Байо пожал плечами:

— Что ж, в конце концов, ты англичанин. — Он улыбнулся Джейсону. — Я сделаю, как ты просишь. Она выдающаяся женщина, я часто говорил, что она стоит двух хороших мужчин. А когда она благополучно уедет, я вернусь, чтобы помогать тебе. Ты хочешь, чтобы я отправился сразу же?

— Не сразу. Сначала надо меня убить. Сделаем это подальше к северу. Я должен буду упасть в реку или в глубокое ущелье. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь стал искать мое тело?

Бари, Италия

— «Кто вскоре променял ее обаяние на вульгарное блаженство», — процитировал Персиваль. — Что это значит?

Вариан остановился в дверях, держа в руках полотенце.

Персиваль уговорил его сходить в рыбные ряды на волнорезе Бари, которые, как он заявил, стояли еще во времена Древнего Рима. Там воняло так, будто рынок действительно существовал с незапамятных времен и никогда не убирался. Вариан наблюдал, как мальчик поглощает ведро устриц, еще одно — морских ежей и в заключение полведра моллюсков. Хотя Вариан не принимал участия в этом пиршестве, запахом морепродуктов пропитались оба. Он уже в третий раз принимал ванну, и запах, кажется, исчез.

Напоследок он еще раз вытер голову, отшвырнул полотенце и вошел в комнату. Проходя мимо Персиваля, принюхался, но их слуга Ринальдо отскреб мальчика основательно.

Персиваль повторил строчку из «Чайльд Гарольда».

— Я воспринимаю «вульгарное блаженство» как эвфемизм, — сказал он. — Байрон имеет в виду женщин с дурной репутацией? Иначе я не могу объяснить, что он хотел сказать. Но зачем же он бросает женщину, которую любит, ради проститутки, если его уже тошнит от продажных красоток? И зачем называть это блаженством, если он несчастлив?

— Не уверен, что должен тебе объяснять, — задумчиво проговорил Вариан, опустившись в мягкое кресло у камина. — Твой отец не одобрит, что ты читаешь лорда Байрона.

— Конечно, нет. — Персиваль поднял глаза от книги. — Но папы здесь нет, а есть вы, и вы совсем на него не похожи. Мама говорит, что вы похожи на Чайльд Гарольда; из этого я делаю вывод, что вы лучше всех можете объяснить его образ мыслей. По-моему, этот герой — очень мрачный тип. Если он проводит жизнь в постоянных наслаждениях, как он может быть несчастлив?

— Возможно, он раскаивается в своих грехах.

— А я считал, что порочные люди раскаиваются, только когда становятся старыми и дряхлыми. Думаю, подагра исправила великое множество негодяев.

— Возможно, у Чайльд Гарольда болели зубы, — сказал Вариан, откинувшись в кресле. Он с облегчением видел, что Персиваль вернулся в свое обычное состояние. Всю дорогу до Бари мальчик был неестественно тихим и примерным — печальный дух, который часами смотрел в окно и апатично делал все, о чем просил Вариан. Похоже, моллюски возродили в нем бодрость духа. Пищеварение не пострадало. За обедом мальчик ел столько, что хватило бы накормить слона. И куда, к черту, это все девается? Он такой тощий, каких Вариан встречал только в трущобах.

— Вы согрешили с синьорой Рацолли? — спросил Персиваль. — Ринальдо говорит, вы были ее кавалером. Когда вы к ней ходили, вы…

— Мы беседовали, — проговорил Вариан. — Она очень начитанна. А сплетничать со слугами — вульгарно, Персиваль.

— Бабушка тоже так говорит, но это же очень интересно! Слуги знают все.

— Надеюсь, твоя бабушка будет счастлива, когда вы с отцом вернетесь в Англию.

Мальчик послушно поддержал смену темы:

— Да, она говорит, что очень рада, потому что у нее никого больше нет. Дядя Джон — они называют его Джек — был старший, он умер до моего рождения. А дядя Дж… — Персиваль замялся; он закрыл книгу, придвинул стул поближе к Вариану и тихим, заговорщическим голосом сказал: — Они делают вид, что дядя Джейсон тоже умер, а это не так!

— Он брат твоей мамы? — спросил Вариан. Он знал, что старший брат сэра Джеральда умер от инфлюэнцы много лет назад. Как он слышал, других братьев или сестер у Брентмора не было.

