Ляля удивлённо уставилась на мать:

– Ну как иначе – a good book?!

– Во-первых, без «ну». – Валентина моментально вошла в роль строгой

преподавательницы. – А теперь скажи-ка: а что такое тогда the good book?

Ляля, осознавая подвох, молчала, перебирая в голове возможные варианты.

– Сдаюсь, – наконец сказала она. – Не томи душу. Что же это за «та самая хорошая книга»?

– Ну, не обязательно «хорошая», – назидательно произнесла Валентина с какой-то

внутренней рассеянностью, которая так контрастировала с её тоном, и не замечая, что сама стала

«нукать» по примеру дочери, – good ведь можно трактовать не только как «хорошая», но и как

«добрая» или, точнее, «добродетельная», «преисполненная добродетели». Итак, что же такое «та

самая, преисполненная добродетели книга»?

Ляля тупо смотрела на мать.

– Книга о светских манерах? – с надеждой спросила она, предполагая, что книгу ей

раздобыл отец, и недоумевая, почему он не вручил её сам. Жора обожал делать дочери такие вот, исполненные интеллектуального подтекста, подарки.

Валентина с сожалением, как на маленькую, посмотрела на дочь и отчеканила:

– Та самая преисполненная добродетели книга – не что иное, как Библия, Евангелие, –

после секундной паузы, как непонятливой ученице, повторила она. – Запомни и не путай, ради

бога, а то опозоришься где-нибудь в разговоре с американцами. Они, между прочим, набожные.

На мудрость эту я с размаху налетела сама по молодости лет – так что не повторяй моих ошибок.

– Так ты мне даришь Библию на английском? – почему-то всё ещё недоумевая,

переспросила Ляля.

Валентина сделала какое-то неловкое движение плечами, будто поправляя на себе платье:

– Нет. The good book – это не по моей части. Это тебе мог бы подарить и отец. У него,

кажется, есть Библия короля Якова – каноническая английская версия. А я хочу тебе дать просто a good book – что-то типа кулинарной книги. По крайней мере, она построена по лекалам

американских поваренных книг.

И с этими словами Валентина раскрыла обложку, чтобы Ляля могла прочитать заглавие –

«The Joy of Sex». Ляля была так поражена, что даже не успела покраснеть. И вдруг увидела, как

прямо на глазах краснеет мать. Валентина поспешно нарушила её молчание, как будто продолжая

урок английского:

– Стандартное английское выражение – «узнать о птичках и пчёлках». Вот и тебе давно

пора узнать о птичках и пчёлках – и не в общих чертах, а в подробностях. Подробностей здесь

будет хоть отбавляй. Вся интимная жизнь расписана в духе кулинарной книги. Как заниматься

любовью. – Она как-то поёжилась при этих словах. – Пособие для гурманов: закуски, ингредиенты, основные блюда…

Чем больше и торопливее Валентина говорила, тем раскрепощённей она себя чувствовала,

и Ляле показалось, что с погружением в детали, чем дальше, тем более пикантные, мать с

облегчением уходила всё дальше и дальше от чего-то, что её беспокоило. А Валентина тем

временем продолжала перечислять, стараясь заполнить тишину комнаты своим голосом, но при

этом не сбиться на скороговорку:

– Ну и как же гурманам обойтись без французской терминологии? Её тут тоже хватает:

всякие там cassolette, pattes d’araignée, soixante-neuf, flanquette, pompoir… Не буду переводить на

русский – слишком пошло звучит, во всяком случае для меня. Посмотришь в словаре. Короче, всё

это под девизом «Cordon Bleu sex».

Французские слова Валентина произносила с некоторым усилием и жёстким, на

английский манер акцентом, и Ляля снова остро ощутила, как непросто даётся матери этот

разговор. Ей захотелось помочь Валентине выйти из неловкой ситуации, сказать что-то, что

угодно, лишь бы снять напряжённость, и она, не раздумывая, спросила первое, что пришло на ум:

– Тебе эту книгу подарили?

