Революционные события и гражданская война для нашего городка были не менее бурные, чем и повсюду, возможно с той лишь разницей, что наш городок от белых к красным переходил значительно чаще, чем в других местах. Были недели и даже дни, когда власть в городке менялась по нескольку раз, а так как наш дом стоял на углу центрального перекрёстка, то обычно при отступлениях запоздавшие не только бросали через забор в наш двор винтовки и шашки, но иногда даже прятались на сеновале. Иногда забегали в наш дом, забирали что попадало под руку из гражданской одежды и убегали. Особенно опасно и страшно было в те моменты, когда в город входили белые. На одном из таких эпизодов, когда наша мама едва не попала под расстрел, я и хочу остановиться, он запомнился мне на всю жизнь. События эти, как мне вспоминается, произошли в начале мая 1918 года. Хоть май и весенний месяц, но погода была больше похожа на летнюю. Подходили к концу уличные перестрелки, в город входили белоказаки и белогвардейские чешские подразделения. Нас, малышей, мать загнала в самую дальнюю комнату, где сидя на полу, мы ждали когда всё успокоится. Но вдруг мы услышали страшный крик сестры Лены: "Аркадий, Геннадий, бегите скорей во двор, зовите отца, мать уводят!" Мы оба бросились во двор, но нам навстречу бежал отец и кто-то из старших. Василий или Ефим уже сообщили ему о происходящем. Из рассказов старших мы потом узнали, что произошло следующее. В дом вошли три чеха и стали осматривать, не спрятался ли кто-либо из красных. Осмотрев все комнаты в доме, а сколько их было всего, сейчас даже трудно восстановить в памяти, но хорошо помню, что была большая кухня, в которой полной хозяйкой была мама, при которой всё свое свободное время от занятий в гимназии и приготовления уроков, находилась старшая сестра Лена. Рядом с кухней была комната-мастерская. Была и самая большая комната, где в каждый Новый год ставилась большая нарядная елка, а в праздничные дни принимались гости, а в будничные дни принимались заказчики. Кроме того, была спальня родителей и кажется, две или три комнаты детских. Осмотрев все эти комнаты, старший из чехов, возможно офицер, увидел на вешалке у выходных дверей отцовский плащ, быстренько примерил его, пробормотав что-то одобрительное, забрал его и пошёл проводить досмотр во дворе, сарае, погребе и на сеновале. Как выяснилось позже, один из красноармейцев спрятался в родительской спальне. В комнате было темно, сейчас уже трудно припомнить, то ли окна были занавешены, то ли вообще комната была тёмной. Прячась, красноармеец сказал матери: "Вы ничего не видели". Чехи хотя и осматривали спальню, но каким-то образом красноармейца не заметили но, когда они ушли, вошли ещё два казака. Хотя мать им сказала, что чехи здесь всё осмотрели и пошли делать досмотр во дворе, они всё же решили проверить тоже, и проверив более тщательно они обнаружили красноармейца и в злобе повели красноармейца и заодно и мать. Напрасно красноармеец уверял казаков, что мать здесь не причём, что спрятался он сам, ничего не помогло, их увели вместе. Только вмешательство чеха (видимо, он сделал это в благодарность за плащ, а может быть, был вообще человеком более гуманным) помогло освободить маму.

Постепенно бурные события утихли, белогвардейцы были разбиты, и в городе началось восстановление нормальной жизни. Где-то в середине лета 1918 года, вернувшись домой, я бегал играть к двоюродному брату, слышу в доме все плачут, а посередине лежит мёртвый брат Игнат. Он давно болел сахарной болезнью, а в те времена эта болезнь считалась неизлечимой. Тем не менее, кончина его была для всех большой неожиданностью, ведь ему не было ещё и 19 лет. Это было начало потерь в нашей большой семье.

