Пока мы катались вместе следующие несколько недель, Джозеф много рассказывал мне о концепции сибуми. Он вычитал о ней в книге, философском триллере, главный герой которого был одержим стремлением существовать по канонам сибуми. Само по себе это слово происходит из японского сленга и обычно используется для описания эстетического качества чего-либо, скажем, произведений искусства или гончарных изделий. Вольно перевести его можно как совершенство, достигнутое без усилий, сложную, но органичную красоту или нечто суровое, но при этом элегантное. Последив за катанием Джозефа и узнав из разговоров с ним об этой концепции, я не могла отделаться от мысли, что его манера двигаться – подходящий пример, иллюстрирующий сибуми, нечто прекрасное, порожденное сочетанием дикой спонтанности и нескольких мазков контроля.

*

В один из уик-эндов, когда мы с Джозефом поднимались на кресельном подъемнике, он повернулся ко мне с серьезным выражением лица. «Так много людей в рабстве, – сказал он. – В этом должна состоять твоя главная цель, Стефани, не быть рабом. В рабстве никакого сибуми нет».

«Хоро-шо-о-о…» – протянула я.

«Когда ты в рабстве, ты в конечном итоге превращаешься не в того, в кого должен превратиться».

Я кивнула, хотя и не до конца понимала, что он имеет в виду.

Важно отметить, что в том, что касается рабства или того, что большинство людей попросту назвали бы «доходной службой», Джозеф может похвастать большей свободой, чем располагает основная масса людей. Потому что он настоящий денежный мешок. Познакомившись с ним, вы вряд ли так подумаете, даже подозрений таких не возникнет – потому что он не кичится своим богатством. Более того, единственная причина, по которой о его состоянии узнала я, это Google. Мне было любопытно узнать, как парень за тридцать, до сих пор таскающий всю свою наличку в бумажнике Velcro, может позволить себе месяцами жить в отеле. Тогда я решила раскопать немного информации о нем, и, как выяснилось, Джозеф вместе с несколькими партнерами изобрел какую-то революционную интернет-приблуду, а в конце 1990-х продал вместе с ними компанию, и – бинго! – отсюда и миллионы.

Также важно отметить, что деньги Джозефа – причина, по которой мы с ним до сих пор всего лишь друзья.

Не взирая на тот факт, что я не имею формальной квалификации социолога, я могу с уверенностью утверждать следующее: большинство дружеских отношений между мужчиной и женщиной начинается с неких намеков на сексуальное напряжение, с маленького вопроса, который возникает в голове каждой из сторон: «А не происходит ли между нами что-то такое?..» С Джозефом было ровно то же самое. Я думала, что начинаю подмечать едва уловимые признаки зарождающейся между нами «химии», нечто маленькое, но интересное. А потом я загуглила его имя и незамедлительно отмела в сторону всю нашу «химию».

Мне нравилось проводить время с Джозефом, и я не хотела, чтобы он думал, что я делаю это из-за его денег. Я хотела, чтобы он ни капли не сомневался, что я обожала его за то, кто он есть, потому что так оно и было, это до сих пор так. Мне нравилось слушать, как он рассуждает о своей жизненной философии, рассказывает о том, что читает в данный момент, как остроумно подмечает нюансы канадской жизни. Общение с ним было сродни разговору с выходцем с совершенно другой планеты, который прилетел на Землю с коротким визитом и чей разум был изумлен до крайности всеми новыми и незнакомыми прежде явлениями.

«Газеты! – мог воскликнуть он. – На первых полосах у них тут статьи о популяции лосося. В Израиле газеты пишут о популяции людей, о том, сколько человек погибло и кто кого убил на этот раз. Но здесь? Нет! Вы должны писать о лососе».

Я могла лишь рассмеяться в ответ.

«Также, – продолжал он, – я тут зашел в продуктовый магазин и заметил, что овощи здесь поливают из душа каждые пятнадцать минут. Только канадцы могут с таким трепетом относиться к своим овощам».

