Ладин еще раз громко вздохнул и, опустошив свой бокал, налил себе снова.

– Илу зовут Иллария?

– Да. Родились они одновременно, а родовое имя для старшего ребенка одно. Она – Иллария, он – Илларий, – Солак потер свою лысую голову.

– Когда назначили свадьбу? – Поинтересовался Ладин, мысленно прикидывая, не повредит ли брак Илы с киросским наследником Виленвии.

Солак ухмыльнулся и покачал головой.

– Ила отказала ему. Как, впрочем, и всем до него.

– Много претендентов? Она такая красавица?

– Судить не берусь. Скорее партия выгодная. Женщина она своеобразная… – провожатый осекся, помолчал мгновение, но после, будто вспомнив что-то важное, раздухарился. – Вы сами ее увидите, если она в не в отъезде. Думаю, нас пригласят на завтрак или на ужин.

– Звучит многообещающе, – сын Хозяев Еруды понимающе подмигнул.

Солак в который раз покачал головой.

– Отнюдь. Мы с поручением от брата, в противном случае, она бы не выползла из своей лаборатории ради нас.

В тоне Солака сквозило нечто среднее между благоговением и дружеской издевкой. Ладин выпил еще и уже настроился выяснить все подробности о сестре Иллария, но краем глаза заметил, что секретарь клюет носом и решил отпустить мальчишку спать. Завтра на рассвете ему предстоял путь на ближайшую приграничную заставу, куда должна прийти почта для господина. Солак отправился спать следом за секретарем Ладина. Виленвиец выпил еще вина и ушел в отведенную ему комнату. Постель была чистой и свежей, хвала богам, фиалками не пахла.

Замок клана Рассвирепевшего вепря в Анаке поражал своим великолепием. За торжественными крепостными стенами из белого, как соль, кирпича, располагался высокий холм. На вершине холма, впиваясь в небо шпилями, будто иглами в ткань, господствовал он. Симметричный с идеально выверенной геометрией и широкими въездными воротами, замок, как девушка на выданье, оценивающе разглядывал посетителей бесконечным множеством узких окон. На склонах холма располагалось святилище: огромный парк с сотнями статуй покровителей кланов Краны. Солак рассказывал о каждой, встречающейся на пути.

Вчера, за ужином в доме огненнолисого – большом каменном особняке с огромным балконом на втором этаже и заброшенной оранжерей на первом – Солак предполагал, что их пригласят в замок на завтрак. И оказался прав. Идти было не близко, чтобы не опоздать, Ладину пришлось отказаться от утренней чашки кофе, и даже сейчас, слушая истории провожатого с неподдельным интересом, виленвиец не переставал хмуриться. Утро без кофе теряло всякую прелесть.

Плохое настроение отступило, когда, уже на подходе к цели, он увидел статую вепря. Ладин застыл, с восхищением всматриваясь в скульптуру. На невысоком, по середину голени, постаменте стоял ощетинившийся зверь. Смотрел немного свысока. Его пятачок был точно по росту взрослого мужчины, а рубиновые глаза прошивали насквозь, настойчиво напоминая, насколько вепри опасные животные. Он был выточен из дерева, вероятно лиственницы, с такой тщательностью, что отчетливо видна была каждая стоящая дыбом шерстинка, каждый изгиб его тела. Искусно врезанные клыки из агата, казалось, росли прямо из дерева. Копыта статуи ничем не уступали клыкам: ни молочной белизной, ни гармонией крепления. Солак просиял, и довольный произведенным эффектом, начал свой рассказ.

– Это статуя покровителя вепрей, его имя Просан. Он не самый сильный, но самый выносливый. У него всегда самая тяжелая ноша.

– А копыта почему белые? – поинтересовался Ладин, привычный к тому, что все в изваяниях богов не просто так.

– Его не касается грязь этого мира – огненнолисый улыбнулся. – Тому, кто берет на себя самую тяжелую ношу, простят любые проступки.

Сын Хозяев Еруды кивнул, а про себя подумал, что, наверное, жутко присягать тому, кому все дозволено.

В замке их приветливо встретил слуга с изображением лани на правой руке, Ладин уже успел привыкнуть к татуировкам и без труда различил надпись у запястья: «Честь превыше всего». Глядя на то, как слуга будничным жестом приветствует Солака, сын Хозяев Еруды решил, огненнолисый здесь – частый гость.