Вопрос почему-то разозлил Валентину, и она с неприсущим ей ехидством парировала:

– Нет, в районной библиотеке взяла! Конечно, подарили. Бывшая ученица с курсов, только

что из командировки вернулась из Скандинавии. Отцу говорить о том, что я тебе эту книгу

показывала, необязательно. Он о ней знает, но армянские корни ему мешают с дочерью говорить

на эти темы. Тем более что там рисунки, и весьма откровенные. Читай, но ему не докладывай –

нам ещё одного инфаркта не хватало! Книгу из дому не выносить, подругам не давать и с ними не

болтать! Ставить в книжный шкаф на место – в заднем ряду, за томами «Истории Второй мировой

войны». И обёртку не вздумай снимать!

Книга уже перекочевала из её рук в руки Ляли, и той не терпелось заглянуть в текст и, паче

того, в рисунки, но она усилием воли старалась не опускать глаза вниз и продолжала смотреть на

мать.

– Знаешь, зачем я хочу тебя с этой книгой познакомить? – вдруг спросила Валентина и

впервые прямо, в упор посмотрела на дочь. Вопрос не предполагал ответа, конечно, и Ляля

смиренно ждала, как послушница в монастыре ждёт назиданий от матери-настоятельницы.

Валентина опять перешла на английский, стараясь произносить все слова раздельно и предельно

отчётливо: Chef-grade cooking doesn't happen naturally… It's hard to make mayonnaise by trial and error… Cordon Bleu sex, as defined here, is exactly the same situation – высокая кулинария по наитию

не получится… Если по-русски: «Сложно приготовить майонез методом проб и ошибок… С сексом

по высшему разряду, как мы его называем здесь, совершенно такая же ситуация». Если бы ты

знала, сколько женщин несчастливы в этом… Посмотри на их лица по утрам в синем московском

троллейбусе. Что ты видишь? Вот то-то! Вот о чём Окуджава не поёт! А я хочу тебе счастья. И в

этом тоже. – Она вдруг изменила тональность голоса, как будто певица, перешедшая в

совершенно иной регистр звучания, и сказала тихо и проникновенно: – Знаешь, самое главное, что

я из этой книги сама почерпнула пока? Послушай: Sex is the most important sort of adult play. If you can't relax here you never will. Секс – это самая важная разновидность игр, в которые играют

взрослые. Если ты не в состоянии расслабиться здесь, значит, не расслабишься никогда. Знали бы

это те самые тётки в троллейбусе!

Валентина с облегчением закрыла дверь в спальню, оставляя Лялю наедине с опасной

книгой. «Британской музы небылицы тревожат сон отроковицы…» Она улыбнулась, вспомнив

портретные изображения автора строк – курчавого шалопая, который, по слухам, испытал те

самые запретные радости секса в соседнем Тригорском – и с матерью, и с дочкой.. Юный

шалопай… Что-то в этом было… Особенно для матери. Такой же шалопай и наглец, как этот,

который и подарил ей на прошлой неделе заветную книжку. Да и как подарил! Мысль о том, что

произошло там, в пустой аудитории после окончания занятий, когда все студенты уже разошлись,

затемно, при потушенном свете, до сих пор бросала её в сладкую дрожь. А она на него,

признаться, и внимания не обращала. Да и мало ли их, студентов, которым она с разной степенью

успешности втолковывала за все эти годы парадоксальную мысль о том, что завершённое время –

всё-таки настоящее! Даром что всё прошло и быльём поросло, а вот поди ж ты, если что-то было в

прошлом, а говоришь ты об этом сейчас, то и время по формальным признакам настоящее!

Но он был упрям и напорист. Всегда! И тогда, полтора или два года назад, когда занимался

у неё. Брал язык если не талантом, то трудом и напором. Так, как он попытался взять её в

прошлую среду. И этот шарф, небрежно обмотанный вокруг воротника-стойки его длинного, до

пят, очень европейского на вид пальто… И кепка – настоящая британская кепка, столь вычурная и

неуместная в московский февральский морозец! Она с удивлением уставилась на него, когда тот

этаким ярким, нездешним петухом нарисовался в проёме двустворчатой двери.