«Знаю. Безумие. Ты же из Уистлера, верно?»

«Ага. Я жила там много лет, но теперь я здесь. Так ты знаешь Ви. Она очень даже крутая. Она рассказала мне о твоем путешествии. Блин, это клево. Подожди-ка… что ты пьешь? Давай я закажу что-нибудь».

Она повернулась к бармену и показала на мой стакан, а потом на себя, при этом энергично кивая. Со стороны она выглядела, как одна из кукол Маппет-шоу, решившая заказать себе выпить, и я сейчас говорю совершенно беззлобно. Она подпрыгивала на своем стуле, ее лицо светилось: лоб приподнялся, глаза расширились, широкая улыбка сияла на лице. Ее большие глаза цвета каштана излучали (я поверить не могу, что собираюсь это написать, но никакого другого эпитета способного описать их, просто нет) энергию жизненной силы. Потом она повернулась лицом ко мне.

«Расскажи мне о своем путешествии, – сказала она. —

А потом мы произнесем молитву во имя снега, намолим много-много японского пуха!

Он им точно нужен, а?»

Когда Три заходит в помещение, все поворачивают головы в ее сторону. Она – молниеотвод, вспышка необузданной энергии в чистом вид. Она говорит громко, целенаправленно и с удачно расставленными ударениями на Каждом. Гребаном. Слове. Ее улыбка, гарантированно обнажающая полный комплект ее зубов, выдает света на мегаватт. Представьте себе Синди Кроуфорд, орущую «Да, мать твою!» с поднятой вверх правой рукой в гавайском жесте шака, и получите Три.

Внешний вид Три не менее впечатляющ – она это 170 сантиметров сухих мышц, атлет до мозга костей, что проглядывало в каждом движении ее жилистого тела. Она – это бьющая электричеством девочка-сорванец, девчонка из серии «Я играла в хоккей до полуночи, и я знаю, что сейчас 5 утра, но не хочешь ли ты махнуть со мной на вершину холма оставить несколько борозд на свежем снегу? Только подожди, мне сначала нужно закончить сеанс виньяса-йоги». Она из тех женщин, которым под силу победить в шоу «Survivor», «The Amazing Race» и «American Ninja Warrior» разом. И хотя я никогда не видела, чтобы она подстреливала дикое животное или ловила на крючок рыбу, но у меня не было никаких сомнений в том, что, если надо, она сможет сделать и это. А как только Три поймает это животное, она тут же снимет с него шкуру, освежует и запечет на костре. Причем огонь разведет с помощью двух палочек и камня.

Есть масса плюсов в знакомствах с такими людьми, как Три, особенно во время путешествий, но самый главный из них в том, что единственная цель их существования в этой жизни, кажется, состоит в разбрасывании вокруг растопки, словно это волшебная пыльца. Такие люди – живые воплощения феи Динь-Динь. А Три? Три была Динь-Динь, Питером Пэном и персонажем «Маппет-шоу» в одном флаконе.

«Ладно, теперь серьезно, давай о снеге, – сказала Три. – Я приехала в такую даль за японским поземком, а оказалось, что вся земля голая. Так что нам теперь делать? Молиться на русских? Я слышала, что самые мощные шторма приносит из России».

Я таращилась на Три и улыбалась.

«Я сочту это за «да», – сказала она. – Давай молиться на русских».

Три была не первым человеком, посланным мне в этом путешествии, но она была единственным, кто так четко вписался в мою зону комфорта. У меня есть догадка, что это все из-за разговоров, которые я вела со Вселенной. Я стояла на вершине горы, готовая катиться вниз, и говорила Вселенной что-то вроде: «Я тебя услышала. Валяй. Давай замутим это». Или, если быть точнее: «Я тебя услышала. Я буду входить в кое-какие повороты, но я понятия не имею, как мне совладать с этим детиной, так что тебе по сути придется скармливать мне эту мудрость по чайной ложечке». А поскольку Вселенная умна, она начала кормить меня с ложечки и начала со знакомой мне пищи, потому что знала, отказ от тридцатилетней диеты из мяса и картошки и переход на что-то чуждое и новое вроде бананов, приведет к тому, что меня обязательно стошнит, и рвота будет повсюду. Посему Вселенная дала мне кое-что знакомое, тарелку мяса с картошкой в виде Три, увидев которую я могла бы раскрыть руки для объятия и закричать: «Это ты! Слава богу! Я дома».

Я видела растопку, что несла с собой Три, ее неуемную браваду и мужскую энергию. В ответ я распахнула ей дверь. Пригласила войти внутрь, и следующие шесть недель мы провели вместе, до изнеможения катаясь в излюбленной картофельно-мясной манере. А потом, где-то в середине всего приключения, она изменила форму, обратившись в банан, прекрасный банан от Chiquita.

