За последние два дня Уинтерборна навестили несколько его сотрудников, включая управляющих универмагом, бухгалтера и пресс-секретаря. Они провели с ним несколько часов в семейной гостиной, выступая с докладами и получая указания. Хотя Доктор Уикс предупредил, что слишком большая нагрузка может препятствовать процессу выздоровления, Уинтерборн, казалось, черпал энергию в общении со своими подчинёнными.

– Универмаг для него больше, чем просто деловое предприятие, – сказал Уэст Хелен, пока Уинтерборн разговаривал наверху со своими управляющими. – Это то, кем он является. Универмаг занимает всё его время и больше он ничем в жизни не интересуется.

– Но ради чего? – в недоумении спросила Хелен. – Обычно мужчина стремится получать доход, чтобы заниматься более важными вещами... проводить время с семьёй и друзьями... развивать таланты, свой духовный мир...

– У Уинтерборна нет духовного мира, – сухо ответил Уэст. – Он, вероятно, будет возмущён одним предложением, что он у него имеется.

Сотрудники магазина уехали этим утром, а Уинтерборн провёл большую часть дня или в гостиной, или в своей спальне, упорно маневрируя на костылях без посторонней помощи, несмотря на указания врача, не нагружать больную ногу.

Заглянув в дверной проём гостиной, Хелен увидела, что Уинтерборн сидит в одиночестве, в кресле рядом со столиком из орехового дерева с мраморной столешницей. Случайно опрокинутая стопка бумаг разлетелась вокруг него по полу. Неловко наклонившись, он пытался поднять упавшие страницы, не свалившись при этом с кресла.

Беспокойство перевесило застенчивость и Хелен, не раздумывая, вошла в комнату.

– Добрый день, мистер Уинтерборн. – Она опустилась на колени и собрала бумаги.

– Не утруждайте себя, – послышался его хриплый голос.

– Никакого беспокойства.

По-прежнему стоя на коленях, она неуверенно подняла на него взгляд. Её сердце ёкнуло и пропустило пару ударов, Хелен смотрела в глаза, темнее которых никогда раньше не встречала, насыщенный карий цвет, казался чёрным, они были глубоко посажены на смуглом лице, и их обрамляли густые ресницы. Её нервировала его грубая привлекательность. Он мог бы быть самим Люцифером. Уинтерборн выглядел гораздо внушительнее, чем ей показалось при первой встрече, даже гипс на ноге не делал его вид менее грозным.

Хелен протянула ему бумаги и их пальцы ненадолго соприкоснулись. Поражённая ощущением она быстро отпрянула. Его рот ожесточился, густые брови сошлись воедино.

Хелен поднялась на ноги.

– Могу ли я что-нибудь для вас сделать? Послать за чаем или закусками?

Он покачал головой.

– Куинси скоро принесёт поднос с обедом.

Она не знала, что на это ответить. С ним было гораздо легче общаться, когда он болел и лежал беспомощный в постели.

– Мистер Куинси сказал мне, что он переезжает работать в Лондон. Я рада за вас обоих, что вы дали ему такую возможность. Он станет отличным камердинером.

– За те деньги, что я плачу, – сказал Уинтерборн, – лучше бы ему превзойти всех в Англии.

Хелен на мгновение замешкалась.

– Я не сомневаюсь, что так и будет, – отважно заявила она.

Уинтерборн тщательно собрал бумаги в аккуратную стопку.

– Первое, что он хочет сделать, это избавиться от моих рубашек.

– От ваших рубашек, – в недоумении повторила Хелен.

– Один из управляющих привёз мне кое-какую одежду из Лондона. Куинси сразу понял, что рубашки были куплены уже готовыми. – Он настороженно посмотрел на Хелен, оценивая её реакцию. – По правде говоря, – продолжил Уинтерборн, – наполовину готовыми, чтобы иметь возможность подогнать их в соответствии с предпочтениями заказчика. Качество ткани такое же высокое, как у любой рубашки, сшитой на заказ, но Куинси всё равно воротит нос.

Хелен с осторожностью обдумала свой ответ.

