На всякий случай Лина отползла на дальний край дивана, и, честно говоря, это было разумно. Сложив ладони лодочкой, Марья быстро огляделась по сторонам, остановив взгляд на той стене, где отец изобразил цветочную поляну. Тонкие деревянные отростки поползли по её пальцам, изменяя форму, спеша повторить эти цветы и распустить небольшую клумбу в руках девушки.

Лина не испугалась. Напротив, она опасно подалась вперёд, и Марья захлопнула ладони, словно книгу.

— Я могу создать всё, что захочу. — Пальцы удлинились, украшенные длинными смертоносными когтями. — Оно будет существовать, пока прикасается ко мне. — По плечам раски пробежала маленькая белка, исчезнувшая, стоило ей подпрыгнуть в воздух. — Но дело в том, что желания человека — штука, управлять которой сложно. Как бы объяснить… Однажды в детстве я поссорилась с другом. Он ударил меня. Я очень злилась и хотела оторвать ему руки. Мой дар почти успел это осуществить.

Шрамы на руках Лесси остались до сих пор, зато после того случая шиикар стал единственным ровесником Марьи, который знал о подруге действительно всё. Рождённая с куском Древа в себе, будучи младенцем, Марья и вовсе не давала прикасаться к себе никому, кроме матери, и хорошо, что дело было в Расаринах, а не здесь, где ей предстояло жить. Мама была единственной, кто мог усмирить эту силу, ставшую особенно буйной, когда юная раска прошла ритуал и обзавелась ушами и хвостом белой лисицы. Теперь мамы не было, и Марья знала: никто, кроме неё самой, не остановит бурлящую в ней силу Древа.

Мама говорила, она видела Вечность. Марья никакой вечности не видела, зато она видела ужас на лице Лесси, который, впрочем, был слишком везучим, чтобы пострадать серьёзно, и слишком наивным, чтобы её не простить.

— В общем, меня лучше не трогать, когда я не в духе. — Раска развела руками.

Она никогда не таила в себе обиды и злость, привыкнув сразу прямо высказывать всё, что было у неё на душе. Это здорово помогало жить, и Марья искренне считала себя достойной восхищения за такие принципы и за то, что, вопреки ним, она всё-таки может хранить свой секрет.

— Я поняла, — серьёзно сказала Лина, и вдруг выпалила: — Это не проклятие! Это действительно чудесный дар, ты — удивительная!

Похоже, эта ниора тоже предпочитала говорить прямо и честно, и Марья растроганно шмыгнула носом радуясь тому, как удачно всё сложилось.

— Это ты удивительная! Я давно не встречала похожих на тебя людей. Я имею в виду характер, а не, ну, память.

Лина смущённо покраснела. Марья Сирин — женщина, в честь которой, как полагал Лесси, назвали свою дочь Энтхеймы, — краснеть не любила, хотя тоже была открытой, честной, бесконечно доброй и безумно храброй. «Мы в самом деле можем стать сёстрами», — подумала раска, но тёплые мысли прервал стук в дверь. Этот бесконечно знакомый стук. Хорошее настроение как ветром сдуло. Отправляясь в Карнаэль, Марья изо всех сил запрещала себе переживать об этом разговоре раньше времени, но из-за появления Лины совсем забыла о нём.

— Сейчас начнётся представление, — буркнула раска. — Не пугайся, это мой… друг. Он странный, меня вообще окружают исключительно странные люди.

Лина испуганно сжалась на диване. Наверное, стоило отправить её в комнату, но, если Лесси уже всё знает, он пойдёт искать.

Лесси не знал, но ему хватило пары секунд, чтобы по-своему оценить происходящее и решить, что это значит лично для него. Он восторженно дёрнул крыльями и, натянув на лицо самое приятное выражение, изящно поклонился.

— Я вижу новое украшение в этом доме. — Он подмигнул Лине, заставив ту снова покраснеть. — Разрешите представиться. Алессио Микельский, рождённый в изгнании принц одного из городов южного союза, к вашим услугам. Всегда рад помочь. Как я могу называть вас?

— Л-лина Сеена, — пролепетала совершенно смущённая бедолага, — очень приятно познакомиться…

Марья закатила глаза. Солнце всегда встаёт на востоке и садится на западе, а Алессио Счастливчик всегда неприлично везуч и флиртует с каждой представительницей женского пола.

— Это Лесси, он болван, — на правах хозяйки дома пояснила она. — Его городом правит другая династия, так что он принц настолько же, насколько Беша — глава клана.

