Теплый ласковый день клонился к вечеру – и до сих пор ничто не указывало на присутствие людей в лесу. Эллисон вдруг заметила, что стала не в меру болтливой, на душе у нее было неспокойно. Она выстраивала одну версию за другой: например, во время их последнего витка мог разойтись какой-нибудь шов на обшивке кабины – это почти все объясняло. Гипоксия подкрадывается совершенно незаметно: разве не так погибли три советских пилота в самом начале освоения космоса? Тогда, черт возьми, становится понятным, почему их с Квиллером воспоминания такие неясные и путаные. Каким-то образом маневр вхождения в атмосферу был прерван, и они оказались в австралийских джунглях… Нет, этого не могло быть, если неполадки случились на последнем витке. Возможно, они сейчас на Мадагаскаре. В этой республике их вряд ли примут с распростертыми объятиями, придется прятаться, пока разведывательные отряды ВВС не обнаружат место катастрофы… Спасательная бригада может прибыть в любой момент – например, морской десант под прикрытием с воздуха.

Ангусу это объяснение показалось малоправдоподобным.

– А Купол? Ни одна страна не смогла бы построить такую штуку, чтобы мы об этом не узнали. Могу поклясться, что она на километры уходит в небо.

Он махнул рукой в сторону второго солнца на западе. Сквозь густую листву было трудно разглядеть оба светила, но по пути сюда с места катастрофы Эллисон и Квиллер имели возможность понаблюдать за ними. Когда Эллисон, прищурившись, смотрела прямо на фальшивое солнце, она видела овал неровной формы – настоящее солнце явно отражалось от какой-то громадной изогнутой поверхности.

– Я знаю, что эта штука очень большая, Ангус, но она не может быть материальной. Возможно, это оптический обман, вызванный перемешиванием слоев воздуха.

– Ты смотрела только на ту часть, что находится высоко над землей, где нет ничего, кроме неба. Но если забраться на высокое дерево, можно увидеть, как у самого основания купола отражается береговая линия.

– Гм.

Эллисон не требовалось забираться на дерево, чтобы поверить Квиллеру. Она просто не могла согласиться с его объяснением.

– Посмотри правде в глаза, Эллисон, мы оказались в совершенно незнакомом нам месте. Однако надпись на могильном камне доказывает, что мы по-прежнему на Земле.

Могильный камень. Такой маленький по сравнению с Куполом – и еще более необъяснимый.

– Ты считаешь, что мы попали в будущее?

Ангус кивнул:

– Ничего другого не остается. Не знаю, как быстро могла стереться надпись на камне: мне кажется, мы перенеслись не больше чем на тысячу лет вперед. – Он ухмыльнулся. – Обычный временной интервал для Бака Роджерса[13].

Эллисон улыбнулась в ответ:

– Лучше уж Бак Роджерс, чем последний ремейк «Планеты обезьян».

– Да, мне тоже не понравилось, как там убили «лишних» путешественников во времени.

Эллисон бросила взгляд сквозь густое зеленое покрывало леса на второе солнце. Всему этому обязательно должно найтись другое объяснение.

Они еще несколько часов проспорили, договорившись в конце концов, что дадут версии «Спасение с Мадагаскара» двадцать четыре часа на подтверждение. После этого доберутся до побережья и пойдут вдоль него, пока не обнаружат какие-нибудь признаки присутствия человека.

Поздно вечером они услышали свистящий вой, который быстро превратился в оглушительный рев.

– Самолет!

Эллисон вскочила на ноги.

Ангус взглянул на небо и на радостях чуть не начал приплясывать. Темная, похожая на стрелу тень пронеслась над их головами.

– Это же А-511, господи! – ликовал Квиллер. – Ты оказалась права, Эллисон!

Он обнял девушку.

Самолетов было по крайней мере три. Воздух гудел от рева двигателей. Серьезная операция. Третья машина кружила примерно в трехстах метрах от того места, где прятались Эллисон и Квиллер. Один из новых десантных самолетов Сикорского, на таких летала только морская пехота.

