На третий день моего пребывания там небеса были особенно чистыми, а потому я решила прерваться на обед на вершине горы. Кушая, я неотрывно глядела на гигантских исполинов, представавших передо мной во всей красе. Перселлы, Селкерк и, конечно же, канадские «Скалистые». Следует отметить, что все перечисленное – не просто пики, а гигантские горные цепи, и втроем они образовывали линию, стоя позвонок к позвонку, и простирались далеко на север, юг и запад от меня.
Единственная истина, выкристаллизовавшаяся в моем сознании за время этого путешествия, такова: я не могу представить свою жизнь без гор.
Они вдохновляли меня. Они освобождали меня. Они научили меня большему, чем любой из людей. Они показали мне, что жизнь – потрясающее противоречие, тест на то, сколько истин мы можем удерживать в своих руках одновременно.
Горы говорили со мной громко и отчетливо, и в то же время они помогали мне понимать силу тишины и звуков, живущих в ней. Они освобождали меня и одновременно учили тому, каково это – быть приземленной, привязанной, неподвижной. Они рассказывали мне об эрозии, о вещах, которые рушатся и растворяются, и они учили меня постоянству, вещам, что выдерживают испытание временем. И самое главное, они научили меня, что одного не может быть без другого. Силы не может быть без слабости, света без тени, мужчины без женщины. Ты не можешь быть собой лишь наполовину и надеяться, что сдюжишь.
Я размышляла о разговоре с подругой, состоявшемся примерно за неделю до этого. Мы рассказывали друг другу новости о своих жизнях, и я делилась с ней подробностями своего путешествия до сего момента. Рассказывала о том, какими американскими горками эта поездка стала для меня, о взлетах и падениях, поворотах и виражах, выбивших меня из колеи собственного «я», а затем вернувших обратно. Это был разговор о глобальных вещах.
Я сказала ей, что чувствую, как моя жизнь начинает развиваться в новом ключе, становясь менее стабильной, менее очевидной, но странным образом более безопасной и надежной. Я сказала ей, что пытаюсь привыкнуть к этому и что, на мой взгляд, большим уроком для меня (она профи по части больших уроков) будет понять и принять новые и более серьезные взлеты, которые придут вместе с новыми и более серьезными падениями.
«Вот с этим я сейчас борюсь», – сказала я.
«Что ж, удачи тебе в этом деле, Стеф, – ответила она. – Я только не уверена, что люди захотят сесть на борт корабля, который ты будешь вести таким образом, а если и согласятся на это, то могу гарантировать: они сбегут с него очень быстро. Тебе нужно найти способ выровнять киль, детка».
После того разговора я долго плакала. Ее прямой ответ причинил мне сильную боль. Но сидя на вершине «Кикин Хорс» и окидывая взором безумный океан гор, я осознала, что она была неправа. Хотя, наверное, неправа неподходящее здесь слово. Может, я осознала, что ее правда просто не умещается в ладони моей руки.
Но что я знала, чему меня научили горы, так это тому, что в жизни есть пики и есть долины, есть в ней тьма и есть свет. Что жизнь бывает сурова, а бывает легка и гладка. И во всем этом мы и обретаем себя. Здесь мы можем вырезать что-то из ничего. Мы не узнаем, кто мы есть на скучных, однообразных, невыразительных этапах своих жизней. Мы узнаём себя тогда, когда оказываемся зажатыми между камнями и скалами, когда сбрасываем оковы на крутых склонах – это испытание, пройдя которое мы узнаем раз и навсегда, можем ли высвободиться и катить по своей собственной лыжне.
Глава 23
Четвертое дыхание, огненные муравьи и как поставить одну ногу вперед другой
Я часами могу без умолку говорить о логистике путешествий. Впрочем, я могу говорить часами без умолку практически о чем угодно, но что касается логистики путешествий, тут я могу читать лекции в университетах, а кроме того, могу организовать семинары средней продолжительности для таксистов со всего мира на тему «Как запихнуть лыжную сумку в малолитражное такси». Я могу дать подробную информацию о цвете и качестве ламината, используемого на большинстве автобусных станций и/или коврах, которыми устилают полы в большинстве залов ожидания аэропортов. Я могу давать мастер-классы по тому, как выбирать правильные очереди на таможне, где держать бумажник и паспорт, и предоставлю полный список того, что вам понадобится и что не понадобится в ручной клади. Я могу красноречиво и информативно рассказывать о бронировании билетов, сборе чемоданов, перетаскивании их и подъеме, о том, когда и куда нужно бежать, а когда быстро идти, о том, как сесть в самолет раньше основной массы пассажиров, о такси (разнообразных видов) и том, как скоротать время в ожидании. Я могу подолгу рассуждать о ярлычках на багаже, гидратации, аварийных выходах, путешествиях внутри страны, между странами и даже, наверное, между планетами. Но самое главное откровение, которым я поделилась бы с любым, кто собирается путешествовать, звучит так: вы будете измотаны. После «Кикин Хорс» я чувствовала себя именно так.
