Король вздохнул. Намекать дубиной у Джемеллла не было ни желания ни возможности – в мире талантливых ювелиров и виртуозных купцов с военной отраслью всегда были некоторые недоработки. Их королевство ни разу за свою историю ни с кем не воевало – сами джемелийцы считали такой способ разруливания конфликтов откровенно варварским, а к ним – в горный край, где на каком-нибудь перевале даже мальчишка с горкой камней мог сколько угодно задерживать вражескую армию, претенденты на лакомый кусочек богатых рудников соваться не рисковали. Объявить Эраклиону войну за оскорбление своей маленькой сестрички Мельхиору не пришло бы в голову, даже если бы разрыв торговых отношений и не грозил бы его народу голодом.

«Наши миры просто созданы для взаимовыгодного сотрудничества – у каждого с избытком того, чего не хватает другому. Они славятся своими воинами и победами, зато болтаются на грани банкротства из-за неумения проявлять минимальную финансовую аккуратность. Надо быть идиотом, чтобы этого не понимать… А Эрик не объявил бы наследником совсем уж законченного придурка».

– Вот сам увидишь, Скай даже не поймет, к чему ты в своем официальном обращении вообще клонишь!

– А ты сделай так, чтобы понял, моя дорогая сестра! Это же ты девять лет прожила в их семье, шесть из которых – бок об бок с принцем, пока его не отправили в эту казарму. Ты должна лучше его знать!

– В том-то и дело, что я знаю лучше! Ты… ты даже представить себе не можешь! – принцесса вскочила. Кукольное личико исказилось дрожащей гримасой. – Даже если все именно так и будет! Если все наше королевство вымрет с голоду, а их – окажется в долговой яме и гражданской войне! Ему и в голову не придет, что виноват в этом он! Он же воплощение благородства! Виноваты враги, бюрократы, придворные интриганы, кто угодно! Броситься под танк – это красиво и героично, разумеется, а мелкие уступки – недостойно настоящего героя. Никто же не оценит размаха такой жертвы!

– Сядь и успокойся! – попытался обрубить флюиды зарождающейся истерики Мельхиор. В отличие от большинства мужчин он не считал женские слезы чем-то особенно страшным или смущающим, но от своей сестрички подобного поведения совсем не ожидал. Принцесса послушно села обратно в кресло, но успокаиваться не торопилась, напротив, понесла какую-то уж совершеннейшую ахинею:

– И вообще, видел бы ты ЭТУ! Вульгарная простушка, служанки на кухне и то держатся с большим достоинством! Одевается как клоун, не то, что танцевать, поддерживать беседу не умеет, только и знает, что влипать в неприятности! И втягивать в них всех, кто подвернется! Говоришь, непонятно за что королева «меня так любит»?! Непонятно! Скай их единственный наследник, а из-за этой выскочки уже дважды оказывался втянут в откровенно самоубийственные истории! Она двухсотлетнюю гномиху из шахт с большим энтузиазмом согласится терпеть рядом с ним на троне, чем эту ходячую неприятность, боится, что с Эраклионом будет то же, что с ее родным королевством!

Нить беседы ускользала от короля все дальше и дальше, в конце концов он решил просто дождаться, пока сестренка выговорится и снова обретет способность хоть что-то адекватно воспринимать. Да и что он мог сказать? Не обсуждать же с младшей сестрой, которую в глубине души продолжал считать совсем еще маленькой девочкой, мотивацию мужчин, для которых – по себе знал – простые девицы без претензий в некоторых случаях куда привлекательнее рафинированных аристократок.

– Водички хочешь? – дождавшись, пока словесный поток девушки начнет иссякать, постарался соскрести со стенок своего характера всю возможную мягкость Мельхиор, осторожно касаясь бледно-золотистых локонов сестры.

– Ничего я уже не хочу! – уже вполне вменяемым голосом огрызнулась она.

– Это не деловой подход.

Хотя какого можно требовать делового подхода, если речь идет об Эраклионе? Признаться, Мельхиора начало уже несколько утомлять подобное положение вещей: Джемелл все свои обязательства исполняет честно, а у них там то неурожай репы, то все деньги ушли в турнир, то какие-то рыжие Золушки карты путают. Но деваться от столь бестолкового сотрудничества некуда! И Эраклионцы – никуда не денутся!

