– Готовить, увы, не умею, яичница не в счёт, – Савченко вытащил из портфеля коробку с

мармеладом, – а это – подтверждение твоего тезиса о том, что я сладкоежка.

– Горячий чай из самовара и ватрушки ждут тебя! – Ляля снова взмахнула букетом. –

Снимай куртку, от неё морозом веет. Пошли греться. Проходи в гостиную, я сейчас!

Савченко благодарно кивнул вслед уносящейся в кухню Ляле. Ему не хотелось снимать при

ней ботинки: в этом, как и в демонстрации мужских носков, было что-то необъяснимо постыдное,

но что, он и сам сказать не мог. Ему вдруг вспомнилось, как в Изотовке в шумных праздничных

компаниях не на первой стадии подпития мужчины без ботинок, в одних носках танцевали в

тесной хрущёвской малометражке на бугристых досках крашеного пола, наступая невпопад на

босые ноги своих партнёрш.

Он, конечно, загодя знал, что у неё придётся снимать ботинки в прихожей, и специально

надел толстые шерстяные носки, которые, слава богу, не выглядели так позорно, как обычные. И

всё же хорошо, что она умчалась на кухню… Вадим, как садовый ёж, стремящийся быть

незаметным для потенциальных хищников, потыкался по периметру большой прихожей,

соображая, куда бы поскромнее пристроить свои зимние ботинки, которым по их внешнему виду

был уже не первый год. Нужное место нашлось у стены рядом с входной дверью.

– Ну, где ты там застрял? – услышал он голос Ляли. – А ещё говорил, что любитель чаю.

– Моя тропа к чаю пролегает через кран с тёплой водой. Где можно помыть руки?

– Иди сюда, ванная рядом с кухней! – Она перекликалась с ним, будто они и вправду

очутились в лесу.

Он пошёл на звук её голоса (в этой большой квартире немудрено потеряться, как в чаще).

Чуть не налетел на неё, шедшую с подносом ватрушек в руках по длинному коридору, и вдруг

сообразил, что здесь, в Москве, в уюте своей квартиры и в обычной, а не горнолыжной одежде,

она оказалась ещё красивее, чем там, на турбазе Чегета.

Она вручила ему двумя руками поднос, как будто подносила хлеб-соль заморскому гостю,

и, шутливо развернув его вокруг собственной оси, подтолкнула в сторону гостиной. Там

действительно стоял самовар, правда электрический, и на его конфорке кокетливо угнездился

заварной фарфоровый чайник из сервиза «Мадонны», что придавало исконно русскому самовару

какой-то европейский флёр. И свет люстры в прихожей, и запах ванили на кухне, и этот самовар в

окружении красивого сервиза и мельхиоровых ложечек – всё это постоянно наводило его на

мысль, что он нежданно-негаданно попал на какой-то праздник, где ему рады и где его ждали.

– Руки мыть в ванной, и сюда со скоростью эха, – шутливо скомандовала Ляля. – Правда,

не чета тебе, я не знаю скорости эха, но подозреваю, что это очень быстро.

Он усмехнулся и, по-прежнему переживая это безотчётное чувство праздника,

действительно едва не вприпрыжку помчался в ванную.

Когда он снова вошёл в гостиную, она уже налила ему крепкий, с оранжевым оттенком чай

в нарядную чашку и красиво, в полукруг, выложила на тарелку перед ним три ватрушки.

– Пробуйте, Дровосек, эта выпечка лучше, чем в сказках Перро – знакомая моей матушки

долго в Румынии в посольстве жила и поделилась специальным рецептом. Это не просто

вульгарная русская ватрушка, а «плачинда ку брынза». Только «брынза» по-румынски – любой

сыр, в том числе и творог, а не та солонятина, которую здесь в магазинах продают. А это вот, по

аналогии, «плачинда ку мере», то бишь ватрушка с яблоками. Ну, а это в Европе называется

выпечка по-датски – с вишнёвым вареньем.

Савченко, по-прежнему ощущая себя заморским гостем у царя Салтана, прервал её

кулинарный экскурс вопросом:

– Дровосеки, будучи из самых низов общества, цепенеют в присутствии Красных Шапочек

с их неземными манерами. Посему неловкий вопрос: вот, например, эту датскую выпечку

полагается резать ножом или уместно откусывать от неё?

