— Виселица должна быть где-то здесь, осмотритесь, — велел герцог, заметив, что барон опять мешкает. Квенти сейчас можно понять, несмотря на то, что он уже пережил и через что прошел, все-таки оставался ребенком, и подобная миссия для него гораздо тяжелее, чем любая боевая операция. Проходя мимо, Асский феодал, стараясь сделать это как можно незаметнее, похлопал Квенти, стоящего на плацу и растерянно изучающего плиты, по плечу.
Несколько солдат кивнули и быстрыми шагами удалились в темноту. Освещения здесь не было, а мощности ночных визоров, настроенных на щадящий режим, не хватало, чтобы охватить всю окружающую территорию целиком. Остальные бойцы быстро выстроились в каре, в центре которого оказались дворяне.
— Я не знаю, что чувствовать, — честно признался Квенти, — и могу только поблагодарить вас, герцог, что согласились сопровождать меня. В одиночку мне было бы гораздо тяжелее. Мой отец на виселице… Я смог это принять, но увидеть… Небо! А этот человек, повесивший его, сейчас в штабе и остается равным мне!
— Господин, мы обнаружили виселицу, тело барона все еще на ней, ждем дальнейших распоряжений, — сообщение от разведчиков по радио услышали оба дворянина, и Квенти вцепился в рукоять висевшего на поясе меча с такой силой, что даже сервоприводы пальцев перчатки загудели от перегрузки.
— Вы уверены, что хотите сами это видеть? — поинтересовался герцог. — Мы можем положить тело в гроб, а вы подождете здесь. Я думаю, все поймут вас.
— Нет, я сам должен снять его, — уверенно заявил Квенти, отрицательно покачав головой. — Не стоит отворачивать, оказавшись так близко к цели. Идемте, герцог, пора вернуть моего отца домой…
Виселица стояла на том месте, где ее установили по приказу Вассария. Стальной конструкции не повредили несколько месяцев под открытым небом, разве что только краска облезла под влиянием ветров и осадков, но висевшее на длинной веревке тело выглядело гораздо хуже. От полевого мундира остались только бурые обрывки, клочьями свисавшие с плеч и пояса, само тело ссохлось и превратилось в скелет, обтянутый задубевшей кожей, пошедшей складками. Высохшее лицо давно лишилось глаз, а губы исчезли, превратившись в кусочки пергамента, больше не скрывавшие жуткого зубастого оскала практически лысого черепа. Руки плетьми висели вдоль тела, длинные пальцы с ошметками истлевшей кожи напоминали жуткие когти какого-то чудовища.
— Отец, — только и смог выдавить из себя Квенти, увидевший эту картину. Труп чуть заметно покачивался на слабом ветру, продувавшему плац, и словно улыбался своему сыну, все-таки пришедшему за ним. Молодой тоскарийский барон вполне заметно всхлипнул, что услышали все, подключенные к общеотрядному каналу связи, — Отец, что же они сделали с тобой…
Он медленно поднялся по ступенькам, чуть заметно прогибавшимся под весом боевого костюма, и подошел к висевшему телу, оказавшись практически на одном уровне с ним. Давно голые и высохшие ступни старого карийского барона покачивались всего лишь в паре сантиметров от пола, и лучше всего сохранившейся выглядела именно петля, прочно сжимавшая шею трупа. Пластиковый жгут, не был подвержен воздействию атмосферы и осадков, оставаясь практически невредимым, издевательски невредимым на мертвом теле. Герцог Асский чувствовал, что сейчас Квенти борется с охватившими его чувствами, но больше ничем помочь не мог, это была схватка, через которую молодой феодал должен был пройти в одиночку.
— Помогите мне, — велел Квенти сухим голосом, все-таки решившись и снимая с пояса боевой нож. Лезвие чуть заметно засветилось, когда он активировал силовое поле, сжав рукоять. Двое солдат поднялись к нему на платформу, чтобы осторожно, стараясь не повредить ставшим соломенно-хрупкими костям, подхватить тело за ноги. Квенти сам перерезал веревку, и труп свалился им на руки. Бойцы продолжали его держать, пока молодой барон лично снимал петлю с шеи своего отца, едва сдерживаясь от рыданий. Отбросив ее в сторону, он срывающимся голосом попросил: — А теперь отдайте его мне…
Тело практически ничего не весило, Квенти бережно взял его на руки, и медленно спустился с помоста. Гвардейцы из личной стражи подвели к молодому барону металлический бокс, предназначенный специально для перевозок тел, державшийся на нескольких антигравитационных модулях сантиметрах в пятнадцати от поверхности. Крышка беззвучно разошлась на две половинки, разъехавшиеся в стороны, и Квенти осторожно опустил тело отца внутрь.
