–Спасибо за предостережение, сестра Мария, – улыбнулась девушка. – Но жизнь на воле – есть жизнь на воле…

–Брак – это не воля для женщины! Ты ошибаешься, девочка! Брак – злейшая клетка, поверь мне! – сестра Мария разволновалась, вспоминая годы собственного супружества, которые теперь, да и тогда, казались ей истинной тюрьмой. – К тому же быть зависимой от неизвестного тебе мужчины… – пробормотала Кандида. – Быть зависимой и от батюшки было не так уж приятно, а он – родной отец! А тут – муж…

– Твой муж и его семья возьмут над тобой полную волю. Они могут даже запереть тебя в четырех стенах, если пожелают! Муж даже может убить свою жену и не будет отвечать за это… – в страхе прошептала она. – И монастырь в такой час покажется желанным убежищем!

–Что ж, с одной стороны это так… – Соледад задумалась. – Но мне почему-то кажется, что все не так страшно. С одной стороны, какая им разница – которая из сестер будет женой их сына: старшая или младшая? Они ведь не знают нас обеих.

–Но ты значительно старше Кандиды, – сказала сестра Мария Урсула.

–Да. Но я вовсе не так стара, чтобы это могло стать серьезным препятствием для брака. К тому же жених мой молод и, я полагаю, что его возраст станет как раз одним из плюсов нашего брака. В письме нашей мачехи доньи Лусии к матери-настоятельнице было сказано, что жених – молодой человек с очень живой натурой и собой недурен (поэтому, к слову сказать, она так настаивала на том, чтобы ты – моя милая Кандида – живо прекратила свои рыдания, ибо столь жизнерадостному идальго может не понравиться хмурая невеста и это бросит тень на донью Лусию!). Поэтому у меня есть основания надеяться, что с ним можно поладить. Вы скажете, сестра Мария, – прервала Соледад добрую свою мачеху, – что живость характера может свидетельствовать как в добрую, так и в дурную сторону. Веселость может обернуться глупостью, живость – безразличием и жестокостью, и так далее. Но риск есть всегда. Кто и как бы ни вступал в брак: по любви ли, или по расчету, с открытыми глазами, или в неведении – любой рискует, ибо никогда не знает, что за человек станет его супруг, ведь нельзя знать даже себя, не то что другого!

–Не могу не признать твоей правоты, Соледад, – ответила ей сестра Мария.

–Итак, он молод, и это его бесспорное достоинство, жизнерадостен и недурен собой. К тому же, мысль о монастыре всегда была противна мне. Никогда я не желала уединенной монастырской жизни и, помнится, в детстве всегда опасалась того, что родители посвятят меня Богу, потому что не чувствовала в себе ни малейшего к тому призвания. К браку же, напротив, я не чувствую отвращения. По-моему, нет ничего лучше удачного брака и доброй семьи, хотя такое везение дано не каждому. Но попытаться может всякий! Я желаю быть женой, желаю быть матерью – доброй и веселой для мужа и для детей, желаю угождать всем домочадцам и особенно семейству мужа. А главное, я чувствую в себе силы именно для этого поприща, а ни для какого другого!

–Благослови тебя Господь, дитя мое! – сказала сестра Мария. – Быть может, если бы я рассуждала так же, как ты рассуждаешь теперь, когда выходила замуж, жизнь моя в браке сложилась бы счастливее и теперь я не в монастыре проводила свою жизнь, а в большой и дружной семье. Может, и вы были бы счастливее, окажись я такой решительной, как и ты, милая Соледад!

Глава 3.

Как известно, Всевышний дает одной рукой, а другой отбирает. Прекрасная Испания была подлинным примером высшей справедливости, ибо нельзя иметь всего и, кроме того, надобно поверять свои желания разумом. Неумеренность в желаниях всегда грозит бедой.

