не ждёшь, не рассчитываешь.

– Да, Дровосек, ваши комплименты – это весьма штучный товар. На любителя. Впрочем, в

Москве или, как говаривали во времена Пушкина, на Москве, всегда найдётся барышня, которой

такая «неординарность» будет по душе. Слушай, давай ещё чаю? И ватрушки ты не все

попробовал. У тебя что, плохой аппетит? Ты сохнешь от неразделённой любви? Кто-то разбил твоё

сердце и лишил тебя здорового волчьего аппетита?

Она, конечно, забавлялась с ним, играла, как кошка с мышью, но он всё равно

почувствовал, что ей важно до конца понять, что и кто у него был раньше. И самое любопытное,

ему не было с ней стыдно! Этот вопрос ему никто не задавал. А задали бы, так Савченко покрылся

бы испариной стыда. А с ней? А с ней всё просто и легко, и он, даже не пытаясь соврать, сказал:

– Напускное отсутствие аппетита – это комплекс провинциала. Понимаешь, во всяких

Изотовках бытует мнение, что есть много неприлично и провинциально, особенно перед особами

противоположного пола. Вот я и пытаюсь соответствовать. Там ещё могут ответить на уговоры

поесть: «Ну ладно, только чтоб хозяйку не обидеть». Вот я и думаю, например, что скажут твои

родители, если узнают, что я накинулся на угощение, будто приехал с Голодного мыса?!

– Я всегда могу взять вину на себя. Так что не комплексуй. Я тут, знаешь, на днях

наткнулась на меткое выражение Пушкина, кoму-то он в альбом его записал, кажется: «Желудок

просвещённого человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и

благодарность». Классная фраза, да? Так что хороший аппетит не противоречит образу столичного

жителя, даже напротив. У меня есть для вас сюрприз, товарищ студент. Интересная книга на языке

параллельной математики, то бишь на английском. Допивай чай – и я попытаюсь объяснить тебе,

сколько будет дважды два в этой параллельной системе счёта.

Она шутливо, но настойчиво сунула ему под нос чашку с чаем и аккуратно, двумя

пальчиками подала ещё одну «плачинду». Требовалось отвлечь его внимание. Книгу, как капкан

на зверя, загодя приготовлили в чаще спальни. Пока он послушно пил чай за столом, Ляля тихо,

беззвучно, как охотник, появилась в дверном проёме с книгой за спиной и сказала отчётливым

шёпотом так, что он не мог не обернуться:

– Дровосек, закрой глаза, пожалуйста. И не открывай без моей команды.

Он послушно закрыл глаза, и Ляля, поймав его ладонь, потянула его со стула за собой по

простору комнаты, будто в детской игре, стараясь сбить его с толку и вращая в слепых пируэтах, пока она аккуратно, не щёлкая выключателем, гасила общий свет и снова зигзагами и кругами

влекла его всё настойчивее в угол комнаты, в кресло под торшером, который мигнул ей в глаза

мягким оранжевым светом.

– Не открывай глаза! – повелительно шепнула она, роняя его в широкое кресло и

усаживаясь к нему на колени. – Я раздобыла самый главный учебник жизни. Такого ты в своём

МАИ не сыщешь! – тихо и торжественно воскликнула она. – Открывай глаза и смотри!

Мимо него, куда-то в счастливую и неведомую даль с акварельной бумаги незнакомых

заморских страниц смотрели Он и Она, и становилось ясно, что сейчас их тела встретятся, и его

пиратская борода будет щекотать её груди, и его рука потянется туда, где художник небрежными

быстрыми мазками обозначил лобок с треугольником тёмных волос, таких же тёмных, как и в её

подмышках, а его член войдёт туда, где кончались эти нарисованные волоски. У Вадима стала

бешено пульсировать в висках кровь, и он сквозь нарастающий шум в ушах едва улавливал её

горячечный шёпот:

– Это учебник секса – от арифметики до высшей математики, – шептала ему Ляля,

протягивая раскрытую книгу. – Это сборник рецептов, только не по кулинарии, а того, что ты

можешь делать со мной, если, конечно, захочешь. У нас сегодня первое семинарское занятие, и

общая обзорная тема.

