Память возвращалась ко мне частями. Достаточными, чтобы понять, что Молли кое-что упустила, но слишком малыми, чтобы определить это кое-что. Я продолжал ласкать рукой ее волосы, накручивая шелковистые каштановые пряди себе на пальцы. Я думал об отельчике — и вдруг вся эта история перестала быть бессмыслицей, и я окончательно вспомнил, что тогда произошло. Первой моей реакцией на всплывшие воспоминания было желание солгать, притвориться, что я до сих пор ничего не помню. Молли не должна знать, почему я тогда не вернулся домой. Правда изобличит мою неуверенность, в которой я никогда никому не признавался, даже Молли.

В моей душе все перевернулось, когда я осознал, что из-за собственной слабости так жестоко обидел жену. Я представил себе, как она, улыбаясь, подходит, чтобы проверить электронное сообщение на своем мобильном телефоне, и вдруг обнаруживает эту жалкую эсэмэску величиной в пару слов.

Я вспомнил также, что там написал… кажется, что-то вроде: «Извини, Молли, но кое-что случилось. Можешь отменить поездку?» Словно речь шла о том, чтобы сходить в продуктовый магазин, а я задержался в офисе…

А еще я вспомнил чувство вины, охватившее меня при виде мотоцикла, который показала мне Молли, когда я вернулся. К нему примешивались подленькие чувства обиды и негодования. Всю жизнь я мечтал об этом мотоцикле, но покупка была мне не по карману, а Молли купила его, сделав лишь один телефонный звонок. Ей ничего не стоило сделать такой подарок. Вместо того чтобы чувствовать себя на седьмом небе от счастья, я ощутил злость и бессилие. Такова реальность. Она богата, а я нет. Ничего с этим не поделаешь. Я знал это, когда мы собирались пожениться. Ей не стоило бы каждую годовщину тыкать мне в глаза своим богатством, но сказать ей об этом вслух с моей стороны было бы подло.

То, что я вспомнил о себе, меня никак не красило. Я ощутил стыд, а еще потребность оправдаться. Существовали вполне основательные причины задержаться в то время в Ираке. Как раз начались волнения, связанные с иракским премьер-министром. И вот теперь я смотрю на красивую, обиженную мной женщину, одно присутствие которой возвращает меня к жизни, и пытаюсь сосредоточиться на объяснении причин, по которым не мог вовремя вернуться домой. Нет, мне нельзя этого делать. Если я хочу исправить наши отношения с женой, я должен выполнять данное мной обещание, а не оправдываться, как я непроизвольно делаю всякий раз, когда разговор выдается непростым.

— Молли, — произнес я, — я помню тот день.

От душевной боли, застывшей в ее глазах, сердце сжалось в моей груди. То, что я видел сейчас перед собой, представляло разительный контраст с тем, что было всего несколько минут назад, когда мы вдвоем с Молли непринужденно смеялись и радовались. Я понял, что в этой перемене ее настроения виноват я и только я.

— Это все пустяки по сравнению с остальным, — произнесла Молли, явно желая меня утешить, от чего на душе стало только хуже. — Я понимаю, что у тебя были серьезные причины оставаться там… Мне стыдно, что я так рассердилась из-за того, что ты не смог вернуться. Ты написал во время той командировки замечательные статьи, но…

Я больше не мог этого выдержать. Я покачал головой. Легкая боль, отозвавшаяся в голове, была, пожалуй, достойным наказанием за то, что я собирался сейчас сказать.

— Я должен тебе кое-что сказать… Мне трудно в этом признаться, но я надеюсь, что ты поймешь, как сильно я хочу все исправить. Договорились?

Я говорил чересчур много, стараясь отсрочить миг своей исповеди. Я слишком долго откладывал признание, и в итоге меня охватил страх. Терпеливое смирение во взгляде жены храбрости мне не прибавило. Подняв голову, я взглянул на экран телевизора, подвешенного к стене над камином. Он был большим и не принадлежал моему дому. Мы забрали его из ее квартиры. Это наш дом, но этот дом также и мой. Все внутри меня рвалось на части по мере того, как разум судорожно пытался найти предлог, чтобы бы не говорить ей правду.

— Я тоже запланировал совместную поездку, Молли, — наконец произнес я. — Я собирался сделать тебе сюрприз.

— Ты?

Я заглянул в ее широко распахнутые глаза и прочел в них потрясение.

— Я снял небольшой домик на южном побережье. Я с нетерпением ждал, когда тебя увижу, — признался я. — Я очень по тебе скучал. Даже разговаривать с тобой по телефону было для меня трудно. Я воображал себе, как мы будем любить друг друга в том сонном селе, на которое я наткнулся через интернет. Я искал что-нибудь попроще, вроде «самый романтический отпуск подальше от Сиднея». Гостиница была очень маленькой, очень скромной и уединенной. Никаких колокольчиков и свистков. Только большая кровать и балкончик, нависающий над водой узкого залива. Я даже забронировал автомобиль, чтобы мы могли взять с собой Люсьена.

— Ты должен был мне рассказать. Это так мило… — произнесла Молли, а потом покачала лежащей у меня на бедре головой. — Да, идея была хорошей, но я не вижу особой разницы, так как ты все равно не прилетел.

— Когда мы разговаривали по телефону, ты упомянула название выбранного тобой отельчика. Я поискал его в инете.

Я помню то неприятное чувство, которое охватило меня, когда я, прочитав отзывы о нем, понял, куда жена собралась меня повезти. Я представлял себе наш уикенд похожим на то, что было у нас на Улуру. Я хотел остановиться где-нибудь в приличном уютном местечке, за которое я смогу расплатиться из собственного кармана. Я не думал, что место настолько важно, пока не узнал, что ты, Молли, на самом деле запланировала. Я думал, что главным должно быть проведенное вместе время, а не что-то другое…

— Ну?

— Ты назвала его «отельчиком», — мягко произнес я, — но это был не «отельчик», Молли. Ты выбрала фешенебельный курорт, одна ночь в самом скромном номере которого стоила тысячи долларов, а ты, я уверен, скромный номер заказывать бы не стала.

— Да. Мне хотелось сделать тебе сюрприз. Я знала, как тебе тяжело приходится в Ираке, — тихо произнесла жена, качая головой. — Я не понимаю, Лео. Мы вполне могли себе это позволить.

— Я планировал непритязательный, душевный уикенд. Я решил, что ты будешь очень разочарована, если все будет так, как я запланировал. Никаких деликатесов, никакого лакея, никакого личного бассейна со встроенной гидромассажной ванной, никакого личного массажиста. Молли! Я знал, что буду чувствовать себя ужасно несчастным в том отеле, но при этом понимал, что по-другому свой отдых ты просто не мыслишь. Я даже не знал о существовании подобных курортов, не говоря уже о том, чтобы останавливаться в таких отелях.

— Ты хочешь сказать, что не прилетел только потому, что не захотел ехать туда, куда решила я?

Молли рассердилась. Имела право.

Поколебавшись, я ответил:

— Нет, все намного сложнее… Существовали причины остаться… В стране прокатились волнения. Появился материал для хороших статей…

Я отважился взглянуть ей в глаза и увидел слезы. Воздух с шумом вырвался из моих легких.

— Нет… Да… Ладно, Молли. Я буду до конца с тобой откровенен. Я остался в Ираке потому, что в горячих точках я чувствую себя сильным и на многое способным, а когда я узнал твои планы на нашу первую годовщину, я почувствовал свою ущербность.

Я заставил себя продолжить разговор, преодолевая рвущую меня на части боль в груди. Надо двигаться вперед. Мы обязаны двигаться вперед. Те слова, которые я произносил, до сих пор скрывались глубоко во мне, хоронились на такой глубине, что они могли бы пролежать там вечно.

— Не думаю, что когда-либо в жизни я вел себя так же неадекватно, как в тот раз.

Молли шумно вздохнула. Слезинка скатилась по ее лицу. Я тяжело дышал. Это признание далось мне с большим трудом. Я чувствовал себя беззащитным и боялся, что моя откровенность может все ухудшить. Я потянулся к лицу Молли и дрожащим пальцем вытер влажную дорожку, которая пробегала от уголка ее глаза к волосам. Я почувствовал потребность потянуться к ней, заключить в объятиях и пообещать, что исправлюсь.