Конечно, подобные операции не всегда проходили идеально, солдаты Розмийского графства на своей земле дрались с отчаянием обреченных, цепляясь за каждый дом и за каждый камень. Оказываясь в окружении, под постоянным артиллерийским и орбитальным огнем, потеряв связь с остальными войсками и с центром, они нередко продолжали вести упорные бои, просто отказываясь сдаться врагу. Большинство из них уничтожали без всякой жалости, добивая последних выживших и раненных огнеметами. Но случалось и так, что у людей просто не выдерживали нервы. И так измученные затянувшейся гражданской войной, оказавшись под натиском столь сильно и жестокого противника, они отказывались продолжать бессмысленную войну и бросали оружие, надеясь, что хоть так смогут сохранить свою жизнь.
Количество пленных после первых дней сражения на территории самого Рейнсвальда уже исчислялось тысячами, и не только солдат, но и рабочих технических служб, сил ополчения и внутренних войск. Всех тех, кто сначала пытался защищать свою родную землю, но сдался из-за желания выжить и усталости от войны. Для них организовывали сборные лагеря, куда сводили со всех ближайших территорий, переписывали и использовали на самых грязных работах в ближнем тылу, вроде расчистки недавних полей сражений. Однако Аллирд ясно дал понять, что не желает, чтобы наступающие войска Саальта вообще брали каких-либо пленных. После них должна была оставаться только выжженная безжизненная земля, все остальное его просто не волновало.
— Значит, они сдаются в плен? — переспросил Аллирд, когда они поднимались на небольшой скалистый холм, находившийся всего лишь в нескольких десятках метров от ограды такого сборного лагеря. Обычный загон из сталепластовых стен, окруженный автоматическими турелями, открывавшими огонь по любому, кто заходил за разрешенный периметр. И внутри, прямо на голой земле, сидели и стояли тысячи пленных, взятых в ходе последних боев. Их было так много, что в тепловом режиме визора покачивалось одно сплошное пятно. Условия их содержания никого не волновали, их жизнь имела значение только до тех пределов, пока могли отрабатывать выдаваемую им дважды в сутки питательную похлебку.
— Как видишь, — кивнул Редрик, останавливаясь за правым плечом брата. Сложив руки на груди, он смотрел на пленных, но забрало скрывало выражение его лица. — Они защищали родную землю по мере своих возможностей, и я не знаю, что можно сказать о них. Сдаться, когда еще есть силы сражаться, недостойно настоящего воина, но, когда я вспоминаю, что это лишь простые люди…
— Они не люди! — прервал его Аллирд. — Они враги. Запомни это хорошо, и не повторяй при мне больше таких ошибок. А врагов принято истреблять, чтобы они позже снова не набрались сил и не ударили тебя в спину.
— Как когда-то нас пощадил Рейнсвальд? — напомнил Редрик, но король только кивнул, не тратя время на споры.
— Именно. В те дни история нашего государства могла бы закончиться, но эти дворяне оказались слишком трусливыми и ленивыми, чтобы окончательно покончить со своим врагом, — вспоминал Аллирд без какой-либо злобы в голосе. — Они допустили ошибку, посчитав, что мы слишком слабы, чтобы когда-нибудь вновь подняться против них. Думали, что мы окончательно сожрем друг друга, и иного выхода, кроме как окончательно сдохнуть, у умирающего врага уже нет. А позже допустили еще одну ошибку, слишком увлекшись друг другом и забыв о нас. Теперь мы не имеем права допустить повторения их ошибок. Рейнсвальд должен исчезнуть. Весь. До последнего человека.
По указанию короля, махнувшего рукой, стоявшие за их спинами минотавры двинулись вперед, двумя руками схватившись за свое жуткое и громоздкое оружие. Ни один человек, даже в боевом костюме, не смог бы с такой же легкостью поднимать эти огромные секиры, но телохранители Аллирда размахивали ими как легкими тростинками. Он привел с собой не только личную стражу, но и весь остальной «Рогатый полк», как называли придворные подразделение этих невероятно сильных, но столь же тупых и послушных ксеносов. Минотавров всегда отличала крайняя узость мышления, а после того, как их нейрохлыстами и телепатическим внушением заставляли подчиняться лишь одному человеку, и вовсе готовы были выполнять любые его приказы. В том числе и совершить самоубийство, если такова будет воля хозяина, поскольку собственной волей они не обладали. Для этого необходимо было хотя бы осознавать, что делаешь, но минотаврам хватало и того, что это понравится их хозяину.
