Ближе к вечеру Гарри навестил Поттеров, чтобы вручить заготовленные подарки. Близнецы были в восторге от двухметровой сборной модели «Левиафана» — самого большого военного корабля XIX века, — да и сам Гарри, впервые увидев его на витрине неприметного маггловского магазинчика, радовался не меньше этих двоих сейчас. Лорду Рикарду, казалось, пришлась по вкусу трость с серебряным набалдашником, ну или по крайней мере он умело сделал вид, что ему нравится. Нельзя было сказать того же самого о леди Алессандре: может, у Гарри был дурной вкус (никаких «может», так и было) и выбранный им платок годился только для роли половой тряпки, а может, она всё ещё подозревала в нём бастарда лорда Рикарда или вовсе, несмотря на все доводы и доказательства, считала его Рованом — сыном Рикарда от первого брака, умершим много лет назад. Чушь, конечно, но Гарри мог понять её опасения: он свалился как снег на голову всем им, быстро втёрся в доверие к её мужу, проводил слишком много времени с её детьми и, в отличие от неё самой, чем-то внешне походил на каждого из этой семьи. Какой человек — какая женщина — не счёл бы это подозрительным?..

Настало время для рождественского ужина. Индейка, запеченный картофель и брюссельская капуста, пудинг, принесённый Батильдой, — всё пахло просто изумительно. Они собрались за столом. Аберфорт, скучающе подперев подбородок рукой и обводя всё это унылым взглядом, явно не выглядел так, будто происходящее — лучший праздник в его жизни. Не лучший вечер. Не лучшая компания. Не лучшее настроение. Время тянулось медленно, неизменно отмеряя час за часом. Пламя стоящих на подоконнике свечей, подрагивая, отражалось на оконном стекле и рябило, словно что-то усердно пыталось его погасить. За окном сгущалась кромешная тьма, одинокие снежинки медленно падали и тут же, едва соприкоснувшись с мокрой землёй, таяли. Ужин давно остыл. Аберфорт, окончательно потеряв терпение, собрался было подняться наверх, но Геллерт приказал ему сесть. Едкая перепалка, в ходе которой Гарри только и делал, что морщился, как от зубной боли, закончилась ничем, разве что отношения между младшим Дамблдором и Гриндевальдом стали ещё хуже, если такое вообще было возможно. Аберфорт заперся в своей комнате, напоследок крикнув что-то про нелепость происходящего и чужаков, слишком много возомнивших о себе. Геллерт, покачиваясь на задних ножках стула, медленно выходил из себя, злясь на всех и на себя самого — тоже. Потеряв последние крохи терпения, он с грохотом опустил стул на передние ножки и притянул к себе бутылку вина. Он вытащил пробку и плеснул в бокал заигравшую в тусклом свете алыми бликами жидкость. Гарри не мог на него злиться за это: он и сам был близок к тому же самому. Альбуса до сих пор не было, хотя в своём последнем письме он обещал вернуться ещё несколько часов назад. Ни вестей, ни посланий.

— Как думаешь, — царапая столешницу, тихо обратился он к Геллерту, — что-то случилось?

— Ничего не случилось, — буркнул тот, крутя в пальцах бокал и пытаясь что-то в нём разглядеть. — И я не думаю, а знаю. Такое уже случалось, и я так же сидел за этим столом, разве что один, — он поднял взгляд на Гарри. — Год назад.

У Гарри уши горели. Он отвёл взгляд. Год назад Альбус остался в Хогвартсе и не поехал домой, чтобы Гарри не пришлось справлять Рождество в гордом одиночестве. Вместо этого в гордом одиночестве справлял Рождество Геллерт. И сейчас, оказавшись на его месте, Гарри испытывал небывалый стыд, потому что вот оно, это пожирающее заживо чувство, о котором ему когда-то рассказывал Гриндевальд, которое так живописно демонстрировал. Которое испытывал Гарри в этот самый момент. Дикая смесь ревности, страха, одиночества и безысходности. Но нет, твердил он себе, перебивая, перекрикивая внутренний голос, это не может быть правдой, Альбус совсем не такой, и раз он задержался, значит, на то есть причины. Если он не вернётся домой на Рождество — на то есть причины. Если он даже записку не смог отправить — на то есть причины. Главное — убедить себя в этом.