— Он младший брат папы, — объяснил Персиваль. — Много лет назад он сбежал из дому, они все на него злились и притворялись, что он умер. А он жив… и он герой.

— Должно быть, он очень осторожный герой, потому что я о нем ничего не слышал.

— А вы слышали про Али-пашу, правителя Албании? — Персиваль постучал пальцами по обложке книги. — Поэтому я и читаю лорда Байрона, он рассказывает про Али-пашу и про албанцев, про страну, где живет дядя Джейсон. Он все время там жил, его прозвали Рыжий Лев. За мужество и рыжие волосы. У него такие же волосы, как у меня; насколько я понимаю, в Албании это редкость.

— Прошу прощения, Персиваль, но я читал эту книгу и не припоминаю, чтобы в ней упоминался Рыжий Лев. Где ты прочел про него?

Персиваль нахмурился:

— Я не говорил, что прочел про своего дядю.

— Тогда откуда же ты так много знаешь о человеке, которого все родственники считают умершим? — Вариан испытующе посмотрел на мальчика.

Персиваль несколько смутился, потом выпрямился на стуле, и на его лице появилось задумчивое выражение.

— Может, тебе приснилось? — предположил Вариан.

— Нет. Это был не сон.

— Тогда сказка.

— Нет. Это истинная правда. — Персиваль закусил губу. — Я могу доказать. Подождите минутку, хорошо?

Он выбежал в свою комнату; встревоженный Вариан остался сидеть, глядя на огонь в камине. Мальчик моментально вернулся с ворохом одежды в руках. Он развесил на кресле шерстяные брюки с яркой тесьмой, черный жакет, расшитый золотой нитью, и просторную полотняную рубаху.

— Это мне привез дядя Джейсон, — сообщил Персиваль. — Такое носят албанцы, некоторые из них. Он сказал, что я, наверное, не захочу носить килт, пока не вырасту. Мама велела мне никому не показывать костюм, чтобы папа не узнал. Но ведь вы ему не скажете?

— Чего я ему не скажу? — спросил Вариан, догадываясь, каков будет ответ.

— Что дядя Джейсон к нам приезжал. — Персиваль отцепил от жакета крошечный прилипший кусочек корпии, разгладил складку на рубашке.

Через полчаса Вариан знал основную часть истории. Джейсон приезжал дважды: один раз в Венецию, когда сэр Джеральд уезжал на Юг Италии подыскивать виллу, и другой — ненадолго, перед смертью леди Брентмор. По нескольким невинным замечаниям, которые прорвались среди пылких восхвалений бесчисленных доблестей Джейсона Брентмора, Вариан сделал вывод, что тот был для Дианы больше, чем брат мужа.

Вариан не мог осуждать ее за неверность такому мужу, как сэр Джеральд. И не был шокирован, что любовником стал деверь. Более того, он приветствовал эту новость. Вариан догадывался, что она была несчастна, и не только из-за болезни. Он испытал странное облегчение, что кто-то хоть ненадолго сделал ее счастливой.

— Что ж, я в восторге от того, что тебе довелось познакомиться с таким великолепным дядей, — сказал Вариан, когда рассказ подошел к концу. — Однако уже поздно, надо пораньше лечь спать, завтра мы едем в церковь Святого Николая. — У Вариана были свои планы на эту ночь: неспешное изучение прелестей некоей черноглазой дамы, на которую он наткнулся в замке Бари.

— Но я еще не рассказал, какую ужасную вещь я сделал, — сказал Персиваль, потупив взгляд.

— Вряд ли я гожусь в исповедники, — ответил Вариан с ноткой нетерпения. — И если ты не препарировал на столе разнообразные морские экземпляры и не насыпал мне в кровать камешки, твои грехи в данный момент…

— Я отдал ему черную королеву, — потрясенным голосом сказал Персиваль. — Это вышло случайно. Но если папа узнает, он отправит меня в школу в Индию. Он сто раз грозился, только мама не разрешала.

Вариан уже стоял, готовясь в случае необходимости за плечо отвести Персиваля в кровать, но теперь снова сел. После нескончаемых поисков было решено, что черную королеву украли, и сэр Джеральд объявил, что даст тысячу фунтов тому, кто ее возвратит. Вариан не верил своим ушам. Прищурившись, он посмотрел на Персиваля: