Генрих Циммер,

«Король и труп»

Глава 18

Церковные скамьи

Я покинула горы Японии в конце января, разменяв их на Европейские Альпы. Прошло уже шесть месяцев с начала моего путешествия, и я откатала 1,6 млн футов вертикальных перепадов. Это значило, что мне оставалось четыре месяца, пять максимум, чтобы достичь результата в 2,4 млн футов. Сказать, что меня это несколько беспокоило, значит сильно преуменьшить, но во главе приветственной «делегации», встречавшей меня в Европе, поставили ирландца, так что дела сразу пошли на лад.

На самом деле нет лучшего друга, чем ирландец, владеющий собственным пабом. Благодаря случайному удачному стечению обстоятельств у меня такой друг есть, и благодаря этой удаче, порожденной четырехлистным клевером, горшочком золота и (о, черт подери, кажется, я только что видела лепрекона!) этот друг и его паб располагались в маленьком городишке у подножия одних малюсеньких, невысоких гор, так же известных как Альпы.

Мой самолет приземлился в Женеве, Швейцария, и мой друг Банти ждал меня в аэропорту. Он шустро перевез меня через границу во Францию, и следующие пять дней со мной обращались, как с настоящей леди из высшего общества. Банти отдал мне ключи от своего жилища и дал указания относительно местного горнолыжного курорта, а также проследил за тем, чтобы каждый день в 4 часа дня меня ждала за барной стойкой пинта свежего Гиннесса. Если не считать необходимости заново приучать свои ягодицы к холодным стульчакам туалетов, мой переезд из Японии в Европу прошел вполне гладко.

Из жилища Банти я могла дойти пешком до базы лыжного курорта «Гранд Массиф». С лингвистической точки зрения, «Гранд Массиф» переводится примерно как «Очень большой массив», подходящее название, учитывая то, что курорт объединяет пять исполинских гор французского региона Верхняя Савойя. Горная местность простирается на многие-многие мили – по сути, если ты видишь гору, ты можешь на ней покататься. Но нужно быть осторожнее ближе к концу дня, так как довольно легко можно оказаться в совершенно другой деревне, а не в той, откуда ты начинал утром.

К моему большому удивлению погода стояла теплая. Горы были изрядно оголены для месяца февраля, а тот снежный покров, который на них лежал, довольно быстро таял. На каждом углу я видела оголенные плечи и открытые шеи – первый признак того, что снегопад здесь был сильно ниже нормы. Тем не менее мне удалось откатать 109 тысяч футов за три дня потного катания с джетлагом. Я поблагодарила Банти за веселье и хорошее настроение и двинулась к своей следующей остановке.

Я могу сказать вам с полной уверенностью, что за свою жизнь повидала большую часть той красоты, всего прекрасного, что есть в этом мире,

как благодаря путешествиям, так и благодаря своим привычкам заядлого вуайериста. Я видела, как огромное экваториальное солнце подсвечивает грубую, неотесанную береговую линию Западной Африки. Я видела, как двигается змея, когда над ней колдует заклинатель. Я была рядом в тот день, когда моя племянница явилась на этот свет; я наблюдала за этим собственными глазами.

Я могу мысленно пробежать по тысячам прекрасных картин, но без Шамони эта коллекция будет неполной. Стоит только увидеть ее, и не попасть под пленительные чары ее великолепия уже не удастся, то, как она восседает на своем троне, высоко в горах Франции, поражает. Очаровывает ее двойственность. Ее красота – завораживающая смесь всего того, что постоянно в этой жизни и всего того, что – пуф! – исчезает в мгновение ока. Многие люди сгинули в Шамони, она поглотила их своими древними челюстями из камня и льда. Она – это долина жизни в гранитной тени смерти. Она крепко стоит посередине, легко балансируя на грани двух миров. А учитывая то, какие послания о рождении и погребении снизошли на меня с гор Японии, Шамони стала идеальным учителем.

Шамони также – священное место, это Ватикан для альпиниста. Только замените тома Библии, развевающиеся плащи и кресты на «Gore-Tex», маячки и ботинки. Подставьте вместо четок и пилеолусов ледорубы и шлемы. Смените вервицы на сверхпрочные жгуты, а церковные колокола на кабинки подъемников, болтающиеся в небе. Все то же самое. Шамони – место, где ты постигаешь веру из первых рук.

