– Мне пряников.
– А каких же? Медовых или вяземских?
– Будьте добреньки, медовых мне, и еще… семечек на копейку.
– А сколько их у тебя?
– Три копейки, Николай подарил.
– Так хорошо, что три, Бог троицу любит, возьмите, барышня, тогда уж и карамельки царской, ни у кого такой больше нету!
Насыпали Дежке в платок на три копейки и пряников, и семечек, и карамельки, ажно в двух ладонях не помещается.
Завязала Дежка все в узелок, закраснелася, поклонилася и бежать прочь, в толпу народа.
А гулянье уж разгорается. Из соседней деревеньки девушки, как одна, в черных сарафанах, узких, с красной каймой, только цветные платки на головах, и все в белых чулках и ко́тах, на подковках. Стали молодухи в круг, одна запела:
– Ой, мать ты моя, Катярина,
На что же ты меня спородила,
Несчастную на горе,
Счастья-доли не дала.
И все, выбивая на месте подковами такт, приговаривают:
– Го со-со, го со-со,
Ну еще, еще, еще,
Счастья-доли не дала,
Молоду замуж отдала.
Свякровушка курлива,
Моя ладушка ревнива –
Го со-со, го со-со,
Ну еще, еще, еще…
Прижав узелок с покупками обеими руками к груди, Дежка стоит чуть поодаль и во все глаза глядит на поющих. А молодухи горят на солнце кичками, понёвами, ослепительно яркими передниками.
А тут же рядом запестрел громадный хоровод-карагод родной Дежкиной деревни – Винникова, и Дежка бросилась туда.
Игровую пляску первыми вели Якушка и Николай, Дежкин брат, а за ними пар двадцать, одна за другой.
Павами выступают девицы, а щёголи винниковские – с молодецким посвистом, да с присядкою, поют:
– А у нас на улице, а у нас на улице,
А у нас на мураве, а у нас на зеленой
Там много хороших, там много пригожих.
Что хороший молодчик, молодец Иванушка,
Он хорошо ходит, да манерно ступает,
Сапог не ломает, чулок не марает,
На коня садится, под ним конь бодрится,
Он плеткою машет, а ворон-конь пляшет.
Поехал молодчик к стежкам-дорожкам,
К стежкам-дорожкам, лагам ко болотам,
Где водица лилеет, трава зеленеет,
Сады расцветают, соловки распевают,
Кукушки кукуют: у кукушки нет дружки…
– Ты чего тут? – увидал из карагода Дежку брат Николай. – Купила ли пряников?
Вместо ответа Дежка живо показала ему тугой узелок на вытянутую руку.
А Николаю уж черед дальше идти, он еще что-то хочет сказать младшей сестренке, да не успевает, пляска увлекает его в сторону. А рядом уж взыграла гармонь у гармониста, и Дежка мигом забыла про брата.
– Сыграй, Сашутка, – просят гармониста, – сыграй заливного!
– Нет, не буду, – улыбается Сашутка, а сам потихоньку перебирает.
– Знамо дело, без магарыча какая игра. – Кто-то из здешних приносит Сашутке на подносе рюмку зеленого.
Сашутка, ловко закинув гармонь на плечо, не торопясь выпивает, и так у него соблазнительно получается, что весь обступивший люд ахает от удовольствия.
Уж после этого Сашутка ступает к карагоду, а карагод растягивается в большой круг, выскакивает Якушка да как засвистит, да как зальется прибаутками своими:
– Ай, где ж это видно, от кого ж это слышно,
Чтобы курочка быка родила, а бычок поросенка?
Тут даже Дежка с Машуткой переглянулись, да и прыснули со смеху…
– Поросенок яичко снёс,
На высокую поличку взнёс,
А поличка свалилася, и яичко разбилося.
Раз, два – чише, э-эх!
Я у Машки замашки покрал,
Голопузому за пазуху напхал.
Как маков цвет, горят девичьи лица деревенских невест. Слушают все Якушку, а сами с парнями приезжими переглядываются. Ловят эти перегляды Дежка с Машуткой, пересуживают:
– Нынче наши будут по три раза переодеваться.
– Кой три! Пока все не перемерят, не остановятся, гля, сколько гостей понаехало!
– Все женихи, все с подарками, – завидует Машутка.
– Тебе-то какая корысть? Ты ж замуж не пойдешь, вроде?
– Я-то?
– А обет давеча давала.
– Я ж забыла, Дежка, правда, решила – не пойду, чего хорошего?
Якушка не унимался, превозмогая природную хрипоту, наяривал:
– А слепой все подсматривает,
А глухой все подслушивает,
Безъязыкий караул закричал,
Безногий у погон погнал, ух ты!
С этим последним «ух ты» Якушка неожиданно обратился к девочкам-подружкам. Те с испугу оторопели, а как кругом засмеялись, так опамятовались и дали стрекача.
– И откуда он такую пропасть этих баек знает, – удивлялась на бегу Дежка, – неужто из своей головы берет?
– Известное дело, когда голова пуста, все их туда складывает…
– Богатство большое, кому достанется?
– Стой, Дежка, пить хочу, пойдем квас пить.
– Смотри, водяновские хоровод ведут.
И Дежка, схвативши крепко куму свою за руку, потащила ее к следующему хороводу. Метет, летает кругом ярко-цветной ликующий вихрь деревенского праздника.
– Есть хочу, – хнычет Машутка, но Дежка ее не слышит: душа ее раскрыта настежь навстречу музыке и песне…
– Рассыпался дробен женчуг, рассыпался,
Подсыпался к красным девкам, к карагоду.
В суконной серой поддевке и в красной рубахе, опоясанной зеленым широким кушаком, рыжий Орешка вовсе не походил теперь на разбойника. Он шел себе ни от кого независимо посредь народа и пел в удовольствие:
– Поиграйте, красны девки, поиграйте,
Пошутите вы, молодушки-молодые,
Приударьте во ладони, приударьте,
Раздразните ревнивых жен, раздразните…
Прячась то за взрослых, то за ларьки и лотки с товаром, Дежка и Машутка с горящими любопытством и страхом глазами, следовали за Орешкой поодаль, а тот, не замечая ни девочек, ни прочих перешептываний и взглядов косых, шел да припевал, да притоптывал, да приплясывал:
– …Чтоб ревнивые жены выходили,
За собой молодых мужьев выводили.
Поиграйте, красны девки, поиграйте,
Пошутите вы, молодушки-молодые…
А тут Орешке навстречу – поп из церкви:
– Ты, брат, почему нынче у обедни не был?
Молчит Орешка, насупился, голову повесил.
– Отвечай, брат, народ смотрит, ждет, чего скажешь.
Почесал Орешка в ухе, венок березовый с головы своей бесшабашной стащил и – бух на колени, да попу в ноги:
– Прости, батюшка, Христа ради, меня окаянного!
– Бог простит! Да ты доколь будешь народ православный пугать своим видом неприкаянным? У исповеди давно ли не был?
Молчит Орешка, и глаз не видно, только сопит носом в две дырочки, ажно песок пылью от того разлетается.
– Во имя Пресвятой Троицы, аз, недостойный иерей, властью, Богом мне данной, – кладет поп Орешке крест на макушку, – прощаю нонешнее твое прискорбное состояние не далее ближайшей же службы, понял? Не слышу гласа покаянного!