Как цвела эта воинственная и прекрасная страна, когда, в праведном стремлении отвоевывала христианские земли у мавров. Как полна была житница, как обильна трапеза, когда, примиренные на щедрой земле, жили на ней и испанцы, потомки легендарных иберов, и арабы, и евреи, присоединившиеся к христианской семье. Мараны³, мориски⁴ и мосарабы⁵ пахали, сеяли, жали, в общем, созидали и мирно, или относительно мирно, существовали в воинственной, объединяющейся Испании. Но вот Реконкиста закончилась и скучно стало их католическим величествам! Решили они навести порядок в собственной стране и стали изгонять тех южан, что природою своей, корнями своими уходили в страны еще более южные, чем Испания. Евреи и арабы стали покидать некогда гостеприимную землю и уносить с собою свое трудолюбие и свои умения.

Их католические величества, грустя и томясь в бездействии, направили испанские каравеллы в моря, в дальние походы, на завоевывание новых земель. И – о, радость, – новые земли нашлись и приняли в свое лоно завоевателей, отдавая свои богатства воинственным европейцам. Пришельцы брали полными горстями и везли домой. Карманы их полнились золотом, но – странное дело! – Испания, сама Испания, беднела! Карманы королей и грандов были полны, но страна – страна приходила в упадок, ведь никто не хотел работать. Да и зачем было работать, когда было золото – и на него можно было в любой другой стране купить и сукно, и оружие, и хлеб и все прочее, что нужно для жизни? Пока еще Непобедимая армада⁶ бороздила моря вольно, но близок был час ее гибели, ибо зрела другая великая держава, которая не замедлила отобрать у Испании преимущество в Новом Свете. Это была Англия. Англия в 1588⁷ году погубила Непобедимую армаду и пират Дрейк⁸ сделал Англию Владычицей морей, а останки Армады бесславно погибли в буре у Окнейских островов.

Испания богатела и при этом беднела. Идальго не утруждали себя ни государственными заботами, ни заботой о собственных людях. Питая в большинстве своем презрение к труду, подавали они самый дурной пример окружающим. Богатые и знатные гранды обитали при дворе, расшвыривая казну и блестя серебряными галунами на своих камзолах, ибо строгий и чопорный церемониал испанского двора (самый церемонный и самый чопорный в Европе, ибо у Испанского двора было все самое-самое: самые блестящие гранды, самые богатые одежды, самые церемонные обычаи и прочее) требовал немалых сил и расходов. Некоторые, в ком жив был дух авантюризма и предприимчивости, а также желание доброй наживы, вольно бороздили моря, или служили в армии, или жарились в колониях, укрепляя благосостояние своих семей. Прочие идальго, представители самого многочисленного европейского дворянства, обитали по всей стране. Некоторые из них, как наши герои, были состоятельны и даже богаты, но их было мало, а вскоре и самые блестящие гранды вошли в огромные долги! Большинство же доход имело мизерный и жило, перебиваясь с «солнечного света на гороховую похлебку», как писал один славный знаток дворянской жизни.

Инквизиция мела железной метлой по жаркой испанской земле. Страна была почти мертва, но люди еще жили и рождали удивительные мысли и дела! Все виды искусства процветали тогда в Испании, мысль не замирала ни на секунду: архитектура, живопись, литература – все радовало любопытный глаз и живой ум. Тот, кто оставался на своей земле и имел силы творить – творил и прославлял Испанию, а прочие… Добрый люд любого сословия бежал в Новый Свет и в Европу за лучшей жизнью. Иные нищенствовали, или шли в монастыри. Ни в одной стране мира не было столько монахов и монахинь, сколько было в Испании в те странные годы.

Монастырь св. Урсулы, в котором жили наши сестры, был полон монахинями, происходившими из различных сословий. Но в основном в нем были пострижены дворянки. Монастырь был полон и не раз мать-настоятельница сетовала на это обстоятельство. Ей было бы по душе, если бы монастырь имел вид тихий и пустынный, если бы послушницы отбирались более тщательно и вдовы и старые девы, коих было большинство в монастыре, жили бы на попечении своих семей, а не шли бы от бедности в монастырь.