Квиллер бросился по узкой тропинке к ближайшему самолету, Эллисон, прихрамывая, поспешила за ним. Вдруг Квиллер схватил ее за руку. Девушку резко развернуло, и она чуть не потеряла равновесие. Пилот показал на спускающийся самолет, различимый в просвете между густыми ветвями деревьев.

– Пейсли? – только и смог выговорить Ангус Квиллер.

– Что?

И тут Эллисон заметила. Нижняя треть крыла была покрыта узором пейсли. А посередине красовалась буква «фи»… или «тета». Ничуть не похоже ни на одну военную эмблему из тех, что доводилось видеть Эллисон Паркер.

Атмосфера открытого шахматного турнира совсем не изменилась за последние сто лет. Гость из 1948 года удивился бы, увидев изготовленную вручную плисовую одежду и странные стрижки. Но самое главное: неформальная обстановка, напряженная работа мысли, тишина в зале, длинные столы и ряды участников разных возрастов – эта картина показалась бы гостю из прошлого хорошо знакомой.

Изменилось только одно, хотя гипотетический путешественник во времени не сразу заметил бы эту перемену. Участники играли не в одиночку. Командное участие в турнире не разрешалось, однако практически все серьезные игроки имели помощников, обычно в виде серой коробочки, пристроившейся возле шахматной доски или на полу у ног игрока. Сторонники более консервативных методов предпочитали небольшую клавиатуру, которая связывала их с компьютерными программами; другие, казалось, вовсе не пользовались посторонней помощью, но время от времени их отсутствующий взгляд останавливался на какой-то точке в пространстве. Совсем немногие шахматисты относились с презрением к любым видам программистской магии и были игроками в старом, привычном смысле слова.

Вили принадлежал к категории наиболее удачливых сторонников этого принципа. Он бросил мимолетный взгляд на шахматные доски, стараясь определить, кто здесь настоящий шахматист, а кто только притворяется. Там, где кончался игровой стол, в открытые окна огромного павильона можно было увидеть синюю полосу Тихого океана.

Вили заставил себя вновь сосредоточиться на игре, безуспешно стараясь не обращать внимания ни на столпившихся возле стола зрителей, ни на своего противника. Они едва вышли из дебюта Руи Лопеса – так, во всяком случае, вчера вечером Джереми называл положение на доске, – но у Вили уже возникло хорошее предчувствие относительно исхода этой партии. Просматривалась интересная возможность атаки на королевском фланге, если только противник не приготовил какого-нибудь сюрприза. Это будет пятая победа Вили подряд. А отсюда и собравшаяся вокруг них толпа. Вили оставался единственным участником турнира, не пользовавшимся помощью процессора, который до сих пор не потерпел ни одного поражения. Он улыбнулся своим мыслям: возникла совершенно непредвиденная ситуация, но она доставляла Вили огромное удовольствие. Им никогда никто не восхищался (если не считать его воровской репутации в Нделанте). Было бы очень неплохо продемонстрировать этим людям, какими бесполезными на самом деле являются их машины. На время Вили даже забыл, что дополнительное внимание к его персоне может помешать им незаметно ускользнуть с турнира, когда придет время.

Вили еще секунду смотрел на доску, а потом двинул вперед ладейную пешку, начиная последовательность ходов, исход которых был предопределен. Он нажал кнопку своих часов и только после этого наконец поднял глаза на противника. Темные карие глаза смотрели на Вили. Девушка – или женщина, приблизительно двадцати пяти лет – улыбнулась, словно она ожидала этого его хода, наклонилась вперед и поднесла к виску наушник своего процессора. Мягкие черные волосы рассыпались по ее руке.

Прошло почти десять минут, и зрители начали постепенно расходиться. Вили просто сидел и делал вид, будто бы он вовсе и не смотрит на девушку. Она была почти такого же роста, как и он, лишь немногим выше полутора метров. Вили никогда до сих пор не доводилось видеть такую красавицу. Он мог просто сидеть рядом с ней и молчать, не пытаясь завести разговор… Ему вдруг захотелось, чтобы их партия продолжалась бесконечно.