Мысль об очередном автобусе, самолете или номере отеля причиняла мне буквально физическую боль. Я не могла даже думать о том, что мне предстоит тащить свои сумки еще несколько футов. Как не могла и смириться с мыслью о том, что мне нужно будет опять собирать вещи, потом разбирать их и собирать снова. Поэтому я прекратила все это. И отправилась в Уистлер. Села на последний автобус и в последний самолет (потом на еще один автобус, а потом еще на один), и добравшись до домика родителей, вывалила все четыре свои сумки на пол. Огромную черную лыжную сумку, чемодан на колесиках, здоровенный рюкзак и сумочку кораллового цвета.
Больше никогда в жизни я не подниму эти сумки, сказала я себе.
Между нами: мне пришлось поднять их следующим утром, потому что они блокировали проход к двери дома, но, если не считать этого раза, больше никогда.
Было начало апреля, а это значило, что у меня было еще около месяца для катания, прежде чем горы закроются с окончанием сезона. Если я собиралась побить рекорд, мне нужно было покрыть за оставшееся время чуть больше 700 тысяч футов. И я тут же взялась за дело.
Я каталась на протяжении двадцати одного дня из последующих двадцати четырех и в среднем плюсовала к своему счету по 35 тысяч футов в день. Я просыпалась, ела и отправлялась к подъемникам. Поднимаясь на подъемнике, я молилась, и под словом «молилась» я подразумеваю многократное прослушивание песни Пэтти Гриффин «Up to the Mountain».
Как только я добиралась до вершины, я начинала кататься. Я наворачивала круги на тех участках, где подъемники могли обеспечить мне максимум вертикального ROI[33], и каталась там снова и снова и снова, насколько хватало сил. За время путешествия в моем левом колене появилась боль, тупая, но не проходящая боль, с каждым поворотом впивавшаяся своими зубами в плоть чуточку глубже. Моим решением стал отказ от поворотов. Я направляла лыжи вниз с холма и позволяла гравитации сделать за меня всю работу. Ускоряясь на каждом спуске, я чувствовала снег под своими лыжами. Он вибрировал. Мои лыжи сбегали по замороженным песчинкам, и вкрадчивое жужжание ощущалось в каждой из стоп, откуда оно поднималось выше по ноге. И так час за часом, час за часом. Единственную передышку мне давали небольшие снежные холмистые участки, курганы снега, на которых я могла немного глотнуть воздуха, когда пересекала их на высокой скорости. Я чувствовала, как мое тело взлетает на несколько секунд и слышала, как лыжи со шлепком ударяются о снег при приземлении. Я спускалась со склона десять раз, потом еще двадцать. Останавливалась, чтобы выпить огромную порцию латте. Потом откатывала еще десять кругов. Съедала гамбургер, иногда два (и это не шутка). Потом совершала еще десять спусков. Приходила домой, залезала в душ и бесформенной грудой мяса падала на пол, а теплая вода обволакивала мои ноги, успокаивая их – так я сидела, пока ощущение вибрации в ногах не проходило.
Последний месяц был во многих отношениях скучным и вогнал меня в сонное оцепенение. Я привыкла к новым горам, новой местности и к новым еженедельным, если не ежедневным, вызовам. Чтобы избавиться от скуки, перебороть ее, я каждый день устраивала сеанс продолжительной медитации в движении. Грубо говоря, на какой-то короткий период я стала буддийским монахом. Катаясь, я представляла, что сижу недвижно. Вместо того чтобы думать о движении к финишной линии, я представляла, как она движется навстречу мне, как заключительные футы дистанции становятся все ближе и ближе, а я при этом не двигаюсь ни на дюйм. Считаю, что это странным образом помогло мне сохранить энергию, которая еще оставалась во мне. Все, что от меня требовалось, – быть монахом и, мерно вибрируя, преодолевать оставшиеся до конца несколько недель.
