Я сопротивлялся всему этому, как будто сам отказ признать существование у меня этих проблем может мне помочь, вот только проблемы были вполне реальными. Иногда проблемы со здоровьем мешали мне полноценно вести даже эту, вполне размеренную, жизнь рядом с Молли в Сиднее. Обычно, когда такое случалось, я пытался обмануть свою слабость, Молли присоединялась ко мне, и мы спокойно проводили вместе время, ничем себя не утруждая, но бывали времена, когда мне приходилось днем спать, чтобы протянуть до конца дня. Я понимал, что в такие дни не выдержал бы, если бы мне довелось работать, пусть даже просто анализировать информацию, сидя за столом в уютном офисе.

Невролог сказал, что для человека, перенесшего черепно-мозговую травму, в этом нет ничего необычного. Даже после того, как я снова смогу ходить и память ко мне вернется, некоторые из этих симптомов могут проявляться до конца моих дней. Эту реальность было сложно принять, даже с учетом того, в какой аварии мне удалось выжить…

Я некоторое время смотрел на воду, потом тяжело вздохнул. Трудно было признаваться даже самому себе, но Молли права: авария случилась именно потому, что я в опасном месте занимался опасной работой. Этого можно было бы избежать. Существует вероятность, что до конца жизни мне придется страдать от последствий того, что я сам себе уготовил.

Даже теперь, когда я признал свою ответственность за эту беду, тяга вернуться назад никуда не подевалась, и я продолжал доказывать самому себе, что это того стоит. Моя работа замечательная. Именно она сделала из меня того, кем я являюсь. Я сидел в кресле-каталке, мучился головной болью, знал, что во всем случившемся виноват только я, но все равно горел желанием вернуться к своей прежней работе.

Я попытался представить, как будет выглядеть моя жизнь, если Молли поставит ультиматум, а я выберу работу. Я постарался представить, как возвращаюсь в пустой дом, но не смог, хотя старался изо всех сил. Я хотел убедить себя, что моя жизнь просто станет такой, как до знакомства с Молли, но ложь показалась мне настолько неубедительной, что я сдался.

Я просто не представлял себе жизнь без Молли. Я любил свою работу, но, если, помимо работы, у меня ничего нет, не значит ли это, что моя жизнь пуста?

А еще малыш… Как Молли сможет сама растить ребенка? Она, конечно, вполне с этим справится, но я постарался представить себе, как это будет. У нас с ней было непохожее детство. Мы по-разному смотрим на жизнь. В идеале ребенок должен был бы взять достоинства от нас двоих и уравновесить наши слабости. Я подозревал, что даже Молли понимает, как чрезмерная обеспеченность ее детства испортила ее не в меньшей мере, чем лишения и невзгоды — меня.

Но сможет ли Молли понять, что нашему ребенку необходимо гармоничное воспитание? Не только самые лучшие учебные заведения, но и более широкий диапазон жизненного опыта и впечатлений? Будет ли она давить на нашего ребенка, добиваясь лучших успехов в школе, как давили на Деклана? Сможет ли Молли научить его тому, о чем и сама не имеет должного представления? Сможет ли она сделать так, чтобы наш ребенок понял, насколько ему повезло в жизни, и дорожил этим своим везением? Станет ли он человеком, который ценит труд и сбережения, человеком, который понимает ценность вещей и достижений?

Сможет ли Молли понять, с чем столкнется черный ребенок, если пойдет учиться в школу, где полным-полно белых детей? Иного выхода нет: ребенку нужен я, чтобы объяснить ему эти аспекты жизни.

Молли будет любить наше дитя, воспитает его и даст все необходимое, но она — мягкий человек, поэтому будет его баловать. Я знал это со всей определенностью, так как она проделала это даже со мной. Молли будет закатывать грандиозные дни рождения и дарить несусветно дорогие подарки. Мы будем постоянно спорить из-за этого. Я почувствовал нечто неприятное, зарождающееся где-то у меня в подкорке. Если мы сохраним наш брак, нам придется искать способы, здоровые способы того, как уравнять эти огромные различия в наших характерах. Нам придется отучаться повышать голос, научиться любезно общаться даже тогда, когда тебе больно и неприятно. Это наверняка не дастся нам легко. Впервые мне пришло в голову, что в случае, если наши отношения пойдут по наихудшему сценарию, если я и Молли не сможем возродить наши отношения, нужно будет договариваться об опеке.

