Также помогло мне и то, что у меня открылось четвертое дыхание. Я никогда прежде не испытывала этого ощущения, но, по всей видимости, четвертое дыхание открывается у тебя, когда твой мозг перестает работать. Представьте себе его так, как представили бы стадии переохлаждения. Ваше тело, умная такая штуковина, решает, что вы больше не можете себе позволить тратить оставшуюся энергию на такие дурацкие забавы, как функционирование головного мозга, и оно просто отрубает подачу энергии. Из-за этого я утратила ментальную способность решать, к примеру, что буду есть на завтрак, на какой горе буду кататься и на каком подъемнике лучше подняться. Я повторяла одно и то же каждый день, потому что ни за что на свете не смогла бы придумать себе что-то новое и разобраться в нем. Тот факт, что я вела себя как буддийский монах, помог мне сохранить позитивный взгляд на происходящее.

Я знала, что нахожусь где-то глубоко в дебрях заключительной главы своего приключения и понимала, что мои шансы довести это путешествие до конца в меньшей степени зависят от моей способности сжать зубы и продолжать путь, как «мужик», и в гораздо большей от умения отпустить свои страхи и беспокойства и просто быть. «Будет ошибкой полагать, что для достижения этой цели обязательно нужно быть накачанным супергероем. Вовсе нет. Для этого нужно сердце, готовое умереть и переродиться, умереть и переродиться вновь, снова и снова», – писала Кларисса Пинкола Эстес. Этим я и занималась. Я катилась на своих лыжах прочь от всего старого, изношенного и более неактуального. Прочь от мысли о том, что я обязательно должна быть мархуром. Я молилась. Медитировала. Вибрировала. Доверяла. Я отпустила все, очистилась, чтобы когда придет все новое, для него нашлось место.

В нашем обществе больше не существует обрядов посвящения. Полагаю, что купание младенцев, вечеринки выпускников и свадьбы еще можно назвать таковыми, но в своем нынешнем виде очень многие из этих событий концентрируются вокруг покупки вещей и распития алкоголя – в противоположность некой передаче эмоционального опыта или духовного созревания, которое, насколько я знаю, было изначальной их целью. Давно канули в Лету дни, когда девушке нужно было уходить в лес и поститься там месяц, чтобы назад вернуться уже женщиной. Давно в прошлом недельные посвящения, совершавшиеся в присутствии духовных наставников-старейшин под воздействием галлюциногенных наркотиков (хотя как-то раз в Марокко мы с моей тетей немного наклюкались). Нет уже ритуалов и церемоний, провожающих прошлое и приветствующих будущее.

Вполне возможно, что мы отказались от большинства ритуалов посвящения потому, что они включали в себя элемент страданий, предполагали физическую боль для участвующих. Боль и страдания – вещи, которых люди склонны избегать, по крайней мере впрямую, стараясь не сталкиваться с ними лицом к лицу. Здравый смысл подсказывает нам вполне очевидный ответ на вопрос: хотим ли мы провести восемь дней в джунглях в окружении армии ядовитых лягушек. Но если выбросить все ритуалы и обычаи, что нам останется? Планета, полная неприкаянных душ? Вполне взрослые, но ни дня не развивавшиеся со дня своего 18-летия люди? Страны, полные людей с раздутыми банковскими счетами, но с нулевым представлением о самих себе?

Это путешествие было во многих отношениях моим собственным обрядом посвящения, смыслом его было взросление, познание каждой драгоценной унции моего «я» и обладание ею.

Но я понятия не имела, с чего мне начинать. Черт, поначалу я даже не догадывалась, что нуждаюсь в каких-то уроках. Никакие шаманы не подходили ко мне, чтобы объявить, что мой внутренний баланс сильно нарушен. Никакие мудрые женщины не запирали меня в хижине на четыре дня, чтобы я там исполняла песнопения и восхваляла богиню. Так что во многих отношениях я сама придумала себе обряд посвящения, даже не подозревая об этом. Каждый день я бросала свое тело камнем вниз с горы, словно оно было некой сакральной овцой на лыжах. И я приближалась к концу. Я почти добралась до него. Если представить, что мой обряд был семидневной церемонией с тремя колониями огненных муравьев и моей плотью в качестве главных действующих лиц, то можно сказать, что шел уже седьмой день. Я была в считаных часах от трансцендентности.

