Вместо того чтобы привести Лео в свой мир, я перебралась сюда, в его мир, и мы решили его жизненное пространство сделать нашим общим. Покраской и заменой мебели мы постепенно превратили полдома Лео из холостяцкой берлоги в красивое, со свежим ремонтом жилье, в котором я чувствовала себя как дома. Вот только муж не помнил всех тех долгих переговоров, которые предшествовали ремонту. Я вдруг разнервничалась. Лео разглядывал все вокруг, но по тому, как он тщательно скрывает свою реакцию, я поняла, что он недоволен.

— Клянусь, Лео, ты во всем принимал непосредственное участие, — заявила я, — здесь ничего не было переделано без твоего одобрения.

— Одобрения… — повторил он, а затем рассмеялся. — Из того, что я о тебе знаю, трудно поверить в то, что ты послушная, покорная жена.

Я рассмеялась.

— Ну… все это мы разрабатывали вместе. Ты даже помогал мне подобрать подходящий оттенок белого для стен.

— О каких оттенках белого может идти речь?

— Если речь идет о краске, то существуют сотни оттенков белого. Это было весело. Я выбрала пять любимых моих, а ты — своих. На следующие выходные мы покрасили по небольшому кусочку стены каждым из этих оттенков, а потом сошлись на этом. Кажется, его называют «настоящий белый».

— То есть ты хочешь сказать, что мы несколько недель решали, какой белый предпочесть, пока не остановили свой выбор на этом белом?

— Ну, можно и так сказать…

— И я серьезно говорил, что это доставляет мне удовольствие? Дело в том, что я просто не хотел тебя расстраивать. Скорее всего я тебе лгал. Лично для меня это самая большая глупость из всех.

Лео говорил легко, и я знала, что он несерьезен, что это очередная его шуточка, на которые муж так щедр, однако сама мысль, что ему могли не нравиться все те уикенды, неприятно меня задела.

К своему немалому удивлению я вдруг подумала о том, что, если память меня не подводит, покраска — единственное, в чем Лео непосредственно принимал участие. Мы на самом деле красили стену разными оттенками белого, потом вспыхнула небольшая ссора из-за расстояния между образцами. Лео мазнул меня кистью. Я завизжала протестуя. Муж потерся своим лицом о мое, испачкав себе краской бороду. Я помнила, что игривая перебранка закончилась страстными объятиями на напольном коврике. Но теперь мне почему-то подумалось, что окончательное решение я принимала без него.

— Лео! Тебе не нравится, какой вид принял дом? — внезапно спросила я.

— Я не говорил, что не нравится, — с беспомощным видом ответил он. — Дом красивый. Уверен, я тебе рассказывал, как я боролся за то, чтобы его сохранить. Когда я сюда переехал, то чувствовал себя так, словно сам построил этот дом. Теперь же, разглядывая все то, что ты тут сделала, я вдруг понял, что в прошлом этот дом походил скорее на невзрачную обувную коробку. В любом случае, уверен, я снова к нему привыкну, хотя сейчас я не чувствую, что я в своем доме… пока не чувствую.

Господи! Что, если он всегда так себя чувствовал? Прежде я считала себя героиней, когда дело касалось обсуждений того, как нам жить. Мне казалось, что я постоянно иду на компромиссы ради сохранения мира. Впервые я заподозрила, что компромисс с моей стороны ограничился лишь местом жительства, после чего я постаралась навязать Лео стиль моей собственной квартиры.

Что, если Лео никогда не чувствовал себя дома после того, как я все тут поменяла? Не этим ли объясняется та неохота, с которой он всякий раз возвращался домой?

— Что бы ты здесь переделал? — спросила я.

Он как раз рассматривал новый телевизор, но его взгляд моментально метнулся в мою сторону.

— Я не сказал, что мне здесь не нравится, — сказал муж. — Я же сказал: здесь красиво. Я со временем привыкну.

— Ты вспомнил что-то, связанное с домом?

Я отчаянно нуждалась в том, чтобы он успокоил меня какими-нибудь светлыми воспоминаниями, доказывающими, что ремонт имел смысл. Я почувствовала разочарование, когда Лео отрицательно покачал головой.

