Обычно их встречи происходили все же днем. Теми прекрасными зимними днями, когда солнце необычайно яркое, когда чистое небо кажется хрустальной полусферой, а снег и ледяные колье на ветвях деревьев, как никогда, напоминают россыпи драгоценностей. Их общее время – как говорил Яр. Хоть он и был единственным из людей, кто не боялся покидать жилье ночами и кто, до определенного времени, мог все же вернуться после столь неосмотрительного поступка, но даже он понимал, что не следует искушать судьбу совсем уж без причины и без меры. Не вторгался в те владения, что принадлежали ей и только ей, обычно довольствуясь пограничьем. Но сегодняшняя ночь все же была особенной – у маленькой подопечной Яриса, которая, вообще-то говоря, была уже не такой уж и маленькой, был очередной день Второго Рождения, годовщина ночи, когда только благодаря вмешательству ангела малышка осталась жива. Несмотря на возмущение и обиду самой Авроры, в этом году Яр решил, что в восемнадцать лет девушке гораздо больше подойдет праздник в кругу друзей-одногодков, а вовсе не в его обществе. Последние пару лет тактично не замечать полудетскую влюбленность становилось все труднее, кажется, мужчина из какой-то странной наивности надеялся, что воспитанница сумеет переключить свое внимание на кого-нибудь другого. Благо, хорошенькая блондиночка, в глазах наставника упорно остающаяся милым ребенком, в деревне уже года три как считалась первой красавицей и самой завидной невестой – вот только какая девчонка, обитая бок о бок с самым настоящим, пусть стареющим и с купированными крыльями, но ангелом, станет «переключать свое внимание» на деревенских олухов? Уж точно не считающая себя красивейшей не только в деревне, но и в мире, если не Вселенной, и достойной всего исключительно самого лучшего Аврора!
Яру следовало бы ответить на чувства ученицы. Ведь он тоже любил ее, хотя и не совсем в этом смысле, но отговорка, что Аврора де «ребенок» несколько лет, как утратила состоятельность – в деревнях к восемнадцати годам им всем уже давно положено быть замужем. А самому мужчине это, наверное, помогло бы осознать, что Зимерзла просто по природе своей не может ответить на его чувства, и перестать ждать от нее… непонятно чего.
Треликая богиня, конечно, обладала даром любить. И кому-то из сестер-ведьм эта способность бонусом досталась – старшая из них даже не знала, кому именно из младших так «повезло» – обе были достаточно сумасбродны и непредсказуемы, чтобы хранить где-то в глубине души даже такое. Только ее собственная душа была прозрачной, как лед из особой, очищенной от всего живого воды – в котором уж точно не могло ничего таиться.
– Тебе осталось недолго, – тихо заметила Зимерзла, продолжая разглядывать лицо Яра. Лишняя демонстрация жестокости и бестактности, учитывая, что бывший ангел и сам это знал. Знал, но понимать почему-то не желал.
– Тебя это огорчает? – с горьковатой надеждой спросил он.
– Мне все равно. Но тебе самому не должно быть все равно.
Он ведь тоже был жесток к ней! Как бы хозяйка зимы ни относилась к человеку, она все равно несла ему смерть, так зачем надеяться, что ее это тоже будет огорчать, зачем ждать чужой боли? Только потому, что сам ее испытываешь? Но спрашивать вслух колдунья не стала. Они не раз уже демонстрировали, что говорят словно бы на разных языках, во все вкладывая иное значение, вплоть до прямо противоположных. Вполне могло статься, что он искренне считал лихорадку своей души счастьем, оттого и радовался каждому мгновению, проведенному рядом, мгновению, отнимающему еще несколько месяцев жизни.
– Мне не все равно, Зимушка. Но я не могу ничего поделать, поэтому не вижу смысла сокрушаться.
– Ты не можешь больше жить вечно, но прожить несколько дольше мог бы. Если бы всего лишь держался подальше.
– Такая жизнь стала бы несколько утомительной.
– Я ничуть не хуже смотрюсь издалека. Даже когда ты не видишь меня лично, разве не замечаешь в каждой снежинке, в каждом ледяном узоре? Я… высоко ценю то, как ты умеешь видеть, правда. Мне не так-то легко польстить. Но со всеми этими объятьями лезь к человеческим женщинам – это и безопасно, и куда более естественно!
– Это было бы подло! Да, ты же не понимаешь… но обычная женщина была бы очень несчастна из-за того, что я оставался рядом с ней, понимая, что люблю только тебя. Это было бы все равно, что обманом.