— Можете возвращаться, — велел он гвардейцам, когда крышка гроба снова закрылась. Солдаты развернулись и скорбная процессия двинулась обратно к шаттлу. — Нам здесь больше делать нечего. Пока что… — повернувшись к герцогу, стоявшему неподалеку и внимательно рассматривавшему виселицу, Квенти обратился к нему: — Вы все еще будете говорить о том, что решение оставить Вассария в живых оправдано? Даже увидев, что остается после него?
— Я говорю, что сейчас он нужен графу Фларскому живым, — уточнил герцог, отвлекаясь на молодого барона. — Сейчас, а не вообще. В политике Рейнсвальда не существует постоянных вещей как таковых.
— Знаете, я сейчас начинаю понимать барона Тристанского, — заметил Квенти, возвращаясь обратно к транспорту. — Когда у тебя отнимают близкого человека, очень сложно справиться с собственными эмоциями. Небо! Я никогда не думал, что стану новым феодалом при таких условиях, — Квенти опустил голову так низко, как это вообще позволяло устройство боевого костюма. Говорил он хрипло и глухо, словно борясь с собой за каждое сказанное слово, прерываясь на короткие всхлипывания, которые все-таки пробивались несмотря на все усилия себя контролировать. — Если бы мне сейчас не мешал шлем, я, наверное, расплакался бы…
— Оплакивать близких имеет право каждый, — кивнул герцог, — Наверное, это один из немногих моментов, когда мужчина может плакать на людях, не боясь показать собственные слезы. Оплакивайте вашего отца, он этого достоин. Один из благороднейших людей, с которыми судьба меня когда-либо сводила. Однако, говоря о тристанском бароне, я все же прошу вас быть более сдержанным…
— Вы просите меня забыть о том, что человек, виновный в смерти моего отца, сейчас стоит плечом к плечу со мной в штабе фларского графа, — огрызнулся Квенти.
— Один раз вы уже поставили под угрозу собственную жизнь, поддавшись эмоциям, — отрезвил его герцог, когда они уже подходили ко входу обратно в транспорт, — Эдвард рассказывал мне об этом случае, когда вы бросились напропалую в самый центр боя. И сейчас хотите поступить так же, ворвавшись в игру, которая вам почти неизвестна, — Квенти даже остановился, собираясь что-то ответить, но герцог Асский не дал ему даже рта открыть. — Умейте ждать, мой друг, я повторюсь. В этой войне у вас больше сторонников, чем врагов, в отличие от Вассария, жизнь которого теперь полностью зависит от графа Фларского. Как только он станет не нужен претенденту на престол, вы сможете отомстить. Если, конечно, к тому моменту у вас еще останется желание мстить…
— Думаете, я об этом забуду? — Квенти даже скорее удивился, но голос все равно прозвучал с обиженными интонациями. — Смогу забыть о том, что моего отца убили?
— Нет, — герцог оставался предельно серьезным, пока они поднимались на борт, — только эмоции имеют способность остывать и слабеть, и если сейчас вы готовы броситься на Вассария с голыми руками, то через пару месяцев, думаю, вы будете рассуждать гораздо спокойнее и логичнее. И, надеюсь, к этому времени сможете принять, что вашего отца больше нет в живых и никакая месть его не вернет.
— Не думаю, — отрицательно покачал головой Квентри, вставая на свое место в отсеке. Дождавшись, пока защелкнуться все крепления, молодой барон переключился на канал связи с пилотом, — Поднимаемся. Можно возвращаться на корабль.
***
Остезейский флот представлял собой не менее мощную силу, чем собранные союзные эскадры, и из-за сохранявшегося двойственного положения и невыясненных отношений между Советом и командованием флота, расположился чуть дальше, дрейфуя в районе крупного метеоритного поля, где находилось несколько станций по добыче полезных ископаемых. Сейчас эти небольшие шахтерские городки, расположившийся на изъеденных выработками и глубокими тоннелями астероидах, стали чем-то вроде мест отдыха для моряков и солдат Остезеи, которых сложившаяся ситуация особенно не волновала, и они пользовались моментом, чтобы вырваться хотя бы на несколько часов из строгого корабельного распорядка.