И именно в этот момент мне позвонила моя сестра.

Я взяла трубку, и, несмотря на то что вся была покрыта муравьями, кусавшими и жалившими мое тело, а мой мозг уже прекратил работать, а я сама превратилась в буддиста, погруженного в вибрации медитации, мы с ней поболтали. Мне не хватило духу рассказать ей, что душа моя пребывала в мрачных глубинах темной ночи – так же известной, как заключительная стадия метафорической огненно-муравейной трансформации – как и сказать, что если я решу все бросить сейчас, велик шанс, что я потеряю ту женщину, отыскать которую мне удалось с таким трудом, в такой борьбе или то, что в тот момент мое выживание зависело только от моей слепой веры и закона притяжения. Посему мы просто поболтали ни о чем.

Но в какой-то момент нашего разговора она спросила: «Ну как твои дела?»

Я не могла сдержать в себе правду, и она просто полилась из меня. Голос приобрел какую-то странную глубину, как бывает, когда его намеренно изменяют, чтобы замаскировать.

«Я устала», – пробормотала я. Я почти уверена, что мой голос звучал адски измученно.

Я уверена, что в стародавние времена сестра бы наверняка сидела в соседней от меня хижине и возносила бы молитвы богу муравьев, чтобы он сжалился над моей душой, но теперь были не стародавние времена, поэтому она сделала то, что попытался бы сделать любой здравомыслящий человек, – она попыталась меня спасти.

«Стеф, – услышала я ее голос, пытавшийся вывести меня из транса. – Стеф, тебе не обязательно ставить этот рекорд. Ты же понимаешь, что добравшись сюда, уже многого добилась?»

Ее слова летели в мою сторону словно дротики. Я мгновенно пришла в ярость, что, признаю, было совсем не по-монашески с моей стороны.

Когда моя сестра рожала свою первую дочь, я была рядом с ней в палате. Я стояла у края кровати и смотрела, как она тужится, я была там, когда они вдвоем, вместе с маленькой девочкой по имени Оливия, старались изо всех сил. «Продолжай, – шептала я. – Тужься!» Мои руки были крепко стиснуты.

Моя сестра ухватилась за перекладины по бокам кровати, пока Ливи выталкивала себя в этот мир с непоколебимой решимостью. Это было самое прекрасное зрелище из всех, которые я видела: головка-корона этого ребенка, занимающего свое место в этом мире.

Когда ты даешь жизнь чему-то новому, просто «добраться сюда» недостаточно. Нужно пройти весь путь до конца. Нужно идти, идти и идти, пока не превратишься в нечто новое, другое. Нужно идти до тех пор, пока не превратишься в дочь или не станешь матерью.

У меня не было права злиться на сестру. Она не понимала, что я в тот момент давала жизнь чему-то новому, а если бы понимала, то уверена, она прошептала бы: «Продолжай», а ее кулаки были бы крепко стиснуты. Но она этого не сказала, и я разозлилась. Буддизм не давался мне так легко, как я рассчитывала.

К счастью, у меня просто не было сил, чтобы дальше на нее гневаться. Я была слишком занята процессом перерождения. Я глубоко вдохнула, а потом сказала: «Мне важно закончить дело. Я не могу объяснить почему это важно, но это важно».

*

В субботу, 30 апреля, я рано вышла на склон. Я знала, что если откатаю достаточную дистанцию утром, у меня будут большие шансы к полудню достичь отметки в 4 миллиона футов. Я отчаянно хотела достигнуть этой конкретной вехи в тот конкретный день. Ко мне на уик-энд приехали две мои племянницы, и мысль о том, что я пересеку эту черту, с девчонками на буксире, наполняла меня гордостью. Я была взбудоражена мыслью о том, что могу лично продемонстрировать им, на что способна женщина.

Я остановилась на вершине перед последним кругом того дня. Взглянула на альтиметр. От цифры в 4 000 000 меня отделяла 1 тысяча футов, и я знала, что последний спуск будет длиной как минимум в 1700. Я указала на изгиб спуска неподалеку от его подножия и попросила сестру, маму и папу подождать нас там. Они спустились вниз, пока я подзывала к себе своих племяшек. Им тогда было пять и семь лет.