– Помню, помню твои экзерсисы с двумя вилками и одной сосиской, – рассмеялась Ляля. –

Не усложняй. Москва – город купеческий. Картину «Чаепитие в Мытищах» помнишь? Где ты там

видел, чтобы ножом орудовали? Ешь так! – И она сама беззаботно махнула в воздухе ватрушкой.

Ватрушки, крепкий чай с лимоном, красивый сервиз – Савченко никак не мог отделаться от

ощущения, что он попал на съёмки какого-то фильма, где ему нежданно-негаданно досталась

роль главного героя. Под ярким светом люстры, как будто под кинопрожектором, он вдруг

почувствовал себя на своём месте. Он даже немного удивился тому, как ему легко и просто с ней, насколько она, несмотря на эти гигантские московские хоромы, в которые уместились бы две

хрущёвские квартиры-«трёшки» с планировкой, саркастически называемой в Изотовке «штаны»,

органично вела себя за столом. Савченко мимолётно вспомнил, как перед приходом сюда, в

мёрзлом троллейбусе беспокоился о том, чтобы не накрошить ненароком на скатерть или не

поперхнуться чаем, и теперь эти опасения вызвали у него усмешку.

– Егерь, ты явно вспомнил что-то смешное. – Ляля смотрела ему в глаза через стол долгим,

проникающим взглядом. – Ну-ка, делись секретом! Как говорят англичане, даю пенс за то, чтобы

узнать, что у тебя на уме!

– Да ничего особенного, просто вспомнил, как продавщица цветов допытывалась, как

выглядит моя девушка.

– А, значит, я уже твоя девушка?

Ляля ещё пронзительнее впилась в него взором поверх чайной чашки.

Он почувствовал, что сморозил бестактность, и по загривку его пробежал холодок

катастрофы.

– Нет-нет, что ты, я ничего подобного не говорил… – забормотал он, и вдруг действительно

чуть не подавился глотком чая, который торопливо отхлебнул, стараясь скрыть неловкость. –

Просто, знаешь, она, эта цветочница, сказала, что такой букет покупают только для очень

неординарной девушки.

– Прям-таки неординарной! – заметила Ляля иронически. – Егерь, ты не научился врать как

следует. По крайней мере, убедительно врать женщине, тем более с филологическим

образованием. Где это видано, чтобы московские цветочницы употребляли слово

«неординарно»?!

Она шутливо прикоснулась к его ладони ватрушкой, и он расслабился, почувствовав, что

сказанная вскользь фраза не задела её. А может, даже наоборот, заинтриговала?

– Знаю я, о чём думают всякие-разные эти цветочницы! Ни о чём хорошем, можешь мне

поверить. Нет существа любопытнее, ревнивее и коварнее женщины. Ты разве этого не знаешь?

Помнишь, как у Александра Сергеевича – а уж он был знаток женщин – метко сказано: «Ум у бабы

догадлив, на всякие хитрости повадлив».

Вадим зачарованно смотрел на неё, и ему по-прежнему казалось, что он на приливе

вдохновения и энергии играет какую-то ключевую сцену в фильме. Он даже машинально взглянул

в угол, где стоял торшер, как будто ожидал увидеть там камеру.

– Ладно, признаюсь, «неординарная» – это, конечно, моя формулировка.

– И это всё, что ты можешь обо мне сказать?! – воскликнула Ляля с иронической обидой. –

«Неординарная» по сравнению с кем?! С цветочницами или с пассажирками метро?

– В точных науках «неординарная» – это комплимент высшего разряда.

– И что именно он означает? Не такая, как все, и только? Тоже мне комплимент!

– Нет, не просто не такая, как все. – Савченко почувствовал – как бишь это называли в

умных телевизионных программах об актёрах? Мхатовское вдохновение? Хотя сам во МХАТе за

все эти годы побывал только раз. Что-то в ней было, что полностью освобождало его от глупой

изотовской застенчивости, и он на новом всплеске энергии снова выдал, как актёр со сцены: –

Неординарная – это ещё и «нетривиальная» – ну, как доказательство теоремы. Которое никому в

голову не пришло, а вместе с тем оно есть, и выглядит очень заманчиво и элегантно. Так, как этого