— А тебе зачем это, Эванс? И откуда ты знаешь о хоркруксах? — подозрительно прищурившись, Геллерт вплотную подошёл к нему.

— Нашёл упоминание в одной книге, — пожав плечами, Поттер улыбнулся, мол, не бери в голову, ерунда. — Стало интересно, захотел узнать и подумал, что уж кто-кто, а ты что-то да знаешь.

— Да? — Геллерт выгнул бровь. — И почему уж кто-то, а именно я должен знать?

— Ну как же, — Гарри таинственно улыбнулся, но на самом деле не мог сообразить, как бы лучше ответить. — Ты фанатик магии, да к тому же этот ваш загадочный мрачный Дурмстранг, который, как дементор, высасывает из детей все положительные эмоции.

— Стереотипы, — Гриндевальд фыркнул, сморщив нос, но тут же снова стал серьёзным. — Эванс, — загробным голосом позвал он, — у меня нос горит.

Гарри внимательнее осмотрел его лицо и, не сдержавшись, хмыкнул.

— Ты обгорел, — весело оповестил он, разведя руки в стороны. На самом деле, изнутри его просто разрывало от рвавшегося хохота: весь день Гриндевальд ломался, словно кисейная барышня, всячески прятался от палившего солнца, но вышло с точностью до наоборот. — Надо обмазать тебя сметаной.

— Нет, спасибо, Блэкфайр отлично справится с простым ожогом, — скривился Геллерт.

— Но он отдыхает, — резонно заметил Гарри, уже загоревшийся идеей обмазать Гриндевальда сметаной. — Ты же не хочешь его беспокоить, правда?

Геллерт действительно с огромной трепетностью относился к птице, холил и лелеял её. Иногда Гарри даже заставал его за философскими разговорами с фениксом, которые при его появлении тут же стихали. Гриндевальд смерил его убийственным взглядом, таким, что, будь Поттер несколько слабонервным, испугался бы говорить что-либо ещё или предварительно обдумывал бы каждое слово в течение нескольких минут. Но всё же он молчал, а значит, не возражал, что можно было расценить как согласие.

Достав из шкафа банку со сметаной, которая приятно холодила руки, Поттер почерпнул немного и равномерным слоем размазал по лбу, переносице и щекам Геллерта. Тот был хмурым. Нет, даже не так. Он был мрачнее туч за окнами, хотя ливень был весьма внушительный. Всё-таки не сдержавшись, Гарри громко захохотал, так, что в уголках глаз выступили слёзы. Через минуту, кое-как успокоившись, он прочистил горло и постарался хотя бы притвориться серьёзным, но заметив, как Гриндевальд стирал с лица сметану, снова разразился хохотом, стараясь перехватить его руки. Геллерт отбивался, явно оскорблённый таким отношением, и первое, что пришло Поттеру в голову, — поцеловать его. Он никогда не делал этого по своему желанию прежде — в те считанные разы, когда они целовались, инициатива всегда исходила от Гриндевальда. Но теперь Гарри чувствовал некоторого рода власть над ним и своё собственное покровительство.

— Скоро пройдёт, не бесись ты так, — отстранившись несколько мгновений спустя, тихо обронил он.

Снова повисло молчание, но лёгкое и очень уютное.

— Геллерт, — позвал Поттер.

— Гарри.

— А ты сам когда-нибудь задумывался о создании хоркрукса? Я имею в виду… — договорить он не успел, так как Гриндевальд прервал его взмахом руки. Отвечать, несмотря на это, он не спешил.

— Я человек, — медленно и отчётливо проговорил, наконец, он, заглядывая Гарри в глаза. Поттер видел в них презрение и отвращение, но в кои-то веки они были направлены не на него. — И я горжусь этим. И я хочу остаться человеком.

Необъяснимое тепло переполняло Гарри. А ещё — гордость и необъяснимая уверенность, что всё будет хорошо. Он так много хотел сказать в ответ, так много поведать, раскрыть, облегчить душу, просто нести какую-нибудь чушь, но произнёс лишь короткое:

— Я рад.

