– Еще нет – чувств лишилась.

– Но с ней самой все хорошо?!

– Да-да. Роды были несложные, но пуповина обмоталась вокруг горлышка, – повитуха снова повздыхала. – Еще там, во чреве…

Андио выхватил у нее мертвого сына и велел:

– Стой здесь, ясно? Ни с места!

– Как господин скажет…

Он ринулся по коридору, а по пути, предварительно оглянувшись, засунул бездыханное тельце в одну из бочек, в которых хранили скисшее молоко. Перед дверью, ведущей к кормилице, отдышался и неторопливым шагом вошел внутрь.

– Спасибо, что позаботилась. А теперь давай его сюда. Один из воинов хочет сына.

Женщина без слов отдала младенца, и Андио бросился обратно.

– Вот! – выдохнул он, подлетев к повитухе. – Скажешь Итсуль, что это ее сын. А про мертвого молчи, поняла?

– Хорошо… – протянула повитуха. – Но мои слова и мое молчание будут кое-чего стоить… – она сощурила глаза и уставилась на него в ожидании.

Да как она смеет, эта никчемная, чего-то требовать, на что-то намекать?! Она даже не сумела спасти его ребенка!

Андио почти не думал: положил младенца позади себя, а повитуху прижал к стене и сомкнул пальцы на ее горле: душил, пока женщина не захрипела и не обмякла. Лишь тогда он опустил руки – тело с глухим шлепком рухнуло на пол, и одновременно закричал младенец. Андио поднял его, прижал к гуди и прошептал:

– Ну все, мальчик, не плачь, все хорошо. Теперь ты мой сын…

– Что ты натворил, сожри тебя глубины?!

Он вздрогнул и повернул голову: в начале коридора, сразу за поворотом, стоял отец.

– Она требовала плату за молчание… – пробормотал Андио. – А потом бы требовала еще и еще…

– Какое еще молчание?

– Ну… это мой найденыш, – он вытянул руки, показывая младенца.

– Вижу, не слепой. Тряпки грязные, твоего бы в такое не закутали.

– А моего нет… Уже нет. Он родился мертвым…

– Анди… – ахнул отец и приблизился, положил ладонь ему на затылок. – Мне жаль.

– Мне тоже. Теперь он, – Андио кивнул на ребенка, – мой сын. Иначе Итсуль не выдержит – тронется умом.

Нердри Каммейра пожевал губами, наморщил лоб, будто в раздумьях, и наконец сказал:

– Где же твой настоящий сын?

– Там… В бочке с кислым молоком, – сказав это, он едва сдержал слезы. А может, и не сдержал, потому что на лице отца отразилось сочувствие.

– Ну-ну, успокойся. Нашел себе нового сына – о прежнем забудь. Сейчас об ином нужно подумать.

Нердри Каммейра затащил его в ближайшую от родильных покоев пустующую комнату.

– Положи дитенка сюда.

Он указал на подушку у стены и вышел, но скоро вернулся, волоча за собой тело повитухи.

– Ну вот. До ночи полежит здесь, потом отвезем подальше в степь и зароем. И твоего… мертвого младенца тоже зароем.

– Так ты мне поможешь? – спросил Андио.

– А я, по-твоему, что сейчас делаю? Ты же не в себе: не будет меня – натворишь глупостей. Я хоть присмотрю за тобой… А теперь закутай мальца во что-нибудь… – Нердри Каммейра заозирался и нахмурился. – Ладно, оставайся здесь. Я сейчас принесу какие-нибудь шелка…

– Спасибо, – Андио и впрямь был благодарен, как никогда. – Я перед тобой в неоплатном долгу!

– О нет! Ты заплатишь, – каудихо приподнял брови. – Раз выдаешь отпрыска презренных верийцев за талмерида, ты должен заплатить. Когда этот… Когда мальчик вырастет, расскажешь ему, кто он, расскажешь, что ты и наши с тобой люди погубили его настоящих родителей. И пусть он делает выбор. Потому что, сын, обманывать можно, но не всех и сразу… Ты же решил солгать и талмеридам, и жене, и этому младенцу, и… духам.

– Ладно! Ладно, я все сделаю!

– Клянись перьями Ворона.

– Клянусь! – воскликнул Андио.

Все что угодно, лишь бы Итсуль была счастлива!

