— Ты не проблема.

— Твой отец думает по-другому. Я не укладываюсь в его представления о мире. Я не особа королевской крови, а всего лишь рабочая пчела. Брак со мной — ниже твоего достоинства.

Я уже пожалела, что заговорила об этом. Перевернув Лео на спину, я оседлала его.

Он удивленно взглянул на меня снизу вверх, а я сказала:

— Если ты ниже моего достоинства, значит, так тому и быть!

Глава двадцать шестая Лео

Август 2015 года

Толкая свою коляску к кабинету гинеколога, где Молли назначила мне встречу, я вдруг понял, что ко мне вернулось воспоминание, относящееся к первому году нашего брака. Случилось это так же, как и в прошлые разы. Сначала как будто издалека появилось слабое ощущение чего-то знакомого, и внезапно я вспомнил о событии, которое всего пару секунд назад я считал навсегда выпавшем из моей памяти.

То, что я чувствовал себя здесь неуютно, послужило катализатором моих сегодняшних воспоминаний. Я огляделся по сторонам, удивленный огромными окнами и развешанными по стенам холла фотографиями знаменитостей со своими новорожденными детьми на руках. Я подумал о том, в какую сумму обойдется ей… нам, поправил я себя, эта медицинская помощь, а потом вспомнил о спорах, которые мы вели в начале нашей совместной жизни по поводу объединения наших финансов.

Молли с самого начала настаивала на том, что мы должны совместно распоряжаться нашими деньгами. Для нее это было просто логическим продолжением наших отношений, не более того. Я же по привычке продолжал оплачивать счета за коммунальные услуги из своего кармана. Мне хотелось бы, чтобы я и дальше продолжал оплачивать коммуналку, поскольку это мой дом, а за все остальное каждый платил бы сам за себя. Я не хотел ничего знать о ее финансовом положении, о ее трастовом фонде, о ее акциях и статьях дохода.

Я решил полностью рассчитывать на собственный доход, делая вид, будто бы нет никакой чудовищной разницы между ее и моим материальным положением. До знакомства с Молли я чувствовал себя богачом. У меня не было долгов и имелись вполне солидные сбережения. Денег было куда больше того, о чем я мечтал, будучи еще мальчишкой. А потом я женился на любимой девушке и обнаружил, что, по сравнению с ней, я почти бедняк. В глубине души меня бесило, что Молли настаивала на том, что ее деньги — это мои деньги. Со временем, впрочем, избегать финансовых разногласий становилось все сложнее.

— Глупо, что ты оплачиваешь все домашние расходы, но не менее глупо разбивать их соответственно нашему участию. Лео! Мои деньги — твои деньги. Будет куда разумнее свести наши счета вместе и не волноваться о бюджете на ремонт. Мои вкусы очень дорогие…

Со временем я поступил так, как она и просила, но исключительно потому, что она очень огорчалась, когда я ей в чем-то отказывал. К тому же я чувствовал себя немного виноватым по причине того, что настоял на переезде в мой дом. Мы влили мои сбережения и зарплату в ее трастовый фонд. Теперь все наши расходы оплачивались через управляющего делами фонда.

Я больше никогда не оплачивал счета. Ее идея оказалась не настолько хорошей, как мне вначале показалось. Практически я превратился в мужа «на содержании». Меня такое положение совсем не устраивало. Я женился на Молли не ради ее денег, я женился вопреки им. Если бы была возможность, женившись на Молли, оставить трастовый фонд Лейту, я бы сделал это, быстро и не задумываясь.

Мне очень неприятно было осознавать, что источником нашего богатства был Лейт Торрингтон. Если после конфликта с ним в связи со смертью Деклана я начал презирать этого человека, то после того, как Лейт отказался присутствовать на нашей свадьбе, я просто его возненавидел. Лично мне хотелось убедить Молли оборвать все прежние связи и начать с нуля «настоящую» жизнь со мной.

Меня не удивили всплывшие во мне воспоминания, но сейчас при виде Молли в комнате ожидания я задался вопросом: «А смирился ли я со всем этим?». Я очень надеялся, что да, смирился, что наши прежние недоразумения не были дурным предзнаменованием грядущих проблем. Молли искала телефон, но, увидев меня, явно вздохнула с облегчением.

