Вот только реальность нашей жизни была так далека от всех моих фантазий! Лео как раз дремал в мягком кресле с откидной спинкой, когда я, войдя в ванную комнату, обнаружила вторую полоску.

Я выкинула тест в мусорное ведро, а затем отправилась с Люсьеном прогуляться по городу. Он шел рядом со мной, что, насколько я знала, означает, что сейчас песик не настроен на прогулку. Судя по всему, Люсьену передались терзающие меня смешанные эмоции.

Я не могла думать о ребенке. Я не могла принять реальность всего со мной происходящего. Я думала только о том ералаше, в который угодила. Я лишь добавила в него хаоса.

Я думала, что длительная прогулка как-то поможет мне определиться. Время шло — и я поняла, что уже ничего нельзя исправить. Когда Люсьен стал отказываться идти и время от времени начал заваливаться на землю, я вызвала свою машину, и мы поехали домой.

Когда я вошла в комнату, Лео сидел за столом в столовой, ел тост и читал газету. Он взглянул на меня и, не проронив ни слова, впился глазами в текст. Я стояла перед ним. Я не садилась.

— Я беременна, — произнесла я.

Я не извинялась, не отрицала, это было мое личное дело. Я не собиралась задевать его эго или лгать ему. Его реакция — а это была не злость, на которую я рассчитывала, — отразилась на его лице. Там была целая гамма эмоций: замешательство, обида и осознание необратимости, но все эти чувства вытеснила леденящая душу ненависть. Лео поднял свой бумажник с кухонной скамьи и вышел, громко хлопнув дверью. Грохот эхом разнесся по всему дому. Я поняла, что это — смертельный приговор нашему браку.

***

Он вернулся спустя несколько часов, потный и явно сильно уставший. Я догадалась, что он был в спортзале. Я бы не удивилась, если б узнала, что после его посещения там придется менять подвесную грушу или тренажер.

Я не отваживалась на него смотреть. Подойдя, Лео присел на противоположный край дивана.

— Мы с этим справимся? — хриплым голосом спросила я.

— Я не знаю, — признался Лео и наконец взглянул на меня.

— Я могу что-то сделать?

— Ну… просто оставь меня в покое.

— Хорошо, — прошептала я, но в душе моей зрело раздражение.

Лео постоянно просил меня оставить его в покое. Не будь у меня такой сумятицы чувств, я бы обязательно спросила, как много покоя, черт побери, надо моему мужу?

Через пару дней я начала подумывать, что, возможно, все обойдется. На нас снизошло удивительное успокоение. Отношения наши были шаткими, но не такими напряженными, как прежде, когда все могло оборваться в любую секунду. Это было разумно с нашей стороны, и мы вели себя очень осторожно. Мы не поднимали ни тему ребенка, ни тему моей вины в случившемся. Лео вернулся в нашу спальню. Иногда я просыпалась и обнаруживала его руку, лежащую у меня на животе.

И вдруг однажды за ужином Лео сообщил мне, что он забронировал билеты и возвращается в Сирию. Они с Брэдом уже согласовали планы, которые сообща строили. Он собирался сказать мне об этом еще в Стамбуле, но я в то время была настолько расстроена, что обрывала его на полуслове либо меняла тему, прежде чем ему удавалось мне что-то объяснить.

Мой муж собирался пробыть там три недели, присоединившись к группе джихадистов.

Он говорил все это очень спокойно. Если бы я прислушивалась только к его тону, не вникая в смысл, я бы подумала, что он рассказывает о чем-то скучном и обыденном, в то время как мой муж подписался на самоубийственную миссию. Это была высшая степень безумия и глупости. Эти экстремисты жили в соответствии с иррациональными догмами, которые Лео презирал не меньше, чем остальные.

— Нет, — вырвалось у меня, — ты не можешь! Я не позволю!

Лео оторвал взгляд от еды.

— Ты мне не позволишь? — переспросил он.

— Это не командировка, это самоубийство. Никто на такое не даст свое согласие.

— Вообще-то, это не твое дело, но Кисани планировала эту командировку вместе со мной и Брэдом. Мы с ним даже не первые, кто это предложил. У меня есть гарантии…

— Нет, — сказала я.