— Я думал, что сегодня будет, как вчера на набережной, когда воспоминания легко возвращались сами собой. Но сегодня… Может, я слишком напрягаюсь? Я вообще не помню, что жил здесь с тобой, не говоря уже о ремонте.

Его признание напомнило мне о том, что я намеревалась постараться, чтобы Лео вспоминал что угодно, лишь бы не совместную со мной жизнь. С этой задачей я не справилась.

— Может, ты помнишь что-нибудь за последние годы? Ну, например, как ты работал над одной из своих статей? Твой кабинет остался таким, как прежде. Когда я переехала сюда, ты не позволил ничего там менять.

— Жаль, что я не могу подняться наверх. Может, тогда бы что-нибудь вспомнил…

— Я уже заказала подъемник. Когда ты научишься слезать с кресла и залезать на него, то сможешь кататься вверх-вниз. Подъемник установят на следующей неделе.

— Спасибо. Это чудесно, но как я смогу передвигаться наверху? Неужели мне кресло-каталку на каждом этаже нужно иметь?

— О нет! Мастера собираются обустроить все так, чтобы ты мог добраться до любого места. Если ты захочешь побыть в спальне, ты просто там остановишься. Ты сможешь сложить кресло-каталку и укрепить его сбоку от подъемника, так что наверх ты поедешь вместе с креслом.

Лео склонил голову чуть в сторону. Легкая улыбка промелькнула на его губах.

— Ты на самом деле любишь меня, Молли Торрингтон?

— Молли Стефенс, — поправила я его, не задумываясь, а потом подумала о том, что он сказал.

Люблю ли я его? Люблю ли до сих пор? А что если так оно и есть?

Если даже я его все еще люблю, в этом нет решительно никакого смысла. Лео больше меня не любит, а если даже и любит, работа для него куда важнее, чем я. Если я до сих пор и люблю его, очень скоро память вернется к Лео, и я снова его потеряю. Если я люблю его до сих пор, мои планы двигаться дальше, чтобы начать строить новую жизнь без Лео, обречены на провал, поэтому я не должна его любить, надо сделать так, чтобы я его разлюбила.

Мои глаза наполнились слезами. Я сразу же поняла, что не смогу успокоиться. Я хотела поставить чашечку на стол, но рука при этом так резко дернулась, что кофе выплеснулось мне на колени. Меня охватила паника. Я развела руками и стала всхлипывать. Смущение и страх застыли на лице Лео, когда он наблюдал за всем этим.

Взяв мои трясущиеся руки в свои, муж мягко произнес:

— Ты обожглась?

Я отрицательно замотала головой, глядя на мужа, затем смущенно посмотрела на Лео и вся как будто съежилась.

— Что не так? Что я не так сказал?

— Минуточку, — вырвалось у меня.

Я высвободила руки из сжимавших меня ладоней и побежала в ванную комнату, располагавшуюся в задней части дома рядом с постирочной. Прикрыв за собой дверь, я, опершись руками о раковину, уставилась на свое отражение в зеркале. Я принялась плескать на лицо холодную воду. Не помогало.

В дверь ванной комнаты осторожно постучали.

— Молли! — послышался нерешительный голос Лео. — Можно мне открыть дверь?

— Нет, — сдавленно произнесла я.

— Ну же, Молли! Выходи.

— Нет.

— Почему?

— Не могу успокоиться.

То, что мне пришлось признать это вслух, заставило меня еще сильнее всхлипнуть. Я испугалась. Лео недостаточно хорошо меня помнит. Он, чего доброго, решит, что такое поведение для меня нечто естественное, а не просто срыв. Лео решит, что я плакса и истеричка, из тех, кто рыдает из-за слетевшей с головы шляпки. Он меня возненавидит. Лео уже меня ненавидит, просто он позабыл это. Господи! Как же это жалко выглядит!

Лео толкнул дверь, и она приоткрылась. При виде озабоченности в его взгляде мне стало еще хуже. Поймав меня за руку, он слегка потянул к себе. Когда я очутилась достаточно близко, Лео попробовал усадить меня себе на колени. Я попыталась встать.

— Тебе будет больно. Я тяжелая, — запротестовала я.

— Не говори глупости! Ты легкая.

Он снова притянул меня к себе, а потом обвил меня своими руками. Я расслабилась и прильнула к нему.