Прежде чем рассказать о занимательном случае, который произошёл со мной при непосредственном участии моего двоюродного брата Мирошки, следует вообще немного рассказать о наших ближайших родственниках. Я очень хорошо помню только родственников со стороны матери, о родственниках со стороны отца всё осталось в неизвестности, или их не было вообще, или они жили где-то далеко, и с ними не было никаких общений. У мамы было два брата старше её, Михаил и Григорий Кляцкий, думаю, вы догадались, что девичья фамилия мамы была Кляцкая. Семья старшего Михаила жила в городе Вятке, семья Григория жила в Томске, а в городе Троицке жила младшая сестра Лиза. Её муж имел в городе свою парикмахерскую, детей у них было трое. Старшая Берта, она была примерно на год моложе Аркадия, затем Илья, ушедший из жизни в молодые годы, и мой сверстник Игнат. Об этой семье я расскажу более подробно, когда буду описывать период моей службы в городе Новосибирске. У дяди Григория, жившего в городе Томске, был всего один сын Борис, о котором я расскажу тоже позднее. В семье дяди Миши было пять детей, самого его судьба забросила в Америку – тогда ведь многие пытались найти свое счастье в этой заманчивой стране.

Когда в Вятке сложилась очень трудная обстановка, тётя Паша, так звали жену дяди Миши, написала моим матери и отцу письмо и попросила о помощи. С согласия родителей они приехали в город Троицк, и вот однажды все они появились в нашем доме в полном составе: тётя Паша и дети в возрастном порядке: Соня, Беля, Мироша, Маня и Леонид, последний по приезде вскоре заболел и помер. Мои наиболее близкие взаимоотношения были с Мирошей. Насколько мне помнится, был он на год-полтора моложе Аркадия. Он был очень умный и хороший парень, с ним всегда было интересно. Прожили они в Троицке немного. Их отец, старый член партии, вернувшись из эмиграции, устроился в Москве и вскоре забрал их к себе. В этот небольшой отрезок времени их проживания в Троицке у нас и произошёл забавный случай на ярмарке-лотерее. Проводилась она в городском саду, кроме массы вещевых выигрышей, были и три наиболее крупных живых – лошадь,корова и баран. Мы с Мирошкой, гуляя по саду, тоже горели желанием попытать счастья, но денег даже на один билет у нас не хватало. Мы с трудом наскребли 8 копеек, не помню каким образом мы достали недостающие 2 копейки, и потом ещё долго раздумывали, в какой кассе взять билет. Однако сейчас даже диву даёшься, откуда была такая надежда, что мы вдруг решили пойти и посмотреть номера главных выигрышей, что мы и сделали. Запомнив номера лошади, барана и коровы, мы стали решать, кому тащить билет. Мирошка сказал: "Тяни ты". Кассирша, получив от меня 10 копеек, покрутила барабан, и я долго копался и ковырялся, выбирая туго закрученные и заклеенные специальным ободком билетики. Когда я вытащил билетик, мы с Мирошкой низко склонили головы, и, развернув билет, увидели какой-то номер, от неожиданности мы даже растерялись, но потом почти в один голос закричали: "Баран! Баран!" Мирошка сказал: "Пошли ещё раз проверим". Вокруг нас быстро образовалась толпа любопытных, в сопровождении которой мы вновь двинулись к барану проверять номер. Убедившись, что мы не ошиблись, мы двинулись к месту выдачи выигрышей, любопытные двинулись за нами следом. Какой-то добродушный подвыпивший дяденька попросил у нас посмотреть на номер, а взглянув на него, а затем на номер, висевший у барана, насмешливо загоготал: "О, чёрт подери, и правда барана выиграли, а ну, ребятня, и я с вами, а то как бы они вас там не надули!" Подойдя к раздатчику, Мирошка радостно и весело сказал: "Дяденька, а ну-ка выдай-ка нам барана". Посмотрев номер, раздатчик было попытался усыпить нашу бдительность, и попытался сбить нас с толку. "Никакой не баран, а…", – но ему даже не дали договорить. Всё тот же добродушный подвыпивший дяденька громким басом заорал: "Ты брось ребятишек обманывать, а ну, подавай сюда барана, мы ведь номера сверяли". Раздатчику ничего не оставалось, как пойти и выдать барана. Под шутки и смех любопытных, прихватив и охапку сена, мы погнали его домой. Всю дорогу на вопросы любопытных встречных – "Никак в лотерею выиграли?", мы хором с сопровождавшими нас любопытными мальчишками отвечали: "АГА". Дома было и смеху, и шуму, а затем стали думать, что же с ним делать и как поделить. Но отец быстро решил проблему: "Гоните его к тёте Паше, только пусть она его сперва подкормит, а уж затем в дело употребляет!" Тётя Паша с семьёй к тому времени уже жила отдельно от нас на другом конце города. И кавалькада с бараном вновь двинулась по городу. И долго ещё было разговору и смеху с этим бараном.