— То ты, Михайло, у ентой стрелы спроси, — раненый казак покосился на свое плечо.

— Точно крымчаки! — воскликнул один из казаков, привстав на стременах и вглядываясь в сторону вершины холма, где из-за деревьев уже вылетали один за другим дико визжащие всадники.

Казаки подняли ружья и пистоли. Я тоже поднял один из врученых мне пистолетов. А крымчаки все выезжали и выезжали из-за деревьев. Вот уже целая лавина несется на нас по склону.

— Хлопцы! Стреляем, и тикать! — скомандовал сотник, первым разряжая пистолеты в накатывающих врагов.

Поддавшись общей панике, я тоже выстрелил, никуда особо не целясь, отбросил пистолет и, ничего не видя в пороховом дыму, принялся разворачивать лошадь. Рядом прозвучали еще несколько выстрелов. Один грохнул прямо у морды моей лошади. Та дико заржала и взвилась на дыбы, выбрасывая меня из седла. Хвала Богу, шмякнулся оземь удачно, ничего себе не сломав. Единственной мыслью после падения было, что меня сейчас затопчут. Потому сразу вскочил на ноги, но тут же вновь был сбит наскочившей лошадью.

— Дмитрий! Живой?

Узнаю голос Данилы. Парень помогает мне забраться в седло, придерживаемой им лошади, и следом сам вскакивает на другую. Лошадей не надо погонять. Испуганные животные берут с места в карьер. И в этот миг какая-то сила выдергивает меня из седла.

На этот раз падение выбивает воздух из легких. На какое-то время темная пелена застилает сознание, и я ничего не вижу и не слышу.

Когда сознание проясняется, вокруг стучат сотни копыт, обдавая меня комьями грязного снега. Пытаюсь встать, но обнаруживаю, что руки плотно притянуты к туловищу. Однако ноги свободны. Повернувшись на бок, поднимаюсь на колени. И вновь та же сила, что выдернула из седла, рывком валит меня на землю и, все ускоряясь, тащит по земле. Теперь все мои усилия направлены на то, чтобы стараться скользить на спине, но все же несколько раз, наткнувшись на кочки, переворачиваюсь и обдираю лицо о жесткий ледяной наст, искрошенный конскими копытами.

Наконец адская гонка заканчивается, и я, едва дыша из-за отбитых боков, расслаблено замираю на снегу. Благо на мне плотный полушубок. Иначе сомневаюсь, что отделался бы только ушибами.

— Урус, вставай!

Несколько раз пнув по и так отбитым бокам, меня за шкирку вздергивают на ноги. Передо мной классический татарин в лисьей шапке и стеганном халате. На поясе кривая сабля. Ростом на полголовы выше меня. Он стягивает мои кисти веревкой, привязанной другим концом к луке седла топчущейся рядом лошади. Только после этого татарин ослабляет и снимает с меня петлю аркана. Взлетев в седло, он дико визжит, словно сел на заботливо подставленный кем-то гвоздь. Однако, вопреки моим опасениям, не пускает лошадь в галоп, а удовлетворяется легкой рысью. Впрочем, мне удается пробежать не более пары сотен метров, после чего благополучно падаю и скольжу по насту. Но теперь хотябы можно поднять лицо, когда меня переворачивает на живот.

Снова остановка. Снова тумаки. Снова меня поднимают за шкирку и что-то втолковывают на нерусской белиберде.

И вот я снова бегу, подвязанный к общей грозди пленников, подгоняемый окриками и ударами нагаек. Рядом семенит кто-то смутно знакомый. Пытаюсь всмотреться в его бородатое лицо, разукрашенное синяками и кровоподтеками, но едва не падаю, споткнувшись о подвернувшуюся кочку. Крепкий полушубок в очередной раз смягчает обрушившийся на спину тонизирующий удар нагайки.

— Что, говорун, убег из огня да в полымя? — щербато щерится сосед.

Я снова спотыкаюсь, узнав в бегущем рядом пленнике бандитского генерала Евлампия Савина.

