Энрике запахнул старый хозяйский халат, надетый поверх грубых матросских штанов, сел на стул.
Монах вдохновенно начал:
– «Подлинно ли говорите правду, справедливо ли судите,
сыны человеческие?
Составляете в сердце беззаконие, кладете на весы злодеяния
ваших рук на земле.
Отступили нечестивые с самого рождения; заблуждаются от утробы
матери, лгут.
Яд у них, как яд змеи, – глухого аспида, затыкающего уши.
Не слышат они голоса самого искусного заклинателя.
Боже! Сокруши зубы в их устах; разбей львиные челюсти!»
– гневно произнес Антоний. Энрике боязливо прикрыл ладонью рот, засопел в руку. – Царь Давид грозит злодеям! – отвлекся священник. Малаец успокоился, но руки не отнял, так и сидел с зажатым носом.
«Да исчезнут, как протекающая вода.
Когда напрягут стрелы, пусть они будут, как переломленные.
Убегут, как распускающаяся улитка; не увидят солнца,
как выкидыш женщины.
Прежде, нежели ваши котлы ощутят горячий терн,
свежее и обгоревшее мясо, вихрь разнесет их.
Увидев отмщение, праведник возрадуется; омоет стопы
в крови нечестивого.
Человек скажет: "Подлинно вкушать плод праведнику! Есть Бог,
осуждающий на земле!"»
– Понравилось? – радостно улыбнулся Антоний.
– Нет, – замотал головой слуга. – О пальме Соломона мне больше нравится. Соломон любил много женщин, писал о них, а царь Давид грозит всем и жалуется.
– У Соломона – плотская любовь, а здесь – псалмы Господу. Перекрестись, окаянный! За такие мысли Господь накажет, – припугнул ученика монах.
Энрике осенил себя знамением.
– Псалом номер пятьдесят восьмой тоже называется «Не погуби». «Писание Давида, когда Саул послал стеречь его дом, чтобы умертвить», – францисканец прочитал первую строку.
– За что? – прервал малаец.
Священник подумал и наставительно произнес:
– Плохо служил хозяину.
– Разве у царя есть хозяин? – не поверил раб.
– Господь всем хозяин, – не растерялся Антоний.
– Кто такой Саул? – не унимался Энрике.
– Плохой вождь племени израильтян, – пояснил монах. – Замолчи и слушай:
«Боже мой, избавь меня от врагов, защити от восставших на меня.
Укрой от людей, делающих беззаконие; спаси от кровожадных.
Сильные воины собираются на меня, подстерегают душу мою
безгрешную.
Без вины моей сбегаются и вооружаются…»
– За что? – не понял раб.
– За веру.
– За какую?
– Саул с придворными поклоняется языческим идолам, а Давид – Господу. Поэтому они ненавидят псалмопевца, хотят убить его.
– Коли боги плохие, их надо высечь плетью и кинуть на землю в холодное сырое место, как у нас в трюме, тогда они станут послушными, начнут помогать людям. Зачем убивать друг друга из-за духов?
– Сколько раз тебе говорить? – рассердился монах. – Бог христиан – самый сильный! Нельзя плевать или сморкаться на Его изображение. За это Он карает смертью. Человек не в силах изменить волю Всевышнего. Наш удел – покоряться Ему! Понял?
– Да, но только не Бог наказывает людей, а хозяин. Это он приказал убить врагов.
– Я вторую неделю читаю Священное Писание, объясняю догматы католической Церкви, а ты как был дикарем, так и остался. Неужели на тебя не снизошла Благодать Божия?
– Никто на меня не спустился, – признался слуга и попросил прочитать о пальме.
– Хорошо, – сдался Антоний, – но потом вернемся к псалмам, выучим целую книжку!
Малаец не возразил. Монах пошелестел помятыми страницами, отыскал нужную главу, воскликнул мальчишеским голосом:
«О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!
Твои голубиные глаза под кудрями твоими.
Волосы, как стадо коз, сходящих с горы Галаадской.
Зубы, как стадо выходящих из купальни стриженых овец,
У которых по паре ягнят, и бесплодной нет между ними.
Губы твои, как алая лента; и уста любезны.
Ланиты под кудрями, как половинки гранатового яблока.
Шея, как сооруженный для оружий столп Давидов.
Тысяча щитов висит на нем – все щиты сильных.
Два сосца, как пасущиеся между лилиями двойни молодой серны.
Доколе день дышит прохладою, и убегают тени,
Я пойду на мирровую гору, на холм фимиама.
Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, пятна нет на тебе…»
(Песн. П. 4, 1–7).
– Ха-ха-ха! – раздался голос Барбосы. – Я вижу, ты выздоровел, коли читаешь про любовь! – смеялся Дуарте у порога адмиральской каюты. Он обернулся к малайцу и брезгливо добавил: – У, нарядился, дикарь! Брысь со стула! Принеси ужин, сейчас хозяин пожалует!
– Мы изучаем Библию, – покраснел Антоний, – псалмы, Евангелия…
– Сосцы серны, лилии, пятна… – продолжил Дуарте. – Не припомню их в Новом Завете. Оглох, краснокожий? – повысил голос на слугу. – Готовь ужин!
Энрике нарочито медленно поднялся со стула, гордо выпрямился, с достоинством поправил лоснившийся от сала халат, сложил руки на груди, встал у входа.
– Вон отсюда, собака! – заревел Барбоса.
– Мне велено неотступно следить за учителем, – заявил раб, отворачиваясь от капитана.
– Чего шумишь? – адмирал появился на пороге. – Опять ругаешь раба? Если бы он всех слушался, я бы утопил его в море.
– Энрике тоже человек, – заступился за слугу Антоний.
– Отстань, святоша! – перебил Дуарте. – Он воспримет равенство по-своему, возомнит о себе черт знает что.
– Словом Божьим человека не испортишь! Оно поднимает людей на ноги, дает силы, препятствует злу.
– Фернандо, ты звал меня на ужин или на проповедь? – недоумевал капитан.
– Молодец, Антоний! – похвалил адмирал. – Вновь обретаешь разум.
– Я не терял его, это вас покинула Добродетель.
– Опять за старое… – вмешался шурин. – Надоело все, хочу есть!
– Тебе не грех послушать! – одернул Фернандо. – Он вас давно не учил.
– Простите моряков, – потребовал священник, – снимите цепи!
– Простить? – возмутился Барбоса. – Их надо было повесить, головы порубить. Сволочь трюмная, бунтовать вздумала? А этого не хотите? – сложил кукиш и трахнул по столу кулаком. – Утопить дармоедов, четвертовать!
– Вы голодны, поэтому злы, – решил Антоний.
– Правильно, – поддержал его адмирал и велел слуге принести мясо с вином.
– Заступник нашелся! – надулся шурин. – Они бы разорвали тебя на куски. Ты забыл о призывах де ла Рейны?
– Нет.
– Так чего просишь?
– Нельзя мучить людей, они раскаялись.
– Мескита говорит иное о доминиканце.
– Отец де ла Рейна болен, лишился рассудка, – не судите его строго! Бог покарал священника за грехи.
– Но других не наказал.
– Вы мало били и пытали их? – возвысил голос монах.
– Достаточно, – ухмыльнулся Дуарте – чтобы запомнили на всю жизнь.
– Пора прекратить истязания! – заволновался францисканец. – Послушайте, что сказал Господь…
– О сосцах серны? – уколол Барбоса.
– Ты читал книгу Соломона? – удивился Магеллан.
– Лилии, виноградники, кудри на щеках, прочая дребедень, – пояснил шурин.