Большинство женатых мужчин, по многолетним наблюдениям колдуньи за людьми, относились к такому куда проще, легко, так сказать, разграничивая понятия, но ангел… ангел он и есть!
– Ты любишь всех людей.
– Это… не совсем одно и то же чувство. Не так уж я уже необходим людям, чтобы жить только ради них. Даже Авроре пора уже учиться жить без меня. Почему же я должен жертвовать счастьем видеть тебя и хотя бы иногда быть рядом ради нескольких лет, которые все равно уже ничего не изменят? Должно быть, это эгоизм, но, став человеком, я могу позволить его себе хотя бы в этом. Я причиняю Авроре боль… когда все закончится, ей быстро станет легче. Наверное, это хорошо, что ты сама ко мне не привязана, Зимушка, и не станешь страдать. Да, конечно, я рад этому.
Какие тут еще могут быть сомнения в его сумасшествии?
– Привязана? Я привыкла к тебе. И со всем эгоизмом, которому человеческий и в подметки не годится, предпочла бы видеть тебя живым как можно дольше. Видеть свое отражение в твоих глазах сквозь призму этого необычного света. Я никогда не могла подумать, что кто-нибудь может смотреть на меня с большим восхищением, нежели я сама – было бы обидно лишиться такого зеркала.
Отступив на полшага, Яр широко распахнул глаза, словно бы в недоумении, и негромко рассмеялся.
– Зеркало? – со странной интонацией переспросил он. – Что же, пускай зеркало. Зимушка, я продал тебе мои крылья и отдал бесплатно душу. Глаза, что какие-то глаза, если ты хоть немного того желаешь – то и они принадлежат тебе.
Колдунья воздержалась от замечания, что отдельно от всего остального даже его необычные золотые очи могут утратить существенную долю своего очарования – научилась хоть немного быть тактичной, не иначе.
Что, в сущности, представляет собой жизнь Яра среди людей? Вечное служение. Ему благодарны, его любят, им восхищаются, но все равно считают чем-то вроде волшебной палочки для чудес и исполнения желаний. Даже теперь, когда он давно лишился своей магии. Казалось, он счастлив жить этой жизнью – иначе вообще зачем строить ее такой? Наверное, это заложено в сущность ангелов Драконом, а вовсе не является их собственным выбором, раз этот ненормальный при этом отчего-то чувствует себя счастливым только рядом с ней, не умеющей любить и о благодарности имеющей самое смутное представление. Это все, чего он хочет и называет даже «эгоизмом» со своей стороны, поскольку собственные желания иногда отвлекают от роли всеобщей няньки. И несколько лишних лет жизни «не изменят ничего»… а сколько – изменит?
– Можешь, если хочешь, поцеловать меня, – изучающее прищурившись, сказала Зимерзла. – в последний раз. Ты понимаешь? Во всех смыслах – последний.
Ему потребовалось мгновение, чтобы действительно – понять. Только в первый момент ресницы, тоже слегка подсвеченные золотым оттенком, недоуменно дрогнули. Может быть, и все оставшиеся годы его жизни ничего не меняли, может быть гораздо удобнее, чем каждый год видеть его все сильнее стареющее лицо, будет чувствовать этот взгляд постоянно, в собственном горном дворце? Сквозь одну из ледяных глыб…
Видеть ее и хоть иногда быть рядом – что же, эту его просьбу она как раз может исполнить, пусть даже и таким образом.
Непонимание заняло миг, но колебанию не досталось даже этого. Шагнув вперед, бескрылый ангел заключил хозяйку зимы в объятья, словно только этих слов и ждал все это время, пока они вдвоем… в основном, молчали. Слишком мало было понимания, чтобы пытаться вести какие-то беседы. Не так уж много предстояло потерять.
Первое время кожа Яра немного обжигала своим жаром – он постоянно болел из-за этих лесных прогулок и ни собственные лекарские навыки, ни магические способности ученицы не справлялись с хронической простудой, лишь снимая часть симптомов – но тепло стремительно покидало его тело, движения становились заторможенными… только сохраняющий ясность взгляд продолжал как будто жить по отдельности. Почему-то Яр не закрыл глаза… ах, ну да, она же сказала, что хочет их видеть. Наверное, они еще успеют поймать лучи утреннего солнца между заснеженными ветвями деревьев, прежде чем взгляд тоже застынет навечно…
