Звякнул металл, пронесся медный гул, а значит – пора: чужак уже вскочил на свежего коня и, как только девы бросятся врассыпную, погонится за одной из них. За Линаркой. Ну и ладно! Пусть! Зато напоследок можно насладиться бешеной скачкой! Напоследок, потому что после сегодняшнего отец наверняка посадит ее под замок, пока не придет время посадить на страшный корабль, везущий в Империю.

Данеска ударила Красногривого в бока и наклонилась к его шее, почти прижалась к ней. Задрожала земля, ветер сорвал с головы венок и ударил в лицо так сильно, что глаза заслезились. А может, они заслезились вовсе не от ветра…

– А-ай-я-э-э! – закричала Данеска, чтобы хоть как-то излить гнев и отчаяние.

Сколько она так проскакала, неизвестно. Уже приблизилась кромка рощи, и тут за спиной раздался стук копыт, спустя мгновения стал громче.

Что?!

Не сбавляя галопа, она оглянулась. Незнакомец! Скачет за ней! Данеска рассмеялась и подстегнула Красногривого: как бы ни хотелось поддаться всаднику, а обманывать духов, следящих за таинством, опасно.

В роще уже различались отдельные деревья, но среди стволов, ветвей и листьев не разгонишься. Данеска повернула коня, двинулась вдоль опушки, а охотник, словно предугадав это, бросился чуть в сторону и наперерез.

А дальше… дальше она опомниться не успела, как ощутила позади себя толчок и жар чужого тела. Красногривый дернулся, заржал, поднялся на дыбы, но сильные руки перехватили у нее поводья, и жеребец, еще чуть-чуть посвоевольничав, перешел на медленный галоп, затем на шаг, пока вовсе не остановился. Конь, оставшийся без наездника, бежал впереди, тоже постепенно замедляясь.

Данеска боялась даже обернуться, решимость и радость улетучились, уступив место страху и сомнениям. Чужой. А вдруг грубый и жестокий? А вдруг ей будет больно и противно? Нет, она, конечно, все выдержит ради возможности не уехать в Империю, но лучше бы это был кто-то знакомый…

Мужчина взял ее лицо за подбородок, повернул к себе и поцеловал. Его губы, соленые от пота, были требовательными и… нежными. Нет, он не грубый… И все равно страшно.

Незнакомец спрыгнул на землю и, не говоря ни слова, подхватил ее под мышки, стаскивая с коня, поставил перед собой.

Увидеть бы его черты, но страшно даже взгляд поднять – такой слабой, беззащитной, маленькой она себя рядом с ним ощущает! Губы дрожат, тела она вовсе не чувствует, голова кружится, и все какое-то нереальное, будто происходит во сне.

– Ты боишься, – он не спрашивал – утверждал. Голос чуть охрипший, но спокойный и незлой. – Вся дрожишь. Не бойся. Я не обижу.

Он снова поднял ее лицо за подбородок и снова поцеловал: в губы, щеки, веки. Мягко, едва касаясь. Провел рукой по спине, запустил пальцы в волосы, а потом – она опомниться не успела, – скользящим движением стянул с нее тунику. Вечерняя прохлада обдала кожу, по телу поползли мурашки, зато в бедрах и животе стало жарко-жарко, а ноги ослабли и налились тяжестью.

Его руки сомкнулись на талии, губы, щекоча, поползли ниже – по шее, груди. Сильнее и чуть грубее обхватили сосок. Данеска вздрогнула и вскрикнула от неожиданности и странной истомы, охватившей тело.

Мужчина тихонько засмеялся, слегка прикусил другой сосок, потом резко отстранился и, сняв свою тунику, бросил на траву рядом с ее, а Данеску крепко прижал к себе.

Его тело было таким горячим, сильным и – о духи! – желанным. До сих пор она понятия не имела, каково это: желать мужчину. Хотелось отдаться его власти, довериться его воле. Так странно и сладко…

Он надавил ей на плечи, опуская на землю, в траву, влажную от вечерней росы… Нет… Не в траву. Данеска упала на мягкую шкуру. Когда он успел ее расстелить? Она ничего не заметила.