Ее официальное правление в статусе духовной наставницы мира снега началось, когда она приняла у себя первые в истории зимние Олимпийские игры в 1924 году, но у меня такое чувство, что она забрала себе право именовать себя Святейшей еще в тот момент, когда ее зазубренные пики взмыли в небеса, в тот момент, когда ее помазали на царство, возложив на голову диадему из чернильно-черного гранита.

По приезде я нашла маленький бар на окраине города и уютно устроилась на местечке у окна. Температура в регионе упала, и пылинки снега парили по воздуху, словно дым. Я наблюдала как он закручивается в водоворот на земле, а потом поднимается вверх с порывами ветра, обвивая шеи проходящих людей. Я пила свой горячий шоколад и глядела через долину на Эгюий-дю-Миди, пик на массиве Мон-Блан. На этом хребте есть и куда более высокие вершины, некоторые доходят до 14–15 тысяч футов, но ни один из не поражает так, как Миди. На ее верхушке установлена гранитная башня, шпиль которой устремлен прямо в небо. Он выглядит как булавка, крепко сидящая в руке и готовая в любой момент лопнуть гигантский синий воздушный шар. Когда я смотрела на нее, я не могла отделаться от мысли, что она – это игла, выданная с одобрения Бога, чтобы проколоть маленькое отверстие в промежутке между небом и землей.

Весь день я провела в этом месте, попивая свой напиток и разглядывая горы, каждая из которых казалась потрепанной и немного побитой. Выпавшего снега не хватало для того, чтобы скрыть тонкие слои льда. Все то, что жило сразу под поверхностью, понемногу раскрывалось, выходя на свет. И я осознала, что смотрю на саму себя, на те свои черты, открыто взглянуть на которые мне никогда не хватало отваги. Я никогда не чувствовала себя более уязвимой или более оголенной перед опасностью, чем тогда, когда только прибыла в Шамони. А потому я сделала единственное, что остается попавшему в Шамони, – допила свой горячий шоколад и отправилась в церковь.

Следующим утром термометр показал –31° по Цельсию (–239° по Фаренгейту). Было бы просто остаться под одеялом в крошечном номере отеля с кружкой кофе в одной руке и книгой в другой, но я не могла, потому что услышала становившийся знакомым и родным голос.

«О, дорогая, – сказала она, – время пришло. Поднимайся в горы».

Я натянула на себя пару дополнительных слоев одежды и пошла с надеждой в одной руке и молитвой в другой. Катание в тот день получилось вопиюще быстрым. Неделя теплой погоды (достаточно теплой, чтобы растаяла большая часть снега) с последующим похолоданием (достаточно сильным, чтобы замерзло все, что успело растаять) породило ну охренительно громадные ледяные пласты. Такие условия были просто созданы для скорости, способствовала ей и температура. Я каталась так быстро, как только могла, главным образом потому, что хотела скорее вернуться на подъемник, служивший единственным убежищем. Не поймите меня неправильно, на подъемнике было холодно, но когда я каталась, холод был таким сильным, что причинял боль. Сколько бы усилий я ни прилагала для того, чтобы закрыть лицо, морозный воздух прорезал мой шарф и шейный утеплитель, словно тысячи пчел одновременно жалили мои нос, щеки и подбородок. Оказавшись на подъемнике, я восстанавливалась, сидя как собака – плотно скрутившись, спрятав лапки и морду от ветра. Все утро я гоняла на предельной скорости, просто чтобы поскорее возвратиться в это спасительное место.

Другой причиной скорости был мой дедушка. Может прозвучать странно, ведь мой дед умер еще в 1997-м, но с тех пор я от случая к случаю ощущала его присутствие, даже видела его иногда. Оказалось, что в тот раз был такой случай.

Это случилось на четвертом моем подъеме. Я повернулась вправо, и там стоял он – длинные ноги скрещены, на лице широкая улыбка. Он подал мне знак, чтобы я подошла ближе. «Быстрее, – сказала он, обнимая своей рукой меня за плечи, чтобы согреть. – Чуть быстрее».