Время шло, приближалась полночь. Альбус так и не появился. Геллерт переместился на подоконник в компании кота и глядел в ночь. Решив, что ждать уже бесполезно, а день был долог и полон приключений, Гарри убрал со стола еду и посуду и остановился посреди кухни, растерянно озираясь. Что теперь? Пойти спать? Никакого праздника, никакого сказочного духа? Ещё раз прокрутить весь этот день — а особенно вечер — в голове? Он ожидал, что это Рождество будет особенным, а на деле оно оказалось самым печальным на его веку. На обоих его веках.

— Геллерт.

Гарри подошёл ближе и, дождавшись, когда тот обратит на него внимание, протянул большую алую коробку.

— Что это? — непонимающе глядя то на него, то на подарок в его руках, с недоверчивым видом спросил Геллерт.

— Краски, кисти, другие штуки, назначения которых не знаю, — сконфуженно пробормотал Гарри. — Продавец сказал, это самое лучшее, что было в магазине. В любом случае, ничто не мешает тебе выбросить это, если придётся не по вкусу.

Всё ещё неверяще глядя на него, Гриндевальд принял коробку и неаккуратно сорвал обёртку. Он торопился так, будто был ребёнком, ждавшим это Рождество целый год и загадавшим Санта-Клаусу подарок мечты, но выглядел так, словно не был ни капли заинтересован. По правде говоря, что касается живописи, в этом Гарри был полным профаном, поэтому пришлось последовать совету продавца — пожилого мужчины в фартуке, множество раз перепачканном в краске, которая уже въелась в саму ткань. Оценив его внешний вид, он решил, что мужчина по меньшей мере любитель со стажем и на его выбор вполне можно положиться. Однако придётся ли подарок по вкусу Геллерту — совершенно другое дело.

— Ты не должен был, — наконец выговорил Геллерт, бережно закрыв коробку и оставив её на подоконнике. — Но спасибо, Гарри.

По его губам скользнула тень улыбки: не так много, но уже хоть что-то. Гарри обнял его — быстро, почти незаметно, и тут же отстранился.

«Пойдёшь со мной спать?» — чуть не сорвалось с языка, но он вовремя одумался. Прозвучало бы это совсем не так, как он хотел. Вместо этого он спросил:

— Останешься здесь?

Гриндевальд молча кивнул. Гарри вздохнул. Ну в самом деле, чего он ещё ожидал? Устало потерев виски, он направился к лестнице. Третья ступенька скрипнула — он специально ступил на неё, чтобы досадить — себе или Геллерту. Обоим. Ещё ступенька. И ещё, и ещё, и ещё одна, и он был уже почти на втором этаже, когда услышал оглушающий грохот отворившейся и стукнувшейся о стену входной двери и тихие ругательства, послышавшиеся снизу. Сердце пропустило удар, словно уже догадывалось, что — кто — это там внизу. Как безумный, Гарри понёсся вниз, перескакивая через две ступеньки разом, и, не глядя, — ему это и не нужно было, — бросился на тёмную фигуру, заслоняющую дверной проём.

— Эй-эй, полегче, маленький ты чертёнок, — тихо засмеялся Ал, обнимая его в ответ и теснее прижимая к себе. Его дыхание опаляло кожу, а само присутствие одновременно грело, пьянило и будоражило. От Альбуса пахло холодом, чем-то хвойным и, как всегда, пряностями и шоколадом. Гарри вдыхал этот запах и не хотел разжимать руки, будто и в самом деле был упрямым пятилеткой. — Чуть с ног не сбил!

Гарри отстранился и, сделав шаг назад, скрестил руки на груди. В этот же момент из кухни выглянул Геллерт и, будто бы не веря собственным глазам, прислонился к стене, оставшись чуть в стороне. Всё ещё злится? Гарри бы не удивился, ему и самому было неприятно, но это постепенно отходило на второй план.

— Ты опоздал! — обвиняюще бросил он, прищурив глаза. — Ты пропустил Рождество!

— А вот и нет! — в тон ему ответил Альбус, закрывая дверь и снимая мантию. — Неправда! У нас ещё есть несколько минут. Всё потом, поторопимся, быстрей, быстрей!

Подгоняя Гарри, Альбус чуть ли не бегом помчался на кухню — в поисках чего-нибудь сладкого, не иначе. Геллерт увязался следом, всё ещё выглядя крайне недовольным.

— Ты пропустил праздничный ужин.