Когда я это понял, меня охватил страх, ничуть не меньший, чем тот, который я испытывал в зоне боевых действий. Если мы расстанемся, если мы не сможем решить проблему моей профессии, тогда есть большая вероятность, что мне придется вступить в бой за право опеки над ребенком с женщиной, у которой неограниченный доступ к материальным ресурсам.

Я знал, что Молли никогда не будет препятствовать моим встречам с нашим ребенком, только она будет любить его, поэтому каждое расставание с ним будет даваться ей с большим трудом. Не получится ли так, что я смогу встречаться со своим ребенком только тогда, когда это будет удобно Молли? И как это будет выглядеть на практике? Пара часиков субботним днем? Каждые вторые выходные? Денек между моими командировками?

Буду ли я иметь право на слово, когда дело коснется его воспитания? Я рассердился при мысли о том, что может случиться, если я потеряю право влиять на свою семейную жизнь. Я буду хорошим отцом. Я не позволю Молли лишить меня этого. Так или иначе, но никто не вычеркнет меня из жизни моего ребенка. Когда я осознал, насколько стану беспомощным, если дело примет подобный оборот, меня переполнила такая злость, что мне захотелось тут же собрать вещи и вернуться к себе домой. Я чувствовал себя так, будто меня отхлестали по лицу. А потом я понял, что слишком тороплю события. Молли все еще старается сохранить наш брак. Я тоже. Никто из нас не собирается разводиться. Пульс становился все реже. Я почти вернул себе самообладание, когда позади меня приоткрылась дверь.

— Лео, — тихо прозвучал голос Молли.

Я развернул коляску и увидел обеспокоенность, затаившуюся в ее красивых голубых глазах. От моей злости ничего не осталось. Она любит нашего ребенка. Она любит меня. Несмотря на все неприятности, которые я ей доставил, Молли до сих пор меня любит. Я потянулся к ее руке. Она шагнула вперед и вышла на балкон. Ветер развевал ее волосы, открывая прекрасное лицо.

— Надо сделать так, чтобы у нас все получилось, — прошептал я.

— Знаю, — ответила она также шепотом и улыбнулась. — Пожалуйста, вернись в спальню. Мне без тебя одиноко.

Я последовал за ней внутрь. Мы легли спать, и я обнял ее. Молли быстро заснула, тихо посапывая у меня под ухом, а я лежал без сна, думая о большой ответственности, которую мне предстоит взвалить на себя.

***

Молли предупредила меня, что вернется с работы поздно. Она собиралась встретиться со своими родителями и сообщить им о ребенке.

— Ты не думала, что мне следует еще раз попытаться с ними помириться, Молли? — спросил я.

— Хорошо, — с легкостью ответила Молли, — я попробую затронуть эту тему сегодня во время разговора с папой.

Спустя несколько часов жена вернулась домой расстроенная, но мои попытки ее утешить оказались безрезультатны.

Приняв ванну, она вышла и сдержанно сообщила мне:

— Я больше не хочу видеться с родителями, Лео.

— Но… почему?

Положив ладонь мне на бедро, она легонько сжала пальцы.

— Я поняла сегодня, насколько неправильно с моей стороны с ними видеться при сложившихся обстоятельствах. Все это время я встречалась с родителями потому, что чувствовала себя одинокой.

— Вполне нормально, что ты хочешь общаться со своими родителями, особенно сейчас.

Она покачала головой.

— Я решила: если они не хотят принять тебя, значит, они не хотят принять и меня. Мне следовало понять это еще два года назад, но мне казалось, что своими посещениями я смогу смягчить их отношение к тебе. В какой-то степени это было предательством, так как я не настаивала, чтобы родители уважительно к тебе относились. Нет, это нехорошо, Лео. Ты ничего плохого им не сделал.