На следующий день я отправилась к нему, чтобы отблагодарить его за такой милый жест. Можно, конечно, было написать письмо, но лучше лично встретиться с ним, еще раз повнимательнее посмотреть на него. Тогда, при нашей первой встрече, он показался мне каким-то странным, даже не смешным, а скорее забавным. Он меня радушно принял. Присмотревшись к нему, я нашла его уже не столь “забавным”. В общем, мил, совсем недурен, говорит, правда, с легким корсиканским акцентом. Живой, темпераментный…
На следующий день он явился сам ко мне, чтобы поблагодарить за мой визит вежливости и выраженную ему благодарность. Боже, какие мы оба учтивые! Я пригласила его заезжать ко мне попросту, без стеснений, когда “захочется”.
Тогда мне показалось, что я ему нравлюсь, что в один прекрасный день он падет к моим ногам. Но как знать? Посмотрим…»
Несколько дней его не было видно на горизонте. Она встревожилась, куда это он пропал, что его удерживало от новой встречи с приглянувшейся ему красавицей вдовушкой? Может, он пронюхал, что она – любовница Барраса, и не желал делить ее с могущественным патроном? Или был по горло занят служебными делами? Он – главком внутренних войск, в стране так неспокойно, и он просто обязан постоянно быть начеку, не терять ни на минуту бдительности, сейчас не время валяться в ногах у женщин.
В Розе вновь проснулся азарт охотницы, амазонки из лесов Фонтенбло. Она нюхом ищейки чувствовала, что напала на след крупной добычи, и не хотела ее упускать.
28 октября она написала «маленькому» генералу записку:
«Вы почему-то не приходите в гости к любящей Вас подруге. Вы совсем ее забросили, и совершенно напрасно, ведь она к Вам нежно привязана.
Приходите, если сможете, завтра в полдень ко мне – пообедаем вместе. Мне очень хочется видеть Вас и поговорить об интересующих Вас вещах.
До свидания, друг мой, целую Вас.
Вдова Богарне».
Он пришел к ней в тот же вечер и, охваченный страстью к этой дразнящей креолке, сразу повел на нее бурное наступление. Он был настойчив, неудержим, властен. Глаза его горели, он все больше распалялся. Она поняла, что под его энергичным натиском ей не устоять, придется покориться этому безумцу. Опрокинув ее на кровать, он стал рвать на ней одежду, сильно сдавливал ей грудь, обжигая соски на обнаженных грудях своими жесткими, заветренными губами.
Задыхаясь от желания, торопясь приблизить развязку, он никак не мог отцепить саблю – она мешала ему добиться своего. (Говорят, Наполеон, овладевая женщинами, всегда забывал ее второпях снимать и совершал акт любви под ее ритмичное позвякивание.) Отцепив, наконец, ее и с грохотам бросив на кресло, он принялся неловко, лихорадочно стягивать с себя панталоны, которые полетели вслед за саблей. Так Роза наблюдала за полетом знаменитых суконных штанов, которые ему по блату достала ее подруга Тереза.
«Не знаю, что гнездилось в дивном теле этой креолки, что заставляло погружаться в него меня всего, испытывая божественное, райское наслаждение, – вспоминал Наполеон на острове Святой Елены. – У нее было такое восхитительное, засасывающее лоно, а такой красивой попки, крутой, пухленькой, мне не приходилось видеть ни у одной женщины. К тому же с тремя нежными бугорками, как Труа-Илё, три островка на ее Мартинике! А какая кожа – не кожа, а шелк, бархат!»
Прежде всего после одержанной над вдовой победы он лишил ее привычного имени Роза, выбрав из вереницы внесенных в церковную книгу одно – Жозефа, превратив ее в Жозефину. По его мнению, ее прежнее слишком затасканно, сколько раз его безжалостно трепали уста многих мужчин!