* * *

Виэльди молчал, пытаясь осознать услышанное. Конечно, Андио Каммейра поведал явно не все, однако многое открыл: и что взял младенца, подивившись его удаче, и что пришлось подменить им собственного, мертворожденного, сына. Зато утаил, как умудрился скрыть это и от своих людей, и от повитухи. Наверняка не обошлось без угроз или, что вероятнее, убийств. Ну, зато теперь понятно, почему именно он – Виэльди, отпрыск верийцев – стал сыном каудихо…

– Кто дал мне имя? – отчего это интересует, неясно: праздное любопытство, не иначе.

– Мать… Твоя названная мать, – каудихо провел рукой по затылку, почесал лоб. – Я хотел назвать тебя в честь своего деда: Ондри. Но твоя мать… Итсуль… она была чужачкой, ей не очень нравились талмеридские имена, даже мое. Только «Виэльди» нравилось. Она попросила, я не смог отказать.

– А «Данеска» ей нравилось?

– Когда она тебя родила… то есть думала, что родила, то наконец почувствовала себя своей… талмеридкой. Она не возражала, чтобы я выбрал имя твоей сестре.

– Она мне не сестра!

Андио Каммейра поджал губы, хмыкнул и бросил:

– Пусть так. Но твоя очередь отвечать на вопросы: давно у вас… это? У тебя и Данески?

– А я давно вернулся?

– Отвечаешь вопросом на вопрос? Ладно… Спрошу яснее: когда? Когда это случилось впервые?

Можно солгать, но есть ли в этом смысл? Пусть не положено открывать то, что было на празднестве: кто видел, тот видел, кто знает, тот знает, – но Андио Каммейра все же каудихо…

– В тот раз ты угадал: Данеска была на Празднике-Середины-Лета, и на ней были красные бусины…

Не-отец изогнул брови, затем наморщил лоб.

– А ты… победил в состязаниях?

– Ну да…

– Бедные мои дети, – каудихо покачал головой. – Мне жаль, что так вышло… Мне вас очень жаль.

Андио Каммейра выглядел таким огорченным, что Виэльди почти поверил в его искренность и воскликнул:

– Так отдай мне Данеску! Она не сестра мне, зато ты почти мой отец. – Он вскочил с дивана. – Неужели ты не хочешь нам счастья?

Каудихо тоже встал и прищурился.

– Счастья? Думаешь, оно у вас будет? Подумай головой, – он постучал себя по лбу, – а не тем, что между ног болтается. Даже если я на это соглашусь – а я не соглашусь! – то кто из талмеридов поверит, будто ты и Данеска не брат и сестра? Никто! А обряд крови… он нужен только твоему деду. Мне бы хватило и того, чтобы ты на словах признал себя моим сыном.

– Меня не волнуют талмериды! – огрызнулся Виэльди.

Каудихо приблизился и сжал его плечо.

– Не волнуют? А кто тогда тебя волнует? Верийцы? Вряд ли. Данеска? Нет. Иначе ты подумал бы и о ней, а не только о собственной похоти – ну или как ты там это называешь? Но ты ни о ком не думал и не думаешь, кроме себя! Ладно, тебе нет дела до судеб талмеридов, до моей судьбы, но об участи Данески ты хоть на миг задумался? Что ее ждет рядом с тобой? Ответь!

– Она не будет бедствовать!

– Да. Верю. Но разве сытость – это все, что нужно людям? Я уже говорил: даже если я соглашусь – а я не соглашусь, – вы все равно станете изгоями. Люди начнут вас избегать, злословить за спиной… А если уйдете в другие земли, то станете там никем, чужаками.

– Пусть!

– Это тебе «пусть». Ты – мужчина, привык справляться с… разным. А она? Вчерашняя девочка, у нее пока – пока! – одна любовь в голове. Но что будет потом? Она, которая может стать императрицей, станет отверженной, гонимой. Как долго она это выдержит? Не начнет ли тебя проклинать, обвинять? Подумай…

Сейчас каудихо откровенно пытался повлиять на него, даже не скрывал этого и, увы, в его словах был здравый смысл.

– Не отвечай сразу, – сказал Андио Каммейра. – Подум-май. П-п-по-ду…

Он вдруг начал задыхаться, схватился за сердце и покачнулся, его губы и веки задергались.

– Отец! – воскликнул Виэльди. – Что с тобой?!

– Н-ничего… В-все… хорошо.