Её голос звучал всё тише и загадочнее, и она всё сильнее прижималась к его боку всем

телом, одной рукой торопливо листая страницы, а другой забираясь между пуговицами его

рубашки и скользя вниз.

– Видишь, меню всех блюд на французском – cassolette, patters d’araignée, soixante–neuf,

flanquette, postillionage, cuissade, saxonus, pompoir.

Она, как в бреду, с тайным удовольствием сыпала этими французскими названиями, ни

одного из которых он прежде не слышал и тем более не мог понять, но ей нестерпимо хотелось

поразить его – в кои-то веки оказаться на недосягаемой для него вышине.

– Мы с тобой всё это испробуем. Хочешь? Хочешь? – ещё более горячо шептала она. –

Только не сразу. Не сразу, но всё! Обязательно всё! Испробуем всё-всё-всё!!! – как заклинание

повторяла она.

Он потрясённо молчал – у него перехватило дыхание, потому что её рука как раз

справилась с пуговицами и проникла ниже – туда, где бунтовала и рвалась наружу его плоть. Она, почувствовав это, одним прыжком вскочила с кресла, почти выкрикнув ему в лицо шёпотом: «За

мной!» – и потащила его в спальню, где горела уютная лампа-ночник в углу и было

предусмотрительно откинуто одеяло на кровати. Ляля, хватая обеими руками за рубашку так, что

чуть не оторвала пуговицы, опрокинула его спиной на кровать и сама ринулась вперёд, мягко

падая на него сверху, чтобы почувствовать сквозь слои одежды его возбуждение.

Он попытался её обнять, но Ляля, словно пловчиха, выныривающая из глубины на

поверхность, подалась назад, выскальзывая юрким движением ящерки из остатков одежды и

оставаясь совершенно голой в свете ночника. Он снова сделал движение вперёд всем корпусом,

намереваясь то ли обнять её, то ли раздеться, но Ляля, давая волю своему звериному желанию,

снова толкнула его обеими руками вниз, на кровать. Этот рецепт, вычитанный в книге, это блюдо

готовила сегодня она одна, и она знала, чем пронять его, своего неопытного, но такого желанного

ученика. Она снова нырнула к нему и двумя руками, ловко и споро, одним движением стащила с

него джинсы вместе с трусами, небрежно и не оборачиваясь швырнула их на пол позади себя. Он

сделал робкую попытку закрыться рукой, чем чуть не насмешил её: как бы ему удалось закрыться

одной ладошкой?! Подавив улыбку и глядя то на его лицо, то на то, что он тщетно пытался

прикрыть рукой, она перенесла вес тела с коленок назад и оседлала своими влажными губками

его ногу.

Савченко резко поднялся ей навстречу и сел на постели – как раз в тот момент, когда Ляля

пружинно перекатилась со спины на коленки, которые она поджала под себя, и они чуть не

стукнулись лбами друг с другом.

Ляля опять, второй раз за последнюю минуту мягко повалила его своим телом вниз, но

теперь так, чтобы оказаться под ним и, широко раздвинув ноги, обхватила его лодыжками. Она

знала, благодаря женской интуиции и недремлющему сознанию, которое не отключается даже в

секунды самой проникновенной близости, что потом, когда забудется всё остальное, он будет

снова и снова вспоминать именно этот момент – самое первое своё ощущение, и потому

осознанно себя тормозила и делала движения точными и размеренными. «Это же мой подарок

ему, а подарки не вручают суетливо», – успела подумать она, и в этот момент он вошёл в неё и

застыл в каком-то оцепенении.

Глава 5

Хорошая книга

Книгу ей подсунула мать на второй день после возвращения Ляли с Чегета. Пухлый томик

был предусмотрительно завернут в по-школьному сложенную обложку из цветных журнальных

репродукций, и Валентина специально дождалась отсутствия Жоры, чтобы вручить его Ляле,

препроводив церемонию элегантной словесной увертюрой:

–Ну-ка, давай проверим глубину твоих познаний в английском языке. Скажи-ка мне, как

будет по-английски «хорошая книга»?