ждать я был не в состоянии.

— Ты что делаешь? Я же… Я же курил, — попытался остановить меня, но мне уже было всё равно.

Я целовал его медленно и нежно, бережно смакуя такие желанные губы, пока сердце в груди заходилось частыми, гулкими ударами. В голове было пусто, лёгким уже не хватало воздуха, а на губах был неприятный привкус никотина. Но это всё казалось абсолютно неважным. Даже металлическое кольцо совершенно не мешало. Мне просто хотелось растянуть этот момент на целую вечность. Но Септум на поцелуй совершенно не отвечал. Весь скованный и напряжённый, он просто ждал, когда я закончу. И от этого становилось дурно.

Я отстранился, тяжело дыша и всматриваясь в его лицо, пытаясь уловить в нём хоть какие-то эмоции.

— Мне пора, — не смотря мне в глаза, парень вытер рукавом губы и быстрым шагом направился прочь от магазина.