Мужчина проводил их в столовую, где ожидала супруга конунга Краны, Глоса.

«У Иллария отличный вкус, – отметил Ладин про себя. – Даже дышится чаще».

Редкая красавица. Огромные глаза, манящие губы, шелковые волосы, мило вздернутый нос, легкий румянец на щеках, миниатюрная, хрупкая фигурка и, что странно, никаких татуировок. Она извинилась за опоздание Илы и предложила начать без нее. У этой женщины и голос был великолепный: нежный, бархатный, обволакивающий. Виленвиец поймал себя на мысли, что она слишком хороша для Иллария, правду говоря, действительного немного напоминающего вепря.

Ладин вдруг вспомнил свою супругу, Натану, тоже красавицу, но совсем другую. Красота ее настолько яркая, что кажется воинственной, агрессивной, мимо не пройдешь. Глоса же, напротив, больше напоминает цветок, настолько нежный, что хочется спрятать от невзгод.

Принесли завтрак, разговор за столом потек в привычном русле пустой застольной болтовни. Ладин, как и должно иностранному наемнику конунга, в беседе почти не участвовал, больше кивал и улыбался. Когда подавали десерт, в столовую кто-то вошел. Сын Хозяев Еруды не видел кто, он сидел спиной ко входу, но судя по тому как ученически выпрямил спину Солак, склоняя голову в немом приветствии, в столовую пришла она.

Вновь прибывшая обошла стол и уселась напротив. Ладин поднял глаза, чтобы рассмотреть ее – и остолбенел. Сердце забилось как бешеное, язык прилип к небу. Напротив сидела ожившая статуя покровительницы домашнего очага. Он видел множество статуй этой богини, он даже помогал создавать изваяние для нового святилища в Еруде, но кто бы мог подумать, что существует вполне реальная женщина, столь схожая с древними изображениями.

Невысокая, с фигурой напоминающей песочные часы и огромной копной длинных светлых кудряшек, сестра конунга вряд ли могла составить конкуренцию своей невестке, но жаловаться на внешность Иле не приходилось. Был в ней только один изъян – глаза. Немного раскосые, широко распахнутые, обрамленные пухом светлых ресниц, они были разного цвета. Правый – темно-зеленый, совсем как у брата, а левый – синий, цвета моря в погожий день. В общем, все у нее было точь-в-точь как в виленвийских легендах. Согласно которым, покровительница домашнего очага кормила врагов собственноручно приготовленными блюдами, и все бы ничего, но подмигивая синим глазом, она вынимала из мужчин, испробовавших ее стряпни, душу, а зеленым – сердце. У женщин она ничего не брала, потому что для них не готовила.

Ладин посмотрел на руки Илы. Удивительно! На ней было платье с рукавами, закрывающими запястье, так что удалось рассмотреть лишь узор, спускающийся к пальцам.

Он вспомнил мастерскую резчика Кадара, куда в детстве частенько бегал после занятий мечом, вспомнил, как мастер вырезал лицо покровительницы домашнего очага, а ему, четырнадцатилетнему мальчишке, доверили сделать подол юбки и ноги. Вечная странница, как и все остальные виленвийские боги, не носила обуви. Ладин подозревал, она и панталон не носила, и они с мастером даже как-то обсудили этот вопрос.

Статуи богов всегда вырезали из цельного дерева и, в силу размеров, работа была утомительная. Ладин поинтересовался у Кадара, отчего боги всегда изображаются одинаково. Тот подумал немного и ответил: «Все просто, мальчик мой, для того, чтобы мы смогли узнать их, когда они решат почтить нас своим присутствием. Потому что они придут тогда, когда нам действительно понадобиться помощь».

– Ладин, вы меня слышите? – голос Илы напоминал шуршание осенних листьев под ногами. – Надолго вы в наши края?

Ладин посмотрел в ее глаза. Она не стушевалась, не отвела взгляда. Ответ не требовался, она задала вопрос из вежливости, лишь не желая обделять вниманием гостя брата. Виленвийцу вдруг захотелось оказаться в постели этой ожившей статуи. Он улыбнулся, первое удивление прошло, он окончательно понял, перед ним не божество, а обычная женщина из плоти и крови.