Тысяча рогатых монстров в тяжелой боевой броне и с холодным оружием, разойдясь широкой цепью, двинулась прямо на лагерь, печатая шаги в песке так, что оставляли глубокие следы, начинавшие осыпаться, стоило только сделать еще один шаг. Охранники лагеря пленных, увидев приближение минотавров, сначала вскинули оружие, но быстро сообразили, кто перед ними, поспешив убраться в сторону, прекрасно понимая, что выступить они могут только по прямому королевскому приказу. А минотавры, даже не сбавляя шага, обнаружив перед собой стену, мешавшую их дальнейшему продвижению, просто обрушили на нее удары секир. Подобным силовым оружием можно было прорубить даже броню тяжелого танка или человека в боевом костюме развалить на две половинки от макушки до пяток, так что сталепластовые листы просто разлетелись на куски под градом ударов. Минотавров отличала не только огромная физическая мощь, но и невероятная выносливость вкупе с почти полной нечувствительностью к боли, а с возможностями систем жизнеобеспечения, встроенных в их доспехи, остановить их можно было, только разорвав на куски.
Тот ужас, что испытали пленные, когда, разворотив стену, на них вышли минтотавры с секирами в руках, вряд ли можно с чем-то сравнить. Эти твари не знали ни жалости, ни сочувствия, ими двигало только тупое желание выполнить приказ. Они с ходу пошли в атаку, ударами секир разрубая людей на куски. Не жалели никого, добивали раненных и топтали тех, кто еще дышал. Они даже ничего не говорили и не кричали, просто молча рубили все, что движется, сохраняя строй и не ускоряясь быстрее нормального шага, отлично понимая, что пленным просто некуда бежать. Те, кто в глупой надежде бросался к стенам, чтобы спастись от наступающих тварей, просто гибли под перекрестным огнем турелей, для чьих примитивных компьютерных мозгов было неважно происходящее в лагере.
Рогатые продолжали идти вперед, оставляя за собой изрубленные тела, устроив настоящую кровавую бойню, оправдать которую нельзя никакими законами военного времени, не говоря уж о чести и доблести. Однако Аллирд продолжал за всем спокойно наблюдать со своего места, сложив руки на груди и не делая ничего, чтобы остановить происходящее.
— Брат, ты именно таким путем хочешь уничтожить Рейнсвальд? — не выдержал Редрик. — Просто став палачом? Сначала ты сжигал колонии, теперь истребляешь военнопленных, которым я лично обещал, что они останутся живы, если сложат оружие…
— Что я говорил тебе про то, чтобы не обсуждать мои решения? — повернулся к нему Аллирд. — Мы только что закончили наш разговор, и я думал, что ты хорошо понял меня.
— Мы сейчас одни, и я хочу говорить с тобой как с братом, а не как с королем! — парировал Редрик, едва сдерживаясь. — Помнишь, чему учил нас отец, когда был еще жив? Что мы должны отличаться от остальных людей! Мы должны быть выше этого! Раньше, когда все это было только словами, я думал, что смогу принять подобное, но в этой резне нет никакой чести! Я долго терпел, но сейчас, глядя вот на это все, я хочу сказать, что не желаю такой войны! Как и не желал подобного отец! Он всегда был милостив к своим врагам!
— И чем все это кончилось? — повернулся к нему Аллирд. — Почему его нет с нами, напомнить? Как раз один из тех, к кому он был милостив, ударил его ножом в спину. Помнишь, как умирал наш отец… на наших же руках?
— И после это ты решил, что мы обязаны уничтожать всех без разбора? — не сдавался Редрик. — Ты видишь в этих людях лишь Рейнсвальд, который мы оба искренне ненавидим, но я еще вижу в них простых людей! Понимаешь? Они не виноваты в том, что родились здесь! Не виноваты в том, что мы оказались по разные стороны границ!
