Господи! Теперь он хочет обсуждать! Где он был несколько месяцев назад, когда я отчаянно нуждалась в обсуждениях? Если бы мы обсуждали маленькие недоразумения с самого начала, разве оказались бы мы в той ситуации, к которой пришли сейчас? Я понятия не имела, но возможности, которые из этого вытекали, вызывали у меня ощущение неуверенности и уязвимости. Защитный механизм, который он привел в действие после моего появления, разгорячился не на шутку.

— И это говорит человек, который уговорил свою жену помочь ему уклониться от «разговорной терапии»? — вырвалось у меня.

— Не хочу находиться в одной комнате с другими больными и жаловаться на головные боли. В любом случае мне досталось меньше по сравнению с большинством из них.

В его голосе прозвучало нечто похожее на смирение. Мысль о том, что такое возможно, была для меня настолько необычной, что я замерла. Мое раздражение чуть улеглось.

— Я бы так не сказала, Лео.

— Я знаю, кто я такой. Я могу видеть, разговаривать, слышать и читать, — сказал муж. — Мне не по душе это кресло-каталка и потеря памяти, но могло бы быть гораздо хуже. Некоторые из пациентов вообще все потеряли, — неожиданно Лео выпрямился в своем кресле. — Есть еще кое-что, что я хочу сказать по вчерашнему…

Мы остановились перед дверьми, ведущими наружу. Автофургон поджидал нас за ними.

— Это наша машина, — произнесла я, желая отвлечь мужа.

Лео остановил кресло-каталку и схватил меня за руку, заставив остановиться.

— Вчера, я чувствовал, было такое, что тебе хотелось мне сказать, но ты утаила, опасаясь меня обидеть. Я заговорил о твоем отношении к моей работе, а ты увернулась от ответа.

Я смотрела на машину так, словно мы куда-то опаздывали, стараясь не смотреть в его глаза. Лео терпеливо ждал. Наконец я сдалась, вздохнула и встретилась с ним взглядом. Когда Лео стоит, то он чуть выше меня, но сегодня я стояла, а он сидел, поэтому мне пришлось смотреть на него сверху вниз. Мне сразу же показалось это неудобным. Интересно, а ему?

— Я «увернулась от ответа» потому, что вчера было неподходящее время, да и место для этого разговора, — очень спокойно возразила я мужу. — Ты спросил, ненавижу ли я твою работу. Если я начну рассказывать, как и почему я ее не люблю, то рискую вообще не остановиться, поэтому сейчас будет лучше, если мы займемся тем, что постараемся поставить тебя на ноги, а потом уже разберемся, что к чему.

— Ты в глубине души надеешься, что я больше не вернусь на войну? — тихо спросил Лео.

Я тотчас же отрицательно покачала головой.

— Нет.

— Совсем-совсем?

Муж, кажется, немного растерялся. Я рассмеялась.

— Твоя работа — часть тебя самого, Лео. Мне не очень нравится видеть тебя на соревнованиях по карате, но я с нетерпением дожидаюсь, пока тебя в очередной раз уложат на татами.

Лео едва заметно улыбнулся.

— Двусмысленное заверение, если так можно выразиться.

— И да и нет, — рассмеявшись, я потянула его за руку. — Пожалуйста, может, все же поедем?

Вздохнув, Лео крепко сжал мою руку. Он явно не преувеличивал, когда заявлял, что не чувствует слабость.

— Я хочу, чтобы между нами царили честность и открытость. Я тебя не знаю, Молли, не понимаю, хочешь ли ты защитить меня или просто не желаешь говорить мне то, что у тебя на уме. Я очень хочу, чтобы ты была со мной предельно честна. Ладно?

— Да, хорошо, — солгала я ему.

Я не собиралась вываливать на него всю эту путаницу наших отношений. Мне следует придумать, как сообщить Лео правду о нашем разрыве. С учетом того, как муж сейчас поймал меня врасплох, раньше или позже это обязательно должно случиться.

Но я пока не готова. Лео тоже не готов.

Глава двенадцатая Лео

Февраль 2011 года

Молли разжала свои пальцы, когда мы покидали нашу кабинку. Мы совместно оплатили счет.

Когда мы стояли у стойки близко друг к другу, Молли взглянула на меня и тихо сказала:

— Я хотела бы держать тебя за руку, но здесь повсюду папарацци…

— Понятно, — так же тихо оборвал ее я. — Тебе не надо оправдываться.

