Говоривший не скрывал волнения. Лена в изумлении молчала.

– Меня звали спорить, бороться и отстаивать – я оставался в молчании, радуясь спокойствию и гармонии. А крики: Пришло новое время! Нужны новые заповеди! Нужна новая церковь!.. – не трогали меня. Я узнавал старые маски и тех же пляшущих, которые были уже когда-то на площадях, которых ждали на том же балу… пылающих.

Он вздохнул, но вздохом не горести – облегчения.

– Господи, зачем?! – Лена воспользовалась паузой, мало что понимая. – Почему бы не жить как все? Ведь люди верят, что поступают правильно! Искренне. А раз так – повторяют поступки.

– Иуды убеждали их в этом веками и, наконец, удалось! Да разве нацизм был неискренним?! И разве люди, став не́людями, считали себя безумцами? Сколько тебе лет?! И сколько этому крючку! Те поверили в ложь тогда, в правильность и нужность. Ты – сейчас! Заклинания работают! Мотивы одобряются! Человек готов верить всему, что сохранит его благополучие!.. – на этом обещании строят всё. Уже сколочен «новый» крест, отсыпали Голгофу и снова тянут на нее святыню!

Голос уже гремел.

– Совершается великое предательство! Но пришел черед и великого пересмотра! Не заповедей! А имен, иллюзий и парадигм! Кто-то должен сорвать маски! Начать! Все новые идеи и подходы – стары, как ископаемые кости! По этим «новым» – уже когда-то убивали, насиловали, жгли! Это они, ископаемые, вытолкнули человека из Рая. Это они стаскивают гробы с чудовищ прошлого и водружают ложь на пьедестал! И с каждым годом изворотливей, гнусней. Другое время пробудилось тут! – Слепой ударил в грудь ладонью. – И просит возвращения домой! В родную гавань. Запомни, Крым – везде, а не на Черном море! Пора нам дать проливам имена. Другие. А библиотекам выстирать катало́г! Чтоб родников журчание услышать!

Шум водопада одобряя, заполнил наступившую тишину. Несколько минут ушли на осознание. Наконец, способность говорить вернулась к женщине.

– Получается… – слова давались с трудом, – поступать наперекор всему, что составляет жизнь… хорошая она или плохая? Обстоятельствам, в которых живем, наперекор окружению, логике?

– Чьей логике? Той, которая подсказывает? – пленник усмехнулся. – Той, что «вмонтирована» прошлым опытом, именами? А, значит, временем? Оно предало нас, если такая логика ведет к гибели всего живого вокруг. Разве не это происходит на земле? Или мы стали меньше убивать друг друга? Чем триста лет назад? Иль отодвинули порог и катастрофу? Ты еще увидишь, сколько погибнет в этом веке…

– Я?! – вскрикнула женщина. – Я ничего не желаю видеть!.. – и тут же поправилась: – Я не хочу дожить… – и осеклась.

Мимика лица пленника выразила огорчение:

– Эх… Лена, Лена…

Он впервые назвал ее по имени.

Гостья в изумлении замерла, но тут же выкрикнула:

– Я уже Елена! Мой фонд… я!.. помогаю детям!

– Твой? И где же точка ужаса, надлома? С каких пор что-то на земле стало чьим-то? Зачтется лишь тайное добро – не слышала? Всего три слова могут покорить вершины, стать выше любых денег! Помнишь? Надпись? «Папа, не пей!» – в них «благо» и «творение» – совпали!

Дыхание остановилось. Память возвращала в детство. Давным-давно они с бабушкой возвращались с юга. В окне вагона проплывали бесконечные окраины Москвы и такие же бесконечные ленты гаражей, исписанных подростками. Но эти слова, которые произнес Слепой, бросались в глаза любому пассажиру – во всю стену, красной, режущей краской они кричали: «Папа! Не пей»! Крик тот, оставленный такой же девочкой как и она – Лена была уверена в этом, долетал до тысяч людей, которые проносились мимо. Тысяч глаз. Впитывая боль, делая во мгновение другими эти тысячи. Сколько человек вздохнуло, подумав о своем. Скольких заставил уйти в себя отчаянный крик! Скольких понурить голову, вспомнив дочь или сына.

– Бабушка, а почему она это написала? – спросила тогда Лена.

– С горя, милая, с горя… давай-ка собираться, скоро вокзал.