В этот «исторический» вечер она рассказала ему о том, что нагадала ей гадалка Элиама на Мартинике, а он впервые, правда, еще не совсем решительно, заявил о своих намерениях:
– Если станешь моей, будем карабкаться на гору вместе. Я сделаю тебя королевой. Я мечтаю о покорении Италии. Потом очередь Индии. А сколько в мире еще британских владений, из которых давно пора прогнать этих самодовольных, сытых англичан…
Она знала, что рано или поздно его завоюет, знала силу своего главного, разящего наповал оружия – кокетства и красоты и умела применять его в нужный момент. Ее забавляло, что ей удалось вдохнуть испепеляющую страсть в этого щупленького генерала, хотя она приберегала на потом кое-какие из своих познаний «ars amandi»[4] – ласки мужского тела своими тонкими пальчиками арфистки, полными, как две налившиеся ягоды, нежными губками креолки и знаменитые свои «зигзаги», ловкие, верткие движения малым тазом.
На следующий день она читала, перечитывала, удивленно изогнув брови, вот такое письмо своего нового обожателя и любовника:
«7 часов утра
Я проснулся, полный тобою. Твое лицо преследует меня, воспоминания об упоительном вчерашнем вечере бередят все мое существо. Милая, несравненная Жозефина, какое невероятное воздействие Вы оказали на мое сердце! Вы сердитесь? Волнуетесь? Душа моя разрывается от боли, Ваш друг утратил душевный покой.
…Да и где его найти, когда, предаваясь глубоким чувствам, охватившим всего меня, я пью из Ваших уст, из сердца Вашего огонь, меня пожирающий. Ах, в эту ночь я понял: Ваша внешняя оболочка – это еще не Вы. Ты уезжаешь в полдень; значит, я увижу тебя через три часа. А пока, mio dolce amor (моя сладкая любовь), прими тысячу моих поцелуев, только не возвращай их мне, ибо они воспламеняют мою кровь».
Вот он, храбрый воин, околдованный этой чаровницей, вот он, побежденный в первой же любовной схватке герой.
Чудесная авантюра, призванная превратить легкомысленную креолку во властительницу громадной империи, началась…
Роман опытной куртизанки Жозефины, для которой встреча с Наполеоном была одним из многих подобных эпизодов, правда, без денежных расчетов, для генерала стала поворотным пунктом. Впервые в жизни он влюбился, влюбился искренне, глубоко и сильно, и теперь эта обольстительная женщина стала для него всем на свете. Одно его огорчило. Его темпераментная креолка слишком развязно вела себя с мужчинами, постоянно уединялась в кабинете с Баррасом, позволяла второму директору, Карно, целовать при всех себе руки, поглядывала и на третьего, Ребеля, который не спускал с нее своих голубых невинных глаз святоши.
Эти встречи, которые Жозефина представляла ему в самом невинном свете, не могли не вызывать у ослепленного бешеной страстью генерала припадков дикой ревности. Он часто ее подкарауливал у дома, когда она, возбужденная и довольная, возвращалась со свиданий с Баррасом.
Розу пленяли элегантность и щегольство виконта, этого красивого богача, утопающего в роскоши Барраса, ей нравились его любовные капризы. Новая связь с Наполеоном нисколько не мешала ей по-прежнему любить директора, помогать принимать тому ванну в Люксембургском дворце. Ее забавляло, когда он заставлял толпившихся в прихожей знатных просителей целовать ей руку, еще влажную от любовных утех в теплой, нежно плещущейся воде.
От предложения маркиза де Коленкур она отказалась сама, генерал Ош отказался сам на ней жениться. Может, ей повезет еще с этим тщеславным правителем, навязчиво разыгрывающим роль сюзерена?
Она не раз клялась ему в своей вечной любви и лишь несколько дней назад в его доме, в Шайо, твердо сказала:
– Я буду вас любить всегда, можете рассчитывать на мою верность. Ваша Роза будет всегда с вами, стоит вам лишь подать знак, и я снова буду вашей Розой.
Однажды, когда она выбежала из его кабинета, вся в слезах, после очередного выяснения отношений, то столкнулась в коридоре с Бонапартом. Пришлось ему признаться, что Баррас «жестоко обошелся с ней».
– Сейчас я с ним разберусь! – заорал взволнованный генерал, вытаскивая саблю из ножен.
С большим трудом ей удалось успокоить горевшего местью генерала.
– Нет, нет, друг мой! К чему все эти глупые сцены? Будьте благоразумны. Баррас, конечно, прямолинеен, грубоват, но он так добр ко мне, услужлив. Он – мой друг, только и всего. Сколько раз он помогал мне. Войдите в мое положение – вдова с двумя детьми.
