Словно заряд из пушки, из трубы вылетел столб песка

Но в ту минуту, когда все уже было готово и помощник мастера собирался дать сигнал поднять бурав, рабочие с тревогой почувствовали, что земля дрожит.

Раздался страшный шум: подземное клокотание, гул и сотрясение, обычно сопровождающие извержение вулкана.

Рабочие бросили канат, посредством которого поднимали бурав, и разбежались.

В ту же минуту зонд – прут весом в сто килограммов, только что перед тем вставленный в трубу, вылетел, как ядро из пушечного жерла.

Струя неимоверной силы вырвала его вместе с рукояткой, разрушила коромысло, сорвала верхушку пирамиды и взлетела на высоту более шестидесяти метров.

Струя толщиной с тело человека поднималась совершенно прямо, как колонна, и образовывала на вершине грациозный изгиб, падая частым дождем.

Растерявшиеся рабочие бегали под этим дождем, крича во все горло:

– Нефть! Керосин!

Инженер, не предвидевший ничего подобного, не приготовил ни канала, ни резервуара.

Он намеревался выкачивать нефть, а она грозила наводнением.

Слово «наводнение» в данном случае не было преувеличением, так как через несколько минут все было затоплено.

Нефть прорыла себе русло и понеслась потоком, разливаясь по впадинам, и, найдя углубление с глинистым дном, образовала целое озеро.

Через неделю можно было плавать на лодке по этому нефтяному озеру, появившемуся на земле счастливого исследователя.

После многих дней упорной борьбы и разочарований, когда все казалось потерянным, сказочное богатство лилось рекой…

Эксплуатация началась немедленно, приток капитала, как и рабочие, устремился сюда со всех сторон, строилась железная дорога, возводился город.

Вскоре у этого чисто промышленного центра, столь же богатого, как и неопрятного, появился город-спутник. Возле него, на холме, обдуваемом свежими ветрами, основался городок более чистый – Нью-Ойл-Сити.

Он обещал сделаться в непродолжительном времени соперником старой Петроли, если бы не трагические события, которые и составили начало нашего повествования.

Американец, говоря об индейцах, обычно называет их «краснокожими скотами».

Этот эпитет возникает сам собой, когда речь заходит о туземце, который для янки служит объектом презрения и гонения.

Американец ненавидит краснокожих и, где только возможно, преследует их. Виски, этот официально запрещенный, но втихомолку всюду распространяемый яд, способствует этому.

Если нескольким подвыпившим янки попадется одинокий краснокожий, они непременно придумают какую-нибудь жестокую потеху. Здесь необузданная американская веселость находит себе богатую пищу.

Так и теперь ковбои и рабочие Нью-Ойл-Сити, повстречавшиеся хозяйке и ее компаньону, вволю тешились над старым индейцем, которого миссис Клавдия назвала Джоном.

Старик вовсе не заслуживал подобного обращения: он был кроток, безобиден и даже немного с придурью.

Индеец жил на расстоянии около мили от Нью-Ойл-Сити один в пещере, попасть в которую из-за сложности пути было почти невозможно. Подобно древним азиатским огнепоклонникам и пенсильванским сенека, Джо знал «тайну огня».

Редкие посетители, которым удавалось пробраться в его пещеру, рассказывали, что день и ночь, из года в год она освещена широким языком бледного пламени и воздух пропитан запахом нефти.

Джо казался духом этого никогда не угасающего огня, которому он, быть может, втайне поклонялся.

Когда мистер Остин со своими людьми поселился в узкой долине, где вскоре суждено было возникнуть нефтяному городу, старый индеец очень косо смотрел на вторжение бледнолицых.

Он бродил вокруг их поселения, осыпая их ругательствами и словно призывая своими размашистыми жестами на них проклятие таинственных и мстительных божеств.

Старый безумец, вероятно, приписывал неудачу их поисков вначале действию своих всемогущих заклинаний.