С того момента мы, отставив в сторону напряжение, сконцентрировались на катании на лыжах, саке и долгих беседах об угрозах, стоящих перед популяцией лососевых. Это было – ну просто нет другого подходящего термина, чтобы это описать, – совершенство, достигаемое без усилий. Мои уик-энды были наполнены Джозефом, снегом, саке и сибуми.

За то время, что мы провели вместе, я начала смотреть на горы, в которых выросла и которые, как я думала, знала вдоль и поперек, с совершенно иной точки зрения. Когда я следила за его катанием, чувствовала себя свободно и раскованно. Я дала себе разрешение стать менее дисциплинированной, менее зажатой. Я увидела линии там, где никогда прежде их не замечала. Более того, я решила отказаться от мысли о том, что какие-то линии вообще должны существовать, вместо них я стала видеть дуги, изгибы, повороты и виражи. Я танцевала на снегу, как на паркете бального зала, широком и отполированном полу белого цвета, по которому я могла бы грациозно скользить. Я начала использовать скорость, которую всегда любила, как форму медитации, способ спустить себя на землю, вырвать затычку, сидящую в мозгу, ту самую, что была ответственна за распространение сомнений и страхов, охвативших все вокруг после моего откровения у синего жестяного знака.

Спустя примерно месяц после того, как Вселенная подтолкнула меня к тому, чтобы поднять сдерживающий рычаг, я отправилась попить кофе с Джозефом. Я рассказала своим друзьям и близким о своих планах, и каждый из них до единого заклеймил меня однозначно сумасшедшей. Джозефу я еще не рассказала, так как колебалась, опасаясь, что еще от одного человека услышу о своем безумии, но все-таки решила рискнуть и попытать удачу с Джозефом.

«Я раздумываю о том, чтобы взять годичный отпуск и отправиться кататься на лыжах по всему миру», – объявила я.

Он даже не поставил на стол свою чашку.

«Да, – сказал он деловито. – Почему бы не отправиться? Звучит как самый очевидный способ потратить год жизни. Сибуми! Давай отметим! Сегодня устроим настоящий пир горой».

Эти слова были тем, в чем я нуждалась. Они были формальным обоснованием, доказательством, что не все считают мою затею безумной, не все считают безумной меня. Было ли мне важно то, что их говорил человек, с которым я только познакомилась, или то, что он жил в совершенно ином мире, нежели мой, как в финансовом, так и во всех прочих отношениях? Нет. Было ли мне важно то, что всего за несколько недель до того я смотрела, как он поет песенку маленькому кусочку рыбы? Было ли это проявлением здравомыслия? Нет, не было. Все, что было важно, это то, что я получила разрешение, одобрение извне, на которое могла бы опираться в ходе следующих 16 месяцев подготовки, приседаний, откладывания денег и их траты на свои планы.

Глава 4

Базовый лагерь и запах серы

После нескольких часов езды в фургоне и преодоления примерно 247 поворотов на серпантине мы прибыли в Портильо. Мы подъехали к парадному входу в отель, расположенному на берегу Лагуна дель Инка, маленького, но поразительно красивого горного озера. Было трудно отделаться от ощущения, что все вокруг – чья-то картина. Кобальтово-синие небеса вздымались из-за крыши ярко-желтого отеля, а цепь черных андских горных пиков пронзала небо как десяток клинков из сланца. Самой высокой в этой компании была Аконкагуа, гора, достигающая высоты 22 838 футов[9]. Она – почтенный гигант, высочайшая вершина за пределами Азии, и, пока я стояла на палубе отеля, разглядывая ее, у меня вырвался вздох благоговейного трепета.

«Я сделала это, – сказала я себе. – Я добралась до базового лагеря».

Мне потребовалось чуть больше года, чтобы разобраться с тем, что же повлечет за собой мое решение «покататься на лыжах по всему миру». Оно означало, что мне придется с головой погрузиться в нечто довольно масштабное, и единственный знакомый мне способ это осуществить – организовать все до мельчайших деталей. К счастью, запредельное умение организовывать и упорядочивать входит в топ-3 моих жизненных талантов (вслед за умением поспать и сохранять хладнокровие).