– Подход, да? Сестре плюнули в душу, а тебе все – деловой подход?!

– Если и так, то ты же не собираешься все так оставить? Я же тебе счастья желаю, дурочка.

– Правда? А я уж было решила, что возместить убытки от всего этого экспорта и внешних долгов Эраклиона, – принцесса слабо улыбнулась дрожащими губами. – Я попыталась этого так не оставлять, и вот что получилось, даже ты на меня орешь!

– Ошибки надо исправлять, а не посыпать до конца жизни голову пеплом. Так что марш приводить себя в порядок, мы же не хотим выразить неуважение к королеве, если ты примешь ее приглашение в таком виде.

========== Часть 3 ==========

Но зато ты юна и торопишься жить,

Хоть манеры вульгарны и резки.

Ты умеешь смеяться, умеешь любить

И ты знаешь пять слов по-немецки.

Йовин «Оловянная принцесса»

– Блум!!!

Несмотря на упорные попытки покрепче вцепиться в одеяло, а еще лучше – зарыться поглубже в подушку, как в норку, из уютного омута сна все-таки пришлось выныривать, уступив более чем солидной тяге. Солярийская принцесса была ярко выраженным «жаворонком» и не разделять ее убеждений было не то, чтобы чревато какими-то неприятностями, нет, просто бесполезно. Упрямство и трогательное детское легкомыслие сочетались в Стелле таким образом, что она просто не представляла себе существования каких-либо мнений, отличных от собственного. На экзамены бы с таким энтузиазмом лучше вскакивала, право слово!

– Блум, подъем! Тебе принадлежала эта идея с Валентиновым Днем, так что не надейся просидеть в комнате всю организационную подготовку! – энергично включаясь в перетягивание одеяла, продолжала щебетать блондиночка. Даже с зажмуренными глазами Блум мерещились скачущие по комнате солнечные зайчики, наверное, обладая каким-то собственным сознанием повсюду сопровождающие свою любимую фею и служащие еще одним вкладом в умение худенькой девушки, тем не менее, заполнять собой все помещение, в котором оказывалась – от студенческой спальни до огромного тронного зала. Звонкий голос, блеск, жестикуляция… и обращать внимание на что-то или на кого-то еще, когда рядом была Стелла, казалось физически невозможным!

Никакой идеи, кстати, Блум и не думала выдавать. Просто случайно обмолвилась в разговоре с подругами, что есть на Земле, помимо уже знакомого им Хэллоуина, такой праздник – Валентинов день. И уже готова была язык себе за это откусить!

– Поднимайся, тебе говорят! Как я уговорю первокурсниц работать, лишая их при этом возможности увиваться вокруг их любимой героини, а?! – перестав трепать одеяло, Стелла, не позволив подруге опомнится, принялась дергать подругу за ногу.

– Скажи им, что я тоже всех люблю, но не в половине седьмого утра! В это время суток я всех ненавижу! – накрывая голову подушкой, пробурчала Блум, но остатки сна уже слетели окончательно. Почему просыпаться неприятнее всего, когда снится, вроде бы, пакость какая-то, от которой и избавиться не жалко? Но нет, подробности сна после столь бурного пробуждения испарились бесследно, а неприязненное тревожное чувство осталось. А с ним и просто «чудесное», как нельзя более подходящее для подготовки праздника настроение. Обычно Стелла своим блеском и мельтешением всегда улучшала сколь угодно паршивое настроение, но сейчас все это только раздражало. – Я что-то себя неважно чувствую…

Однако для подружки, артистичные способности которой, включающие и симуляцию простеньких ни к чему не обязывающих хворей типа насморка или гастрита – по какому-то трагическому стечению обстоятельств всегда обостряющихся у золотоволосой феи именно во время сессий – порой заставляли рыдать даже завуча Гризельду, столь вялая и мало драматичная отговорка не впечатлила, подергивание за ногу только усилилось. А Блум, кстати, ни на артистизм, ни на симулянтство и не думала претендовать – действительно чувствовала себя паршиво. Не в том смысле, что что-то болело, а так, в общности: ни что-то делать, ни кого-то видеть, ни вставать совершенно не хотелось. Хотя и спать уже тоже… а хотелось свернуться под одеялом калачиком, обняв вместо грелки умилительно сопящего кролика, и чтобы не видел никто и не трогал никто.