Внучка не знала, что такое горе. Оно представлялось ей какой-то вредной теткой, с большой сумкой и веником под мышкой. Детство спасалось от горя воображением, не понимая – визит его не за горами. Встреча назначена каждому.

Жизнь потом дала много поводов вспомнить случай. А сейчас Елена была уверена – тогда, в детстве, провидение явило ей пример великой силы слова. Простого слова, освятившего место, где маленькая девочка встала на защиту своего отца и заслонила детской рукой от оскала зла тысячи чужих. Ей хотелось верить, что слова те и сейчас не были стерты, кричали, помогали и несли.

– Их писала девочка из прошлого, – Слепой читал мысли.

– Из какого?

– Ты хотела спросить: из чьего? Из твоего прошлого. Когда карета двигалась по улицам старой Москвы, такая же девочка сидела на финальном матче по регби и ждала… с грустными глазами. Тебе не знакомы глаза детей.

Лена вскинула брови, но тут же опустила.

– Они еще не могут понять, не могут распознать гибель, принимая ее за образы «взрослой» жизни, за норму. Но вот, однажды, кто-то рядом меняется… и пелена обмана исчезает – ваш сын, дочь видят уже «другие» глаза отца, матери, людей. Постигают обман. Душа ребенка и первый рубец. Несовместимые вещи слиты. Доброта искривлена. А тепло рук становится лишь памятью. Как бы те не обнимали. Душу не пленили еще новые «заповеди» – лишь коснулись. Но крик от боли – уже на весь мир. На той самой стенке.

Лена бессильно молчала.

– Душа ребенка не может так кричать, если мир правилен. Вторая, со стадиона, увидит еще тысячи детских теней на асфальте Хиросимы – города «победы» тех «заповедей». Именно тогда был сделан выбор: чтобы кому-то жить, надо кого-то убить. В категорию «кого-то» один «человек» вписал детей. Не счесть памятников ему. В Израиле названы больницы, школы, библиотеки. Его именем. Заметь, глядя в зеркало, даже умирая, он мнил себя человеком. И зеркало не содрогалось, не плавилось, не рассыпалось вдребезги. Снесло. Что оно тогда?

– Господи, – прошептала Лена, – мертвые сраму не имут… оставьте его.

– Увы. О мертвых только правду! Иные мертвые так страдают и мучаются, что лучше бы им оставаться живыми.

– Зачем?

– Чтобы дожить до «Нечаянной радости».34

– А… вторая девочка, вы сказали увидит …

– Бедняжка знала о своей роли в трагедии – она вскрыла черный конверт. И тоже написала на стене слова, пытаясь изменить чудовищный выбор. Но «человек» не любил читать и насмехался над «Словом» каждый день. Хотя в нем текла ее кровь.

– Родная кровь?! Знала?! Какие слова?! – параллель повергла Лену в шок. – И кого ждала?!

– Она думала, что стала матерью антихриста. Но Бог миловал ее и подарил встречу.

– С кем?!

– С прохожим. Вы не замечаете их днями, годами… Незнакомых и случайных. В поездах, на улицах и в переходах. Глаза ищут уже другое. А не великую доброту внутри. С которой начинается жизнь. Девочка ждала его, чтобы спасти тысячи жизней. И не в обмен на чужие.

– Девочка дождалась? – не вполне сознавая зачем, спросила гостья.

– Дождалась. Она попала на страницы и «Нечаянная радость» обняла ее. Мне хочется, чтобы и ты услышала когда-нибудь тоже: я пришел за тобой… дай руку.

– Что же он значил для нее, и что сделал такого?! Если … – с каким-то отчаянием спросила Лена.

– Всего лишь поднес чемодан и не взял денег.

– Да разве… ради этого… не может быть!

– Однажды кто-то вымыл ноги своим ученикам… а мужчина – только ей. Но ничего важнее не было в его жизни. Он искал по всему свету любовь, которая одна не дает теням и шанса, оставляя асфальт для игры в «классики». Встреча искупила всё. А призраки исчезли.

– Как исчезли?! Этого не случилось?!

– Этого не случится никогда. Чисты страницы. На их просторах поплывут назад знамена крестоносцев, глотающих великое Имя. Там копья все летят обратно в руки. Страницы стены поднимают из руин. А бомбы все вернут назад, пославшим. И тени там трусливо убегают.