Незнакомец навис над ней, его черные, тяжелые от бусин пряди защекотали ее губы, подбородок, участок кожи под ноздрями. Данеска чихнула, и он, засмеявшись, откинул волосы за плечи, потом стянул с нее шаровары и снова навис, лаская загрубевшими от оружия пальцами ее живот и внутреннюю часть бедер. От мужчины веяло теплом, и она не выдержала, порывистым движением обхватила его за плечи, прижала к себе горячее тело. Он зарычал, впился в ее губы, раздвинул ее ноги, а дальше…

Дальше было страшно, а еще больно и чуть-чуть приятно. Когда она вскрикивала, небесный муж замирал ненадолго, гладил по волосам и груди, целовал, шептал:

– Любимая моя. Красавица… – и продолжал двигаться в ней.

Потом вдруг дернулся, крепко-крепко ее обнял, шумно, с хрипами задышал и – обмяк. Данеска даже испугалась, не случилось ли с ним чего. Но нет. Незнакомец отстранился, провел по ее губам большим пальцем, поцеловал в лоб и упал рядом, закинув руки за голову. А у нее по внутренней части бедер стекало что-то липкое. Нет, не «что-то» – это кровь и семя. Значит, все случилось, и если духи будут благосклонны…

Стало холодно. Данеска вытянула руку, пытаясь нащупать одежду, но мужчина перехватил ее запястье.

– Не торопись. Побудь со мной еще. Я так скучал…

Скучал? Он же ее даже не знает, чтобы скучать.

– Ты озябла? Подожди. Я сейчас.

Он вскочил и, как был, нагишом – даже забавно! – ушел куда-то во тьму. Раздался свист и зов: «Беркут!»

Коня подзывает, ясно. Ну, если тот явится, значит, хозяин хорошо его воспитал.

Судя по перестуку копыт, вороной Беркут явился. Спустя несколько мгновений Данеску укутало толстое шерстяное покрывало, небесный муж тоже под него забрался, и она прильнула к его груди, а потом…

Потом Данеска проснулась и увидела, что горизонт посерел. Незнакомец… то есть небесный муж еще спал. Можно было тихонько собраться и уйти, стараясь его не разбудить, но не хотелось. Вместо этого она приподнялась на локте и наконец рассмотрела его лицо в подробностях. Красивый! Выраженные скулы и линия подбородка, губы не тонкие и не толстые, четко очерченные, брови густые. Он их морщит: видимо, что-то тревожное снится. Поцеловать его хочется… Или убрать с лица вот эту прядь, прилипшую к высокому лбу. Данеска не выдержала – убрала. Тут мужчина разомкнул веки, резко сел, осмотрелся настороженно, но, наткнувшись на нее взглядом, заулыбался.

– Красавица… Ты здесь, не ушла, – после сна голос был осипшим и приглушенным.

Мужчина притянул ее к себе, и все повторилось: ласки, поцелуи, тяжесть его тела. В этот раз было не страшно, почти не больно и куда приятнее. А потом они снова лежали рядом, обнимая друг друга.

– Когда закончится праздник, – сказал он, – ты назовешь свое имя. И тогда – семи дней не пройдет, – я подарю тебе двух лучших коней. Приведу к твоему дому кобылицу, белую, как снег в горах, и жеребца, что чернее ночи, чернее ворона… И на кобылице будет сбруя из золота, а на жеребце – из серебра.

– Как красиво ты говоришь…

«А еще, наверное, считаешь меня дочерью одного из бедных скотоводов. То-то будет неожиданность, когда узнаешь…»

Другое еще интереснее: по одежде небесного мужа нельзя сказать, что он богат. Конь красавец, но одежда на воине простая, из серой некрашеной шерсти. На шее, руках, пальцах ни золотых, ни серебряных, ни даже медных украшений. Только серьга в ухе, и та блеклая, поцарапанная, почерневшая от времени. А ведь даже у бедняков есть красивая одежда или драгоценности. Просто они трепетно хранятся, передаются из поколения в поколение и носятся лишь по праздникам.

Откуда же незнакомец возьмет золотую и серебряные сбруи? Но слово сказано, и теперь он обязан его выполнить – одарить свою ночную жену. Лишь бы ему ради этого не пришлось продавать своего великолепного жеребца и немногую, скорее всего, скотину. Данеска этого не хотела.

* * *

Они добрались до круга порознь: таков закон. Никто не должен знать, за кем погнался победитель, кого догнал и догнал ли. Данеска в любом случае вернулась бы на праздник не раньше рассвета, даже если небесный всадник не помчался бы за ней.

А заря уже заиграла над горизонтом – еще немного, и солнце высушит слезы неба, заполыхает во всю мощь!