— Хорошо, пока что этого достаточно, — кивнул Эдвард, — можете запросить резервы с Гористарского фронта, там ситуация немного легче, и спокойно доводите приемлемые потери до пятидесяти процентов. И еще, герцог, мне сейчас нужен Квенти. Вы не знаете, случайно, где его сейчас можно найти?

— Конечно, знаю, — герцог покачал головой и вздохнул, — примерно двадцать часов назад он отбыл на передовую. Тут все командование с ума сходит по этому поводу. Между нами говоря, он здесь только мешает, тем более, карийцы и так серьезно сдали после того, как Рокфор погиб. Вассарий нанес серьезный удар по их боевому духу, и я серьезно сомневаюсь, смогут ли они восстановиться полностью.

— Квенти на передовой? — Эдвард тяжело вздохнул, — Святое Небо, делать ему больше нечего. Герцог, мне немедленно нужно на передовую, его оттуда надо вытаскивать…

— Если вы сможете его переубедить, — герцог Асский только руками развел. — После смерти отца он стал слишком похож на вас. И думать ни о чем не хочет, кроме того, чтобы рассчитаться за него… хотя, может быть, он просто пытается доказать, что заслуживает титул барона. Помнится, вам самому тоже пришлось сталкиваться с чем-то подобным в первые дни после официального признания?

— Я сам не рвался в бой, — отрицательно покачал головой Эдвард, — а он словно специально под пули подставляется… Вдовствующая баронесса просила меня за ним присмотреть, да и Рокфору я еще остаюсь обязан, так что придется вытаскивать его с фронта.

— Забрав его отсюда, вы сделаете всем нам одолжение, Эдвард, — кивнул герцог Асский, — Если мы потеряем еще и Квенти, карийцы окончательно расклеятся, и баронат придется сдавать. Только боюсь, на корабле долететь не получится, слишком много вражеских кораблей в воздухе, мы и так едва держимся. Воспользуйтесь наземным транспортом.

Эдвард кивнул, все еще глядя на поле боя. Квенти, как заметил герцог Асский, стал действительно на него похож. Жажда мести, как наркотик, вгрызается глубоко в душу и уже не отпускает, ломая мысли и восприятие человека. Сейчас, наблюдая за поведением молодого наследника Карийского бароната, он словно заглянул в зеркало, и увиденное ему точно не понравилось. Слишком быстро, слишком эмоционально, слишком необдуманно, словно сорвавшийся с рельсов состав, несущийся в никуда, оставляющий позади себя только вспаханную полосу, разбитую грудой сошедшего с ума металла. И все же, он не чувствовал раскаяния, если бы ему предложили выбор, все равно поступил бы так же, но Квенти… Эдварду не хотелось, чтобы кто-то еще вставал на такой путь, этому мальчишке только еще предстояло узнать, что такое жизнь. Смерть родителей можно принять, его растили специально для того, чтобы занять место отца, когда тот погибнет или умрет от старости, тем более, дворяне редко когда доживают до тихой смерти в постели. Слишком часто им приходится с оружием в руках доказывать свое право на этот титул или же выполнять обязанности, связанные с ним же.

Эдвард снова вспомнил уже своего отца. Тогда он вместе с ним прибыл в колонии, где произошло вторжение орды дикарей, проломившейся сквозь внешний рубеж и захватившей несколько небольших приграничных поселков. Пустошь была так ярко освещена пылающей примитивной техникой разбитой орды, уничтоженной в ходе прямого столкновения с подошедшими ударными частями тристанских колониальных войск, что не требовалось дополнительного освещения. Только прожектора тяжелых шагоходов, медленно двигающихся по пустошам в поисках выживших дикарей. Правда, Эдвард обращал больше внимание не на уничтоженных врагов, а на ровные ряды распятых гражданских на крестах. Дикари содрали с них кожу и оставили умирать на открытом воздухе, принося жертвы своим столь же диким богам.

— Запомни, наследник, для того, чтобы выживать, нам пришлось учиться мстить, — его отец, в таком же боевом костюме, как и он сам, спокойно шел рядом с ним, словно не замечая трупы вокруг. Больше его интересовали еще живые враги. — Как бы мы не прикрывались различными словами, идеями и религиями, люди остались слишком примитивными, чтобы понимать хоть что-то, кроме силы. Ударили тебя, ударить должен и ты. Обязан ударить, выбора нет, иначе тебя продолжат бить до тех пор, пока не оставят и мокрого места. Понимаешь?