Нас гнали как скот несколько часов к ряду. По пути я пытался рассмотреть пленников. Рядом, судя по серым кафтанам, бежали подручные Евлампия, ставшие вдруг сами татарской добычей. Сей факт, хоть и не укладывался в моей голове, но грел душу злорадством, придающим сил. Оглянувшись, заметил сзади пленников в другой одежде, но как следует не разглядел, ибо споткнулся и заработал сразу два чувствительных удара нагайкой, отбивших охоту раздражать погонщиков.

Вот один из бегущих впереди бандитов упал и не сделал попытки подняться, а так и потащился по снегу, путаясь под ногами у бегущих следом, вынуждая их спотыкаться и в свою очередь падать. Едущий рядом татарин что-то заорал. Колонна резко остановилась. От неожиданной остановки пленники натыкались друг на друга. Образовалась куча-мала. Однако засвистевшие нагайки быстро навели порядок, заставив пленников подняться на ноги. Я, как и мои соседи, стоял согнувшись, и надсадно дыша. Дыхание после длительного забега скребло по гортани словно наждаком.

Спешившийся татарин подошел к так и оставшемуся лежать бедолаге, накинул ему на шею петлю, кинжалом отсек стягивающую руки веревку и поволок хрипящего и цепляющегося руками за петлю пленника к лошади. Привязав веревку к луке и вскочив в седло, он с визгом и гиканьем проскакал полсотни метров, волоча за собой бывшего бандита. Когда руки у того безвольно повисли, крымчак отрезал веревку от седла, оставив мертвое тело валяться на снегу.

Колонна тем временем двинулась, ускоряясь, пока снова не перешла на бег. Гнали нас почти до вечера, сделав еще всего лишь две короткие остановки, чтобы показательно казнить очередного выбившегося из сил. Я уже готов был стать следующим, приняв сию участь, как избавление от творившегося кошмара, когда колонна вновь остановилась, и на сей раз пленникам позволили повалиться на снег.

Не знаю сколько времени прошло, прежде чем я восстановил дыхание и стал воспринимать окружающую действительность. К этому времени уже опустились сумерки. Пытаясь согреться, люди жались друг к другу, сбившись в отдельные кучки.

Потирая стертые до крови запястья — я даже и не заметил, когда мне освободили руки — попытался рассмотреть ближайших соседей. В одном узнал Евлампия.

— Слышь, Иудушка, тебя-то сюда за что? — толкнул локтем ренегата.

На меня тут же зашикали соседе, боязливо косясь в сторону ближайшего костра, от которого слышалась возбужденная татарская речь. Кто-то даже пнул исподтишка.

— Тише ты, аспид говорливый! — прошипел Евлампий, вернув мне удар локтем. — Али по татарским нагайкам заскучал?

— Придушить цьёго злыдня, и уся недолга, — предложил один из бандитов, но генерал срезал инициативу грозным цыканьем и объяснением, что крымчаки наверняка обидятся за порчу их имущества.

Решив не накалять обстановку, я затих и стал прислушиваться к тихому разговору, а вскоре и сам втянулся в него, задавая разные вопросы. Оказалось, многие подручные из шайки Савина понимали татарскую речь. Они прислушивались к разговорам у костра и передавали содержимое остальным.

В общем, из обрывков информации и собственных доводов я сложил примерную картину происходящего. Получалось, что на пиру у крымского хана один из его сыновей поспорил с остальными братьями, что совершит стремительный набег на Русь зимой и приведет, полон в количестве, равному числу его воинов. Разгоряченный насмешками братьев, принц покинул пир и призвал в набег три сотни самых лучших своих нукеров, повелев явиться налегке, взяв лишь оружие, заводных лошадей и немного овса для них в седельных сумах.

Когда пиршественный хмель развеялся, и туманившая разум злость на братьев улеглась, давать обратный ход было уже поздно, ибо это значило покрыть себя славой труса.

Нападать столь малым количеством на более-менее крупные поселения было бы верхом безумия. Но после недавней войны в порубежных районах мелких сел и хуторов почти не осталось. Те же немногие, что сохранились или отстроились за последний год, имели крепостные стены, которые сходу не взять. Впрочем, в один хуторок крымчакам удалось ворваться, застав жителей врасплох. Со следующим вышла осечка, и при осаде, хоть она и была недолгой, потеряли больше воинов, чем взяли пленников. В ярости принц поклялся, что придумает страшную казнь всему полону зразу, как только продемонстрирует его братьям.