Его находили забавным и пытались приручить. Но напрасно! Джо даже устоял против соблазнительного виски.

Когда первый нефтяной фонтан взлетел в воздух, грозя наводнением всем окрест, индеец удалился в свою пещеру и долго скрывал там свое отчаяние.

В один прекрасный день он снова появился среди людей с видом покорного, побежденного, просящего пощады у победителя, перед которым ничто не в состоянии устоять.

Старый огнепоклонник отказался, по-видимому, от своей веры, склонив голову перед духом современной промышленности.

Мистер Остин, а особенно миссис Клавдия, приехавшая к мужу, приняли его ласково. Она одела бедного старика, снабдила одеялами, табаком и кое-какими сладостями, и он как будто привязался к ней. Красная шерстяная рубашка довершила победу над ним. С этих пор он согласился одеваться, как белые, сохранив лишь прическу – чуб, зачесанный назад и украшенный орлиным пером, воткнутым в черные, как вороново крыло, волосы.

Он продолжал жить в своей пещере, но стал общительнее и довольно часто показывался в Нью-Ойл-Сити, где скоро перезнакомился со всеми.

В тот день шутки возбужденных ковбоев приняли жестокий характер. Джон отбивался, кричал, брыкался, кусался, но этим лишь усиливал веселье своих преследователей.

Он бродил вокруг, осыпая их ругательствами

Один из них, получивший пинок, свидетельствовавший о силе старого индейца, пришел в ярость. Это была ярость пьяницы, превращающегося благодаря постоянному отравлению алкоголем из человека в дикого зверя. На ковбое вместо пояса был длинный, гибкий ремень, которым его собратья обычно с необыкновенной ловкостью ловят полудиких животных в своих стадах. Это – лассо, перенятое у мексиканцев этими пастухами, ведущими самый первобытный образ жизни.

Он накинул петлю на шею старику и крикнул голосом, охрипшим от пьянства:

– Этот скотина-индеец осмелился поднять руку на белого. Повесить его!

– Билли Нейф прав!.. Да, да! Повесить!

Билли Нейф, ковбой, накинувший лассо на индейца, потянул ремень, и старик споткнулся, испустив хриплый крик.

В этот момент Бессребреник высокомерным тоном приказал ковбоям остановиться.

В Америке прислуге не приказывают, ее просят сделать одолжение… оказать честь…

Можно себе представить, какие крики, брань и угрозы поднялись в ответ на приказание Бессребреника.

Рыжий, весь обросший волосами гигант с разбойничьим лицом отделился от группы и взревел:

– Он смеет мешать свободным людям веселиться… Вот я, Серый Медведь, проучу его!

От такой самонадеянности Бессребренику стало смешно: ответом ему был грубый хохот толпы, способной мгновенно перейти от веселости к насилию.

Когда колосс двинулся на него, подняв кулаки и раскачиваясь, как то страшное животное, имя которого он носил, Бессребреник принял позу боксера.

Из пасти Серого Медведя снова вырвался хохот.

– Да поджарят меня в пекле, если он не собирается бороться со мной!

Бессребреник, не меняя позиции, невозмутимо улыбался и выжидал. Как ни была уверена миссис Клавдия в его храбрости и ловкости, однако и она дрожала, и ее маленькая рука сжимала револьвер.

Шести футов вышины, широкий, как шкаф, Серый Медведь, несмотря на свою видимую неповоротливость, обладал весьма необычайным проворством и силой, делающими животное, имя которого он носил, самым страшным хищником Северной Америки.

Его маленькие, проницательные глаза налились кровью, зубы скрежетали, рыжая борода стала дыбом на лице цвета дубленой кожи…

Старый индеец попытался было воспользоваться этой минутой, чтобы сбежать, но Билли Мейф вновь дернул лассо, и полузадушенному бедняге только и осталось что икать, высовывая язык, это еще более увеличивало веселость его преследователей.