*

Будни в кафе тянулись своей чередой: пасмурный душный Лондон, запах выпечки, короткие перебежки от столика к столику, хмурая язвительная Лидия (точно, это всё пагубное влияние Дурмстранга), разношёрстная масса посетителей, среди которых тем не менее, словно павлин среди ворон, выделялся один — Марк. Загадочный смутно-знакомый «охотник за раритетами», как однажды он сам представился, стал частым посетителем кафе, регулярно приходил на чашечку чая и неизменно уходил только перед самым закрытием. Гарри списывал это на возникшую между ним и Лидией некую связь, но не замечать его частые косые взгляды в свою сторону не мог. Это было просто невозможно, он чувствовал их из любого угла, из любого помещения, словно чёрные бездонные глаза жгли ему спину.

Марк, никогда не лезший за словом в карман, умел поддержать любой разговор и нередко сам рассказывал различные истории, каждая из которых, как и рассказчик, казалась Гарри смутно знакомой, словно то были сказки из далёкого детства, когда-то рассказанные матерью. Но ведь то была абсолютная чушь: мать его умерла, а если и рассказывала что-то, то он был слишком мал, чтобы запомнить, кроме неё же было просто-напросто некому. Да и Марка он на самом деле не знал и впервые увидел в тот вечер, когда купил фениксов. Но Поттера необъяснимо тянула его загадочность, недосказанность, спрятанная за потоком слов, и странные ощущения от его присутствия рядом, будто в ожидании чего-то дурного пальцы неприятно покалывало.

Марк приносил цветы — коричневые розы, которых теперь в кафе стараниями Лидии было полно. В розах тоже было что-то такое — притягивавшее и отталкивавшее одновременно. Каждый раз, когда в голове Гарри мелькала мысль, что розы были очень красивы, он напоминал себе, с чем они были связаны. Теплицы профессора Райне в Хогвартсе, а ещё в Хэллоуин, когда Райне же… бр-р. Даже сейчас вспоминать об этом было мерзко. Но они всё равно притягивали, а их плотный навязчивый запах кружил голову. В отличие от Марка и роз, в профессоре не было ничего притягивавшего внимание, так что взаимосвязи не наблюдалось совершенно никакой, и это сводило Поттера с ума. В тот же день, когда вспоминал о профессоре Райне, Гарри решил поговорить с Марком.

Вечер клонился к ночи, и в кафе остались только он, Лидия и Марк. И, пока Лидия разбиралась с бумажками и книгой учёта, Гарри подсел за столик к Марку, поймал его взгляд и без долгих предисловий начал:

— Вы мне кажетесь хорошим человеком, Марк.

— Как и вы мне, Гарри, — расслабленно улыбнулся тот, крутя в руках чашку с остатками кофе на дне.

— А ещё мне кажется, что мы всё же знакомы. Это странно, не думаете? — Гарри нахмурился, давая понять, что этот вопрос действительно не на шутку его волновал.

— Действительно, — Марк повёл бровью, с преувеличенным вниманием разглядывая кофейную гущу. — Как такое может быть, если мы никогда прежде не встречались?

— А может, встречались? — вопросом на вопрос ответил Поттер, наклонившись чуть вперёд. Возникло странное чувство дежавю, будто подобное уже происходило с ним раньше, будто он вот-вот готов был поймать ящерицу, и главное было — не ухватиться за хвост.

— Навряд ли, — Марк в извиняющемся жесте развёл руки в стороны и чуть склонил голову. — Я никогда прежде не видел вас. Да и насколько я знаю, вы прибыли… — он откровенно замялся, но нашёл, что сказать, — сюда около года назад, а я всё это время вплоть до нашей первой встречи был в Индии, где и нашёл, к слову, тех самых фениксов.

— Откуда мне знать, что вы не обманываете меня? — прищурился Гарри, сохраняя всё тот же спокойный тон. Упоминание его прибытия было крайне подозрительным и всколыхнуло в нём новую волну паранойи.

— Какой для меня в этом смысл?

Голос Марка звучал вкрадчиво, спокойно, гипнотизирующе, будто тот старался что-то внушить, отвлечь внимание и одурачить. И следовало признать, у него это отлично получалось. Но Поттер не собирался сдаваться, он был намерен выведать все тайны, которые так умело скрывал этот Марк, вывернуть наизнанку все закоулки его души, потому что намёки, случайно брошенные фразы и беспокойные ощущения тревожили его всё сильнее.

— Я закончила. Идём? — раздался за его спиной голос Лидии.

Гарри обернулся. Смотрела и спрашивала она, конечно, не его, но, что касалось разрушенных планов, те принадлежали как раз ему.