— Мстить? — Эдвард оглянулся по сторонам. — Мы же уничтожили этих дикарей? Кому мстить?

— Другим дикарям, — его отец равнодушно пожал плечами, хотя в боевом костюме такой жест смотрелся даже более, чем странно. — Этого мало. Да, именно эти твари уже никогда не вернутся, но там, за нашими границами, их гораздо больше. И все ждут своей очереди, готовятся сами прийти к нам, хотя бы потому, что у их предшественников получилось. И смеют надеяться, что им повезет немного больше. А если мы сами придем к ним, отомстим за налет, уничтожив все, до чего только доберемся, тогда быть может, они и подумают. А если нет… Тогда мы придем снова… Без конца сидя в обороне, мы все равно не добьемся ничего, кроме новых набегов. Эдвард, помни, что месть необходимо тщательно продумывать до последних мелочей, чтобы раздавить врага первым же ударом…

***

Гельские войска снова перешли в наступление, пользуясь численным перевесом в воздухе. Точечные орбитальные удары с кораблей подавляли оборону защитников, уничтожая орудийные батареи и сверхтяжелую технику, так что противника каждый раз приходилось встречать чуть ли не в рукопашную, без всякой подготовки. И все же, никто даже не думал отступать, карийцы вцепились в оборонительные рубежи зубами, удерживая позиции горами трупов врагов и товарищей, но даже сейчас, казалось, готовы были прогнуться. Тяжелые гельские танки давили окопы и прицельно расстреливали долговременные огневые точки, до которых еще не добрались с воздуха. Чтобы хоть как-то выровнять силы, для отражения этого удара в качестве поддержки в бой были брошены последние флотские резервы, завязавшие с наступающими эскадрами ожесточенное сражение. Так что пока гельские корабли не могли поддержать наступление на поверхности, занятые другими проблемами.

— Они выдержат? — Квенти активировал визор дальнего действия и приложил к окулярам своего доспеха. Так ему было отлично видно, как гельские танки, прочерчивая воздух разрядами залпов энергетических пушек, медленно движутся по линиям окопов защитников. Некоторые останавливались, подбитые, но основная масса продолжала двигаться вперед. Свои же танки карийцы пока держали в резерве, отведя ко второй линии обороны, дожидаясь, пока противник выдохнется, пробиваясь через первый рубеж.

— Первая линия? Вероятность подобного меньше десяти процентов, — доложил один из старших офицеров, — господин барон, как только противник выдохнется окончательно, перебросим резервы и ударим по ним с флангов. Конечно, при этом потери на передовом рубеже составят больше восьмидесяти процентов…

— Просто так жертвовать солдатами… — протянул Квенти, снова разглядывая позиции в визор дальнего действия, — жаль, что постоянно приходится так поступать.

Оперативный штаб сейчас был расположен в чреве сбитого гельского корабля, рухнувшего на поверхность. Техникам удалось запустить часть систем жизнеобеспечения, так что энергии реактора хватало для всей необходимой аппаратуры и даже получилось подвести ее к наблюдательным вышкам корабля, на одной из которых Квенти сейчас и находился, обозревая поле боя вблизи. Сам он пока что в сражении не участвовал, но буквально рвался туда, в свой первый настоящий бой. Ему было тесно здесь, вместе с офицерами и связистами, занимающимися бесконечными планами, разработками, оценкой результатов и анализом, обеспечивая эффективность всего огромного механизма армии, но сейчас казавшихся ему такими скучными и бесполезными. Настоящая война была там, где умирали и сражались настоящие герои, кровью платившие за это право. Даже Эдвард Тристанский, каким бы умелым тактиком и стратегом не был, славу свою заработал именно личным участием в сражениях, а у самого Квенти была еще одна причина оказаться именно там, в бою. Ему хотелось самому убить хотя бы одного вражеского солдата, лично заплатить кровью за кровь своего отца. И там, быть может, рано или поздно добраться и до самого Вассария.