Я не хотела слушать его безосновательные заверения о том, что с ним не случится ничего плохого.

— Ты не можешь, Лео. Ты скоро станешь отцом. Господи! У Брэда — трое детей! Ты не можешь больше так глупо рисковать своей жизнью! Это ведь была не инициатива Брэда?

— Какое это имеет значение?

— Ты продолжаешь давить на него, заставляешь делать то, что рано или поздно погубит одного из вас! Я не позволю. Я тебе запрещаю!

— Ты мне запрещаешь? — разозлился Лео. — И что ты сделаешь, Молли? Поедешь за мной и будешь мешать? Что, для тебя мои желания уже ничего не значат? Тебя не волнует даже моя работа?

Мы оба знали, о чем идет речь, но я не могла поверить, как быстро он перевел разговор от моих опасений за его жизнь на обвинения в мой адрес. Я покраснела. Мой взгляд остановился на искусственных цветах, которые стояли между нами.

— Не делай этого, Лео! — прошептала я.

— И что мне, по-твоему, делать? Ты хочешь, чтобы я бросил свою работу и занялся тем, что мне не нравится, только потому, что ты хитростью сделала меня отцом? Скучная офисная работа — последнее, что ты сможешь мне навязать.

У меня перехватило дыхание. Я вскочила на ноги. Стул упал позади меня на пол.

— Ты негодяй!

Чувство вины скользнуло по лицу Лео, но тут же его сменило презрение.

— А разве не так? Это то, ради чего ты летал в Стамбул?

Это было неправдой, но я должна была хоть как-то ответить на его обвинения. Я действительно навязала ему отцовство, но вовсе не специально, как он себе вообразил, хотя смягчающие моменты не уменьшают моей вины в целом.

— Если мы уже начали перечислять все наши обиды, то давай поговорим о том, как я жила последнее время. Почему мы никогда не обсуждаем то, чем я пожертвовала ради тебя?

Боль уродовала мои слова, пока я выплескивала их на мужа.

— Как насчет моей семьи? Как насчет моего дома? И все ради чего, Лео? Я живу здесь одна в дерьмовой обувной коробке десять месяцев в году, а муж настолько влюблен в самого себя, что даже не соизволит мне позвонить время от времени. Мне уже тошно от такого ко мне отношения…

— Вот только насчет своей семьи не надо, пожалуйста, Молли! Ты не была вынуждена расставаться со своей семьей, которая, кстати, не слишком хорошо к тебе относилась. Это твои родители подтолкнули тебя к расставанию, когда ты взбунтовалась и продолжила со мной встречаться… И после этого ты продолжаешь с ними видеться… Не думай, будто я не знаю.

— Я вижусь с ними редко, последний раз виделась на Рождество. Ты, возможно, понятия об этом не имеешь, но Рождество — один из немногих дней в году, которые мой муж не считает заслуживающими его приезда домой.

Лео не ответил, и я вдруг совершенно неожиданно для себя не на шутку завелась. Я решила довести нашу ссору до крайности, до такого состояния, когда ходов назад у оппонентов не остается.

Когда я вновь заговорила, мой голос перешел на злобный, преисполненный яда шепот:

— Ты пытаешься придать этому благородный вид, Лео, другие так и будут думать, но я-то вижу тебя насквозь. Мы оба знаем, что рискованные задания тебе нужны только потому, что адреналин заставляет тебя чувствовать себя мужчиной.

Я увидела боль в глазах Лео. Мое оскорбление достигло цели. На секунду я ощутила триумф. Я радовалась тому, что задела его за живое. Я хотела, чтобы он страдал так же, как страдаю я.

— Возможно, доля правды в этом есть. Я и впрямь не чувствую себя мужчиной, когда приходится с тобой разговаривать. Когда в последний раз ты нормально говорила со мной, а не так, словно терпеть меня не можешь? Почему ты так редко бываешь дома, Лео? Да потому, что тут мне места нет. Ты только и делаешь, что при каждом удобном случае указываешь мне на мою нишу. Тебе следовало послушаться своего отца и держаться подальше от мужчины настолько дурного воспитания.

— Черт тебя побери, Лео! Черт побери тебя, твои лживые обещания и твой проклятый комплекс мессии! Я тебя ненавижу! Я больше не могу!