Кивнув, Молли улыбнулась. Я положил свою руку ей на талию и увлек ее за собой к выходу. В полном молчании мы направились к ее дому. Пройти надо было всего ничего. Консьерж попридержал перед нами дверь, Молли улыбнулась ему и кивнула. Мы вошли в вестибюль.

Я шел следом за ней. Я наслаждался этим мгновением. Кровь стучала у меня в висках. Предвкушение того, что между нами может произойти, росло с каждой секундой. Только очутившись в ярко освещенном вестибюле, я внезапно вернулся в реальность, словно мгновенно отрезвел после ночной оргии. Я окинул взглядом мерцающую плитку, роскошную мебель и служащих. Быть может, я на неделю выпал из жизни и только сейчас это осознал, когда переступил порог этого дома.

Я не позволил себе проявить свою робость. Вместо этого я выпрямился, постаравшись при ходьбе выглядеть еще выше. Поймав отражение Молли в зеркале, я подумал о том, что, хотя я и не чувствую себя здесь как дома, эта красавица, идущая рядом со мной в этом соблазнительном розовом платье, в самом прямом смысле здесь дома и хочет, чтобы я был рядом с ней. Пока я размышлял об этом, глядящий на меня мужчина в зеркале — мое отражение — казался сильным и гордым собой. Служитель тепло поприветствовал Молли у лифта и набрал код на панели безопасности. Мы вошли вовнутрь. Двери почти сразу же закрылись за нами. Как только мы очутились одни, я бросился к Молли, словно ждал встречи с ней в течение долгих десятилетий. Я сжал ее лицо своими ладонями, когда Молли приблизилась ко мне. Наши дыхания смешались. Теперь мы дышали отрывисто, словно прибежали сюда из ресторана. Мне хотелось упиваться ее блестящими губами, утонуть в глубине ее темно-голубых глаз, но Молли обхватила рукой меня за шею и притянула к себе. Она поцеловала меня страстно и нетерпеливо. Ее губы были нетерпеливы и требовательны, равно как и мои.

***

Позже, лежа на спине в постели Молли, я смотрел на неясные тени на потолке. Она лежала рядом. Ее голова покоилась на моей груди, а согнутая нога касалась моего бедра. Наши сплетенные руки были прижаты к моему бедру.

Я даже не пытался привести в порядок чувства, бушующие у меня в груди. Даже если я смогу найти им точное определение, все равно я не буду знать, что мне с ними делать. Вместо этого я попытался полностью сосредоточить свое внимание на Молли.

— О чем ты думаешь? — спросил я.

Я нежно погладил ее по голой спине, и девушка едва заметно вздохнула.

— Я думаю, что ты ответишь, если я попрошу тебя рассказать мне кое-что о себе, что-то такое, о чем никто другой не знает.

— Ты уже и так знаешь обо мне то, что не знают другие.

— Например?

— О стипендии. Я никогда никому об этом не рассказывал, — признался я, — а еще…

Я поднял руку и повернул ее так, чтобы были видны мои татуировки. Женщина убрала руку с моего бедра и провела пальцем по каждой точке татуировки, путешествуя вдоль моей руки.

— Конечно, все видят эти татуировки, но никто не знает, что они означают.

— Они тянутся через всю твою спину от одного плеча к другому, — прошептала Молли. — И за ними стоит смерть?

Она повернулась и взглянула мне в глаза. Я не отвел взгляда.

— Точнее смерти, — произнес я.

Это прозвучало жестко даже для моих ушей.

— А эта?

Ноготок пальца очертил линию вокруг одной из татуировок. Я ощутил себя пойманным и выставленным на всеобщее обозрение. Мне захотелось спрятаться. Я подумывал высвободиться из ее объятий, выскользнуть из ее постели и вернуться к себе, чтобы выспаться, но Молли ждала ответа, и постепенно я успокоился. Я уже не хотел уходить, но при этом совсем не горел желанием рассказывать. А потом я решил все же не избегать этого разговора, просто сказать ей ровно столько, сколько надо, чтобы удовлетворить ее вполне естественное любопытство, ровно столько, не больше. Но когда я заговорил, тихий ручеек моих слов внезапно разлился, превратившись в стремительный поток.