Оказалось, что, несмотря на свой суровый внешний вид, Три была наделена душой, буквально сочившейся уязвимостью. Я открыла это лишь спустя несколько недель, и, когда это произошло, я была удивлена до чертиков. В ретроспективе думаю, что, вероятно, по этой причине ее и «направили» ко мне. Хотя нет, не так: я уверена, что именно в этом была истинная причина.

Но сначала мясо с картошкой.

Мы с Три откатали вместе несколько дней перед приездом моих родителей, а потом, после их отъезда, она приехала на юг и присоединилась ко мне в долине Хакуба, также известной, как Японские Альпы. Как только мы оказались там, мы тут же пустились во все тяжкие, и под этим я подразумеваю то, что мы вели себя как пара диких обезьян. Снег наконец покрыл землю, и мы обратились в берсерков, как это могут только две напрочь отбитые канадские девчонки.

Мы лежали на каждом ковре из шкуры медведя, какие только находили (такой был один), и в процессе корчили «гримасы пантер». Мы ужинали, как сумоисты, и выпивали огромные бокалы пива. Мы придумали себе альтер эго, которые вели воображаемое ток-шоу на канадском Среднем Западе. Я была Мо-мо, а она была Терри-Микки Стойко, кузиной Элвиса (и если вы не из Канады и не относите себя к числу ярых фанатов фигурного катания, то вы наверняка подумали не о том Элвисе). Мы тайком проносили с собой фляжки с выпивкой в онсэны и расслаблялись там сильнее, чем положено расслабляться в онсэнах. Мы вдвоем схлестнулись с двадцатью с лишним пьяными осси, но не так, как вы подумали, если только вы не подумали о том, что мы по очереди выходили орать на них, чтобы они притихли, потому что время было 4 утра, а нам на следующий день предстояло мочилово в горах. И мы прикончили эти горы. Все утро и весь день напролет мы их просто убивали.

Это не было новым началом – это было повторением всего того, что я делала всегда.

*

Я выросла в городе, знаменитом своими вишневыми деревьями, а это значит, что моя память до краев наполнена воспоминаниями о цветах, напоминавших сахарную вату

и миниатюрных розовых помпонов, порхающих по воздуху. Я знаю, как выглядят вишневые цветы в дневное время, и знаю, как они выглядят на закате, когда отбрасывают розовый свет на тротуары, аккуратно нанося румяна на щечки Ванкувера. Я знаю, как их лепестки парят к земле, когда мимо проскальзывает ветерок, и знаю ощущение, которое испытываешь, когда наступаешь на эти лепестки, когда они уже опали, – это пастельное конфетти прилипает к подошвам твоих ботинок.

Мне никогда не доводилось видеть цветущими японские вишневые деревья, но мне и не нужно было. Когда японская зима входит в полную силу, между временами года наблюдается только два различия – в цвете и температуре. Превратите бледно-розовый в зимне-белый, замените теплые бризы холодными и получите ровно то же самое.

Лучший эпитет для описания снега в Японии – «иллюзия», словно ты наблюдаешь шоу Дэвида Копперфильда. Толстые хлопья падают с неба, погребая под собой дороги, тротуары, а со временем и машины под плотным покровом, словно кто-то подошел и набросил огромный белый рентгеновский жилет на все города и поселки. Но в тот же миг, как только ты касаешься этого тяжелого белого одеяла, оно тут же оборачивается в прах, ускользает из твоих пальцев, как дым, как крошечные перышки из шелка. То, что кажется твердым, на самом деле текуче. Мне представляется, что в каком-то смысле это похоже на пролет самолета сквозь облака.

Нам с Три не потребовалось много времени, чтобы собрать небольшую команду единомышленников, и все вместе мы с головой окунулись в этот снежный пар. Мы летали сквозь снег. Катались на нем, как на волнах. Мы переплывали через него, оказывались под ним и прошивали его насквозь. Мы позволяли ему поглощать нас, его пушистым хлопьям щекотать наши щеки и испаряться с наших шлемов и защитных очков. Гроздья молочно-белых хризантем превращались в «сажу», как только входили в контакт с нашей кожей. Волны снега тихо разбивались вокруг нас. Мы перемещались с одной горы на другую, исследуя Японские Альпы. Мы поднимались пешком по отрогам гребней и парили вниз по скатам. Мы пролезали под канатами и мародерствовали на открытых полях, полных пушистой, мягкой пудры. Мы даже спрыгивали с подъемников. А как еще мы могли добраться до этой идеальной, припудренной линии спада? Как только снег начал падать, он уже не останавливался, как и мы. За пять недель мы налетали 750 тысяч футов, – чтобы добиться такого же результата в Южном полушарии, мне потребовалось вдвое больше времени.