— Беша — глава города, — попытался поправить Счастливчик и получил локтем в бок.

— Города, а я говорю про клан. Лесси, Лина теперь живёт у меня, и если ты будешь к ней лезть, я закончу делать с твоими руками то, что не закончила в прошлый раз.

— Поливать слезами раскаяния? — В середине лета не мог пойти снег, а Алессио Счастливчик не мог перестать подкалывать Марью.

— Да. После того, как отделю их от тела. Лесси, для Лины тебя сейчас слишком много, так что, будь добр, сгинь. Я к вечеру сама зайду.

После бессонной ночи в поезде хотелось спать, но оттягивать разговор было нельзя. К сожалению, Лесси думал так же. Не принимая возражения, он прошёл вглубь дома.

— Ты должна мне историю, Тигра. Можешь заодно рассказать, кем прекрасная Лина Сеена приходится твоей матери. Они в профиль почти неотличимы.

Шиикар рисковал огрести, но не огрёб, потому что Марья слишком явственно услышала тревогу в его голосе. Лесси мог быть трижды наглецом и четырежды идиотом, но всё-таки он волновался, ему было не всё равно. Раска опустила взгляд.

— Хорошо, поговорим сейчас. — Она хотела попросить Лину оставить их наедине, но не успела ничего сказать: та заговорила сама.

— Марья, ты сказала, у тебя есть для меня комната. Пожалуйста, можешь проводить меня туда?

И Марья проводила, чтобы, снова спустившись вниз, обнаружить развалившегося на диване Лесси. Шиикар с вызовом вскинул голову, глядя на девушку. Та опустила взгляд. Лесси был единственным, чей взгляд она не выдерживала почти никогда.

— Как всё прошло?

— Успешно.

Как и обещал Рейнер, Маттиас Трирог окончательно убедился в том, что дочь Энтхеймов киирином не является, спустя столько лет наконец-то навсегда поставив крест напротив её имени. Маленький добродушный лысый старичок не казался Марье опасным, она не слышала угрозы в его мыслях, но это ничего не означало. И мать, и Ворон твердили, что ей следует держаться как можно дальше от ордена, по крайней мере до тех пор, пока Рейнер сам не возглавит его.

Лесси облегчённо вздохнул.

— Я беспокоился.

Марья насупилась.

— Прекрати быть таким милым.

— Не могу. Это у меня в крови.

Это было нечестно. Потому что, освободившись от перспективы присоединиться к ордену, раска приняла иное решение, то самое, которого её друг так боялся на самом деле. Слушать, как радостно бьётся его наполняющееся обычной беззаботностью сердце, было невыносимо.

— Лесси, я собираюсь согласиться.

Он вскочил на ноги и замер, словно врезавшись в стену.

— Ты серьёзно?

— Да.

Шиикар молчал, переосмысляя. Марья опустила плечи.

— Напомни, почему мне это далось легче, чем тебе? Это я в тебя влюблена, а не наоборот.

Она призналась давно, ещё на их последней выпускной неделе. О том, что чувство есть, знали оба, о том, что оно не взаимно — тоже, ровно как и о том, что отношения двух старых друзей это признание не изменит. Так и вышло.

— Потому что наша мечта… — начал Лесси, но Марья перебила его:

— То, о чём ты говоришь — твоя мечта. Вернуть ваш город — мне нет до этого дела. Я просто хотела путешествовать и быть рядом с тобой, но… Сам понимаешь, я не твоя ручная зверушка.

— Тигра… — красивое бледное лицо исказилось выражением мольбы, шиикара действительно ранило это, но Марья уже всё решила.

— Не-а, всё ещё не зверушка. Как бывшая ученица Соны тебе говорю. Завтра я дам своё согласие и выставлю свои условия. Ты меня знаешь, я не запру себя в четырёх стенах. Все наши мечты о путешествиях остаются в силе, но кое-какие обязательства у меня появятся. Я не смогу оставить Валмирану, чтобы плести интриги на южном архипелаге.

Лесси отвернулся, и стало понятно: даже та давняя атака не ранила его так сильно. Вот только всё было не так просто: мечта о путешествиях по дальним краям на поиски любимых шиикаром загадок и сокровищ и обожаемых раской интересных животных была общей, а мечта Лесси о троне предков — нет. Более того, Марья не сомневалась, что одно и другое не сочетается, в то время как её решение путешествиям не мешало.