– Человек с такой профессией, как у Куинси, обладает придирчивым взглядом на детали. – Наверное, она должна на этом остановиться. Обсуждать мужскую одежду крайне неприлично, но Хелен чувствовала, что должна помочь ему понять опасения Куинси. – Дело не просто в ткани. От готовой, сшитая на заказ рубашка отличается строчкой, швы идеально ровные и плоские, а петлицы, часто ручной работы, выполнены в форме замочной скважины, чтобы уменьшить давление пуговичной ножки на ткань. – Улыбнувшись, она сделала паузу. – Я бы в подробностях рассказала о планке и манжетах, но боюсь, вы заснёте.

– Я знаю ценность деталям. Но, что касается рубашек... – Он замялся. – Я решил носить то, что продаю, таким образом, клиенты знают, что у их вещей такое же качество, как и у одежды владельца магазина.

– Звучит, как разумная стратегия продаж.

– Так и есть. Я продаю больше рубашек, чем любой другой магазин в Лондоне. Но мне не приходило в голову, что высшее общество уделяет пристальное внимание петлицам.

«Его гордость уязвлена, потому что он выставил себя в невыгодном свете перед представителями высшего света», – подумала она.

– Я уверена, что им не следует этого делать, – сказала Хелен извиняющимся тоном. – Существует множество более важных проблем.

Он кинул на неё насмешливый взгляд.

– Вы говорите так, будто не принадлежите к числу знати.

Она слегка улыбнулась.

– Я так долго жила вдали от мира, мистер Уинтерборн, что иногда задаюсь вопросом, кто я и, где моё место в жизни.

Уинтерборн внимательно на неё посмотрел.

– Трени планирует отвезти вас и ваших сестёр в Лондон, когда закончится траур.

Хелен кивнула.

– Я не была в городе с самого детства. Я запомнила его очень просторным и захватывающим. – Она замолчала, слегка удивившись, что разоткровенничалась с ним. – Теперь думаю, что могу найти Лондон... пугающим.

Уголки его губ тронула улыбка.

– Что происходит, когда вы напуганы? Бежите в укромный уголок и прячетесь?

– Вовсе нет, – чопорно ответила она, размышляя, дразнит ли он её. – Я делаю то, что должна, независимо от ситуации.

Улыбка Уинтерборна начала расползаться шире, до тех пор, пока на фоне лица цвета тёмной бронзы не сверкнули белые зубы.

– Я думаю, что знаю это лучше всех, – мягко сказал он.

Понимая, что Уинтерборн имел в виду её помощь во время его болезни... и, вспомнив, как она держала эту черноволосую голову на изгибе руки и обтирала его лицо и шею... Хелен начала заливаться румянцем. Не обычной краской смущения, которая исчезает сразу после появления. Этот жар продолжал разгораться и разгораться, распространяясь по всему телу до тех пор, пока ей не стало так неуютно, что она едва могла дышать. Хелен сделала ошибку, посмотрев в его горящие глаза цвета чёрного кофе, и почувствовала себя в буквальном смысле, принесённой в жертву на огне.

Её отчаянный взгляд остановился на потрёпанном фортепиано в углу.

– Сыграть что-нибудь для вас? – И не дожидаясь ответа, Хелен встала. Что было единственной альтернативой бегству из комнаты. Боковым зрением, она заметила, что Уинтерборн машинально сжал подлокотники кресла, готовясь подняться, прежде чем вспомнил, что нога в гипсе.

– Да, – ответил он. – Пожалуйста.

Уинтерборн пододвинул кресло на несколько дюймов, чтобы видеть её профиль, пока она играет.

Фортепиано дало хоть какое-то чувство защищённости, она села за инструмент и подняла крышку. Сделав медленный, успокаивающий вдох, Хелен расправила юбки, выпрямила спину, и положила пальцы на клавиши. Она с энтузиазмом принялась играть произведение, которое знала по памяти, «Аллегро» из сюиты для фортепиано Генделя в Фа-мажоре. Отрывок был оживлённым, запутанным и достаточно сложным, чтобы заставить Хелен отвлечься от своего румянца. Её пальцы танцевали по клавишам в вихре движений, непрерывно держа бурный темп, в течение двух с половиной минут. Когда она закончила, то посмотрела на Уинтерборна, надеясь, что ему понравилось.

– Вы играете с большим мастерством, – сказал он.

– Спасибо.

– Это ваше любимое произведение?

– Самое сложное, – ответила Хелен, – но не любимое.