— Ты подумала, что я не приеду? Я же обещал, что буду, — сказал я.

Она нагнулась, и я чмокнул ее в щеку.

— Я знаю.

— Как день?

— Дел невпроворот. А у тебя?

— Все, как обычно. Неудачная физиотерапия, разговорная терапия, которую я едва выдержал, потом ланч, ну а потом я сбежал, и вот я здесь.

Молли сочувствующе улыбнулась, и я понял, что она не оценила мой самоуничижительный юмор. Отсутствие видимого прогресса в возвращении моих двигательных функций уже по-настоящему меня тревожило, так как я надеялся, что к этому времени уже буду ходить.

— Шучу. Все нормально. Что сегодня проверяем?

— Я не знаю. Они дали мне направления на анализы, которые нужно сделать на этой неделе, но я не помню, какие именно…

— Ты на двенадцатой неделе, так что, подозреваю, врачей интересует толщина воротникового пространства и анализ крови, — сказал я, а потом указал по направлению коридора. — Я тут видел кабинет УЗИ и лабораторию для сбора акушерских анализов. Думаю, что удастся сделать сегодня все анализы.

— Ты все уже прочитал о беременности, да? — приподняв брови, спросила Молли и прищурилась.

Я улыбнулся:

— Ну… возможно…

Она права. Я зачитывался до позднего вечера. Мое отношение к беременности до сих пор было неоднозначным, но единственное, в чем я был уверен на все сто процентов, так это в том, что я люблю Молли. Я стану экспертом во всем, связанным с беременностью, лишь бы поддержать жену.

***

В течение нескольких минут я узнал, что кровяное давление Молли идеально, что по утрам ее почти не тошнит, но начинает подташнивать, когда она проголодается, что она чувствует себя все время немного утомленной. Последняя новость меня не обрадовала. Я и прежде замечал эту ее усталость, только не знал, насколько это плохо. Молли избегала смотреть мне в глаза. Позже мы пошли делать УЗИ. Пришлось немного попотеть, пока я заезжал коляской, чтобы остановиться возле койки. Я держал Молли за руку, пока врач-узист водил тонкой палочкой по животу, исследуя моего малыша.

Моего малыша. Я часто про себя повторял эти слова, стараясь свыкнуться с ними и избавиться от странной неуверенности. Плод уже стал обретать человеческую форму, малюсенькое сердце уже билось, а по мере перемещения палочки стали видны четыре конечности. Ребеночек дернулся от касания металлической палочки. Мы рассмеялись.

— Вылитый я. Какой спортивный малыш! — обрадовался я. — Реакцию он явно от меня унаследовал.

Я смотрел на изображение малыша на экране и представлял себе выражение лиц моих родителей, когда мы сообщим им об этом.

Улыбнувшись Молли, я поинтересовался:

— Можно сделать снимки?

Жена прыснула от удивления.

— Угомонись, Лео, — сказала она. — Давай сначала разберемся с самым главным.

— Снимки сделать можно, мистер Стефенс, — сообщил мне узист, — но ваша жена права: нам еще до этого надо сделать кое-что важное.

Моя жена. Мой ребенок.

— Конечно.

Я сжал руку Молли и перевел взгляд на экран. Мы смотрели, как проводились измерения. Мы обменялись улыбками, когда узист подтвердил, что все выглядит отлично. Я видел маленькие пальчики, которые когда-то сожмут мои. Я видел крошечное сердечко, которое, как я надеялся, будет биться в унисон с моим. К тому времени, как узист ушел, чтобы распечатать нам несколько снимков, я был просто ошарашен и одновременно очарован видом этого ребенка, я не мог остановить лавину нахлынувших на меня эмоций. Молли казалась куда спокойнее, чем я. Она тоже смотрела на экран, но бурных эмоций, в отличие от меня, не проявляла. Когда мы остались наедине, я поцеловал тыльную сторону ее ладони.

— Какой милый малыш там у тебя прячется.

— Лео, — вздохнула Молли. — Сейчас он не больше ладони. Как ты можешь знать, что он милый?

— О, я это точно знаю. Я